Эстер включила радио. Передавали вечерние известия. Она, краем уха, слушала диктора. Италия присоединилась к антикоминтерновскому пакту, японские войска взяли Шанхай. Заиграла музыка, начался прогноз погоды:
– В Амстердаме, – весело сказал диктор, – ожидается солнце. Советуем провести выходные в парках…, – он прервался, раздалось шуршание, кашель. Кто-то наливал воду в стакан.
– Простите, – диктор вернулся в эфир:
– Срочное сообщение из Бельгии. Рейс авиакомпании Сабена, из Кельна в Брюссель, в связи с плохой погодой, был направлен на аэродром Остенде. К сожалению, при заходе на посадку, при низкой видимости, пилот задел крылом самолета фабричную трубу. Судя по сведениям, в катастрофе погибли все члены экипажа и пассажиры, включая семью наследного принца Гессенского и знаменитую американскую актрису, мадам Роксанну Горр…, – чашка мейсенского фарфора, выскользнув из рук Эстер, разлетелась на мелкие осколки.
– Не склеить, – поняла женщина, – не склеить. Давид будет недоволен…, – диктор продолжал говорить. Эстер заставила себя аккуратно сложить полотенце. Наступив на тонкий фарфор, она сжала руки. Ей надо было подняться наверх, к отцу. В коридоре она немного постояла, слушая его ласковый голос, лепет мальчиков. Повернув бронзовую ручку двери, Эстер вошла в детскую, где пахло молоком и тальком, горел ночник, и звучала медленная, тихая колыбельная.
Давид остановился на мосту через Принсенграхт. День оказался теплым. Расстегнув твидовое пальто, он прислонился к перилам. Доктор Кардозо оставил ее на скамейке, в парке, рядом с прудом, где плавали лебеди. Она была без шляпки, золотистые волосы сверкали на солнце. Она комкала в маленьких, хрупких руках носовой платок:
– Надо Гамена забрать. Но как…, – серо-голубые глаза заблестели, – как мне в лицо ей смотреть…,– Элиза всхлипнула. Обняв девушку, наклонившись, Давид провел губами по ее запястью, не обращая внимания на детей, бегающих вокруг, на матерей с низкими колясками:
– Я говорил, в Гааге. Тебе не надо с ней встречаться. Я все сделаю. Пообедаем, я навещу своего адвоката, и поедем в Мон-Сен-Мартен…, – едва почувствовав его прикосновение, Элиза задрожала.
Давид знал, что девушка уезжает в Гаагу.
Работая в Лейдене, он поймал себя на том, что посматривает в сторону больших часов, на стене лаборатории. Не выдержав, он достал из кармана пальто расписание поездов. Найти Элизу оказалось легко. Она всегда останавливалась в католических пансионах для девушек. На вокзале он узнал, что таких гостиниц в Гааге всего две. В первой ему сказали, что мадемуазель де ла Марк живет именно здесь. Давид оставил ей записку.
Он снял лучший номер в отеле «Курхауз», в Схевенингене, с видом на променад и берег моря. Давид попросил поставить в гостиной и спальне цветы. Спустившись вниз, доктор Кардозо заказал столик в ресторане. В городе он выбрал у лучшего ювелира изящный браслет, из серо-голубого, похожего на ее глаза, жемчуга.
– Хватит, – Давид рассчитался – я ее больше не люблю. Никогда не любил, все было ошибкой, увлечением. Пусть отдаст мальчиков, и убирается обратно в Америку. Видеть ее больше не хочу…, – он вспомнил, как танцевал с Элизой. Девушка, едва дыша, слушала рассказы о джунглях и пустыне:
– Она поедет со мной в экспедиции, – уверенно сказал себе Давид, – станет моим секретарем, напишет мою биографию. Она вырастит мальчиков. Им даже не обязательно знать. Они маленькие, и ничего не вспомнят.
Он приехал за Элизой в ее скромный пансион, на лимузине, с букетом роз. Доктор Кардозо весело сказал:
– У меня тоже были дела в Гааге, кузина. Я не мог вас не увидеть…, – девушка покраснела, часто задышав. Когда он упомянул о ресторане, Элиза смутилась:
– У меня нет вечернего платья, я не брала…, – она вертела сумочку. Девушка носила синий костюм, в котором, впервые, пришла к нему в кабинет.
– Не страшно, – уверил ее доктор Кардозо, – патроны будут смотреть только на меня, после репортажей в газетах…, – он подмигнул Элизе, девушка расхохоталась.
Давид не шутил.
После конгресса газеты Голландии напечатали его интервью о борьбе с чумой. На фотографиях доктор Кардозо выглядел кинозвездой. Он стоял, небрежно надвинув шляпу на бровь, засунув руки в карманы пиджака, на фоне кирпичной стены госпиталя, с эмблемой Красного Креста:
– Побеждающий смерть, – Давид прочитал заглавие: «Отлично вышло».
В ресторане люди, действительно, переглядывались. Кто-то попросил у него автограф, на газете. Элиза слушала Давида, открыв рот, они танцевали. Кофе доктор Кардозо попросил принести в номер. Опустившись на колени, он целовал ей руки. Давид говорил, что любит ее, с той минуты, когда впервые увидел:
– Эстер…, – он вздохнул, – никогда меня не понимала, не поддерживала моей работы. Она меня не любит, я ее тоже. Это было увлечение, мимолетное…, – от пальцев Элизы пахло лавандой. Мерно, спокойно шумело море за окном, трепетали огоньки свечей в серебряном канделябре:
– Мы давно не муж и жена, – он прижался лицом к ее рукам, – после того, как мальчики родились, у нас ничего не было…, – ее сердце бешено стучало. Она всхлипнула, что-то неразборчиво пробормотав.
– С тех пор, как я увидел тебя…, – он осторожно, нежно расстегнул верхнюю пуговицу на ее блузке, – я больше ни о ком не могу думать, Элиза. Ты моя любовь, так будет всегда. Мы поедем к твоим родителям, я сделаю предложение. Весной я получу развод, и мы поженимся. Я возьму тебя в Африку, я покажу тебе весь мир…, – Элиза успела подумать:
– Без венчания. Он не станет креститься. Он не верит в Бога, но все равно не станет. Ничего, мама и папа поймут…, – у него были теплые, нежные руки, пахло сандалом, он целовал ее колени, снимал туфли. Элиза обняла его, все стало неважно. Она не знала, что делать, но ей ничего делать и не пришлось. Это было так хорошо, что она плакала, лежа головой на его плече:
– Я тоже, тоже, милый. Тоже люблю тебя. Я никогда не думала, что можно, с первого взгляда…, – она приподнялась, в свете луны ее лицо было бледным, глаза сияли:
– Я всегда буду с тобой, рядом…, – девушка сглотнула, – буду заботиться о тебе, Давид…, – он, облегченно, подумал:
– Наконец-то. Она отправится за мной хоть на край света…, – Элиза ничего не умела, но ему пока ничего и не было нужно.
Давид вспомнил бывшую жену, как доктор Кардозо, про себя, называл Эстер:
– Девственница, – он целовал мягкие, покорные губы Элизы, – одно название, что девственница. В первую брачную ночь наставляла меня в том, что ей нравится, и что не нравится. Хороша девственница, с подобными знаниями. Наверняка, она времени зря не теряла, в университете. Важно то, что в голове у женщины…, – по мнению Давида, голову бывшей жены непоправимо испортили американские свободы. В Голландии, она хотела работать в благотворительной клинике для проституток. Давид ей запретил:
– Ты носишь моего ребенка, Эстер, ты должна думать о его здоровье. Я не позволю тебе осматривать женщин с венерическими заболеваниями. Такое неприлично, в конце концов, – жена, свысока, ответила:
– Для врача не существует подобных слов. Для человека, кстати, тоже. Неприлично жить в обществе, где женщина угнетается мужчиной…, – жена, в сердцах, хлопнула дверью. Давид пожал плечами: «В Голландии женщины два десятка лет, как голосуют. Что ей еще надо?»
Элиза не говорила с ним о правах женщин, не обсуждала медицинские статьи, не высказывалась о политике. Она робко целовала его, едва слышно постанывала, схватившись за его руку, по лицу девушки текли горячие слезы. Она шептала:
– Я счастлива, так счастлива…, – два дня, они почти не выходили из номера, не слушали новости, и не покупали газет:
– Когда я с тобой, – сказал ей Давид, гуляя по берегу моря, – все неважно. Я сейчас ни о ком не хочу думать, кроме тебя, любовь моя…, – ветер играл ее косами, она держала Давида за ладонь:
– Конечно, конечно, милый. Ты вернешься к работе, я буду за тобой ухаживать…, – Давид, предполагал, что бывшая жена отправится с отцом в Америку:
– Детей она не заберет, – успокоил себя доктор Кардозо, – она захочет выйти замуж. Кому она будет нужна, с приплодом…, – он поморщился, вспомнив, что, кроме адвокатов, надо пойти в синагогу. Религиозный развод был делом быстрым:
– Хватит и четверти часа, – доктор Кардозо нащупал в кармане ключи от дома, – у нее права голоса нет. Только мужчина может подать на развод, и причины объяснять необязательно…, – он, немного, боялся, что жена начнет ставить ему палки в колеса.
Давид закурил новую сигарету:
– Она ничего не сделает. Дом записан на меня, банковские счета тоже. Детей я заберу, у них голландское гражданство. Дам ей отступное, пусть уезжает, – он пообещал Элизе, что развод не займет и нескольких месяцев. Давид обернулся. Девушка сидела на скамейке, где ее оставил доктор Кардозо:
