С обеих сторон было столько погибших, столько потерь и защитники, и нападавшие настолько вымотались и устали, что всем было ясно: исход сражения решится в ближайшие часы - до наступления сумерек. Мелькарт не смог прорваться на Арнемвенд, и все же проход был открыт, пусть на короткое время. Какая-то часть Тьмы вырвалась из своего заточения, и Каэ кожей чувствовала ее присутствие. Это была великая сила, и почти вся она воплотилась сейчас в смуглокожем великане в золотом венце с драконьими крыльями. Там, где смерчем носился по полю Самаэль, живых не оставалось. Но судьба, которая любит разыгрывать свою собственную игру внутри большой игры вселенских сил, никак не сводила его ни с Траэтаоной, ни с Тиермесом, ни с иными богами. И особенно с Каэтаной, хотя именно маленькую Богиню Истины разыскивал сейчас по всему необъятному полю битвы урмай-гохон.
Траэтаона налетел на всем скаку на Баяндая. Лурд-убийца очень полагался на свой талисман и потому не счел нужным убегать от неистового бога. Драконоподобный конь Вечного Воина оскалился и вцепился врагу в плечо, прокусив кожаные одежды. Лурд вскрикнул, хотя рана была невелика: обычному человеку конь вырвал бы руку вместе с плечевым суставом. Траэтаона почувствовал, как пульсирует талисман Джаганнатхи, ощутил, как касается его своими липкими щупальцами приближающаяся Тьма. Он не отступил, но немного растерялся, плохо представляя себе, справится ли, сумеет ли. И тут Каэ, проносясь мимо, наклонилась и сорвала с шеи лурда цепь с украшением, после чего Вечный Воин покончил с ним одним ударом.
Хранитель Дагмар спасался бегством, превратившись в волка. Огромный серый хищник несся по Шангайской равнине во всю прыть, а следом летел на седом коне рыжий всадник в шлеме из черепа Дракона. Он положил свою секиру поперек седла, а сам поднял лук и, почти не целясь, выпустил длинную тяжелую стрелу. От удара волк перекувыркнулся через голову, упал. Затем встал на дрожащих, разъезжающихся лапах и поковылял прочь от неумолимого противника.
- Подожди, - попросил Бог Войны очень ласково. Он пустил скакуна галопом и, поравнявшись с урахагом, отрубил ему голову своей секирой. Конь поскакал дальше, безголовое тело бывшего хранителя осталось лежать рядом с бесполезным уже талисманом Джаганнатхи.
А Декла столкнулся с Тхагаледжей. Правитель Сонандана искал своего бывшего соотечественника долго и упорно. Возможно, он выжил в этом сражении, потому что был одержим именно этой целью.
- Добрый день, ваше величество, - сказал старик, увидев своего господина. - Разрешите проехать.
- Я искал тебя, Декла, - сказал татхагатха. - Не торопись покинуть меня так скоро.
- Мне жаль, - осклабился тот. - Возможно, вы не понимаете, кто сильнее.
- Возможно, - согласился Тхагаледжа. Он преграждал Декле дорогу, заставляя своего коня стоять боком к скакуну старика.
- Пропустите меня, - резко молвил тот. - Мне не хочется убивать вас, вы всегда были добры ко мне. Но оставьте мне выбор.
Вместо ответа правитель сунул руку за пазуху и вытащил оттуда маленький флакончик, вроде тех, в какие наливают ароматические масла.
- Что это? - изогнул бровь хранитель.
- Искра пламени Истины. Нингишзида сказал, что она может уравновесить наши шансы. Ну что, теперь сразишься со мной?
И они вступили в схватку. Два немолодых человека решали между собой вопрос, который был гораздо важнее, нежели смерть или жизнь. Они смутно сознавали, что сражаются не за себя и не за свои интересы. Но ни тот ни другой об этом не думали. Декла с удивлением отметил, что его бывший повелитель, коего он полагал никудышным воином, весьма искушен в ратном деле. Удары, которые он наносил, свидетельствовали о мастерстве. Хранителю было неприятно сознавать свою очевидную слабость, и он решил прибегнуть к помощи талисмана. Но тот оказался не более чем простым куском драгоценного металла.
Со смертью каждого следующего хранителя талисманы явно теряли свою мощь.
Декла понял это только тогда, когда Тхагаледжа с полоборота изо всей силы погрузил свой клинок в его живот.
Самаэль и Арескои встретились на том участке Шангайской равнины, где бой уже затих. Воздух оглашался стонами раненых, тяжело и остро пахло кровью и сырой землей, и стаи птиц уже кружили над этим местом, торопясь приступить к своему пиршеству. Небо потускнело и как-то странно сжалось, словно от тоски и страха, - оно было низкое и куталось в рваный плащ грязно-серых облаков.
Урмай-гохон издалека завидел Бога Войны, признав его и по седому коню, и по известному всему Арнемвенду шлему. Взвесил в руке свой тяжелый меч и пришпорил коня, понукая его двигаться еще быстрее. Рыжий воин видел, сколько смертей, сколько боли и слез, сколько горя принес сын Ишбаала его миру, и ненависть - конкретная, направленная на Самаэля, скачущего сейчас во весь опор по направлению к нему, - удушливой волной поднялась в нем. Ненависть губит душу точно так же, как сомнения. Каэ сказала бы ему это, и Траэтаона повторил бы многократно - нельзя ненавидеть того, с кем предстоит сразиться: это чувство ослепляет и оглушает, отнимая силы и волю. Но и Каэ, и Вечный Воин были не с ним. Интагейя Сангасойя сражалась с Мадураем, а Траэтаона охотился за мардагайлами.
Всадники налетели друг на друга вихрем, сшиблись, завертелись, как два смерча, пытающиеся победить друг друга; и само пространство, казалось, вихрем закружилось вокруг них. Комья земли, обломки оружия поднялись над поверхностью, словно прелые листья, и тут же упали обратно. Ревел меч Джаханнам, вскрикивал венец Граветта, и с пением рассекала воздух Ущербная Луна. Грызлись между собой седой и черный.
Арескои так яростно атаковал Самаэля, что даже оттеснил того на широкую песчаную отмель, и поединок продолжился уже на берегу Охи. Седой конь внезапно захрипел, стал валиться на бок. Победитель Гандарвы успел вовремя спрыгнуть с него и даже изловчился мощным ударом секиры сбросить с седла урмай-гохона. Самаэль приземлился на ноги мягко, как кошка. Он был не столько разозлен тем, что враг сопротивляется долго и упорно, сколько разгорелся в нем азарт. И лицо у него было сумасшедше-веселое.
- Хороший ты воин, - обратился он к Арескои. - Но ты мне не нужен на этой планете.
И нанес последний удар.
Рыжий бог почти не почувствовал боли. Просто странно одеревенело тело и перестало его слушаться. Он видел, как кренится небосклон, как летит ему в лицо влажный грязно-желтый песок. Слышал грохот, какой бывает при падении тяжелого, закованного в доспехи тела. А смерти не чувствовал.
- Брат! - закричал кто-то.
Этот крик резанул рыжего по сердцу. Он рванулся было навстречу этому голосу, он хотел все объяснить и утешить: сказать, что ему не больно и не страшно, но только клекот рвался из его развороченной мечом груди и алые пузыри вздувались над черными доспехами. И губы не слушались, и руки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
