При этом характер Александра-человека был удивительно изменчивым и многопогодным. Он мог несколько дней пребывать в длительной и неподдающейся лечению депрессии, периоды величайшей нечеловеческой активности могли сменяться тяжелым бездействием, разрушающим все его естество. Однако его внутренний стержень был определенно из самого твердого и нержавеющего металла – несмотря на недуги и настроения, он мог в экстремальных ситуациях превращаться в демонический и обескураживающий окружающих образ, превращающий все вокруг себя в жизнь или в смерть, в зависимости от необходимости. Облик победителя заставлял его – великого и неуязвимого царя – двигаться пешком во главе огромного онемевшего войска под палящим зноем бесплодной восточной пустыни, чтобы личным примером вселить желание жить в тысячи умирающих солдат и людей из сопровождения, падающих на ходу.
Александр на протяжении всей своей чрезвычайно короткой жизни-войны остался удивительным и непреклонным романтиком, витающим в небесах созданного в воображении собственного мира. Он всегда презирал установленные обществом нормы морали и руководствовался исключительно собственным пониманием ситуации – он принадлежал к тем редким экземплярам, которые не сами приспосабливаются к миру, а заставляют мир приспособиться к себе. Он вышел в десятилетний поход практически без финансов и с чудовищным долгом на родине, что означало в конечном счете победу или смерть. В тридцать один год, став обладателем половины мира, он был неудовлетворен и подавлен глубокой депрессией только потому, что ему не удалось дойти до «конца света» и оставить там форпост своего пребывания.
Хотя условно походы Александра были захватническими и направленными на обогащение победителей, на самом деле богатства не имели для македонского царя практически никакой реальной ценности. Поэтому царь вспоминал о них лишь в контексте власти над людьми, ибо именно стремление к последнему было главной движущей силой всех его действий. Александр без сожаления раздавал громадные вознаграждения своим ветеранам, с легкостью основывал города, затрачивая для этих целей немыслимые суммы. Он отдавал предпочтение дню сегодняшнему пред вчерашним или завтрашним. Для усиления власти над людьми Александр раздавал всевозможные титулы и звания, сам удивляясь людской податливости и поверхностности. Например, многим представителям восточной знати он дал почетные титулы его «родственников», что имело единственную цель – сблизить его с ними. Когда же возмутилась старая македонская гвардия, царь без сомнения одарил несколько десятков тысяч македонян таким же званием и перецеловал их всех. А после распорядился организовать небывалый пир на девять тысяч человек. Короче говоря, деньги были для Александра только деньгами, власть над людьми – вряд ли больше чем просто властью. Его самоотчетность была невероятно строгой – никто бы, даже гордые обитатели Олимпа или великий египетский бог Амон, сыном которого объявил себя Александр, не могли бы спросить у него так же строго, как он сам. Едва прибыв в Вавилон после десятилетнего похода, Александр уже начал активно готовиться к новому, не менее грандиозному нашествию на Западный мир, имея намерения окончательно объединить две исторические эпохи и две культуры. Он не был покорен любовью женщины, хоть и не лишен был сексуальной активности, он не имел настоящей семьи в нормальном понимании этого слова, когда женщина является второй половиной мужчины, у него не было наследника. Александр относился к семье и женщинам так же, как и ко всем остальным людям, – он смотрел на них сквозь призму достижения своих собственных целей и не хотел слишком отвлекаться на это. Может быть, потому, что интуитивно чувствовал, что будет находиться во власти своих привязанностей. Он обладал уникальным для мужчины физическим здоровьем, но без сожаления растратил его большую часть на приближение к жизни своих фантастических идей. Его мир был в высшей степени центростремительным, и центром, безусловно, был он сам. Непревзойденный фанатик и эгоист, обладающий нечеловеческой работоспособностью, он сокрушал на своем пути все, что не совпадало с направлением его устремлений, независимо от чувств и желаний – как своих, так и окружения. Только высшая цель светила ему ослепительной немеркнущей звездой, и только она заставляла его двигаться. Но, не сраженный вражескими стрелами, недосягаемый для их мечей и копий, он умер в расцвете сил, заразившись неведомой болезнью (по-видимому, малярией) и так и не завершив своих колоссальных намерений.
Но даже сам факт того, как быстро распалась великая империя Александра после его смерти, является самым ярким свидетельством того, что среди современников ему не было равных по силе воли и духа, упорству и гибкости в решении задач и достижении целей.
Михаил Ломоносов
«Мужеству и бодрости человеческого духа и проницательству смысла последний предел еще не поставлен».
Михаил Ломоносов
«Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в культурной истории человечества. Даже Леонардо да Винчи, Лейбниц, Франклин и Гете более специальны и сосредоточены…»
Акад. С. Вавилов
Тотчас после получения официального места в Академии наук Ломоносов начал развивать просто фееричную деятельность. Теперь уже отсутствовали конъюнктурные препоны для развития творческой мысли, всегда создаваемые в угоду охранителей иерархических лестниц и общественно-государственной морали. И хотя сохранилась личная неприязнь к нему администраторов, ничто уже не мешало активно действовать. Словно огнивом, он высекал искры все новых и новых идей: внес предложение о создании первой в государстве химической лаборатории, начал читать публичные лекции, предложил уникальный проект создания и производства цветного стекла.
Начинающий ученый академии понимал, что в условиях жестоких ограничений и общепринятых в государстве правил игры, отнюдь не способствующих росту авторитета отечественной научной школы, его может вынести лишь волна публичности, поскольку он уже чувствовал в себе необходимые для крупной заявки силы и знания. Уже в силу наличия последних и даже при отсутствии чрезмерного честолюбия человек сообразно своей природе должен предпринимать активные шаги; имея же высокий уровень рационального эгоизма и заоблачные амбиции, Ломоносов не мог сидеть сложа руки и дня. Какая-то непреодолимая внутренняя сила толкала его к новым публичным действиям, причем часто далеко не родственным по сути, что требовало гигантских усилий по приобретению базовых знаний в каждой из областей, к которым обращался ученый. Скорее всего, психологических причин такой активности было несколько. Главная, без сомнения, связана с детством и происхождением: его рывковые волнообразные усилия были сродни маниакальным попыткам наверстать упущенное в детстве и, начавшись с того возраста, когда он впервые осознал свое несуразное положение и слишком туманные перспективы, продолжались в течение всей жизни. Вторым чувством, которое гнало его в дебри знаний, был страх. Страх, что не слишком впечатляющие академические успехи могут положить конец его жизненной стратегии ученого. Поэтому Ломоносов всеми фибрами своей в высшей степени терпеливой души стремился не столько обогнать коллег-ученых, сколько успеть сказать в науке и в области государственности что-то чрезвычайно важное, настолько серьезное, чтобы ничто не могло уже помешать реализации его эгоцентричной идеи – влияния на становление русской науки. Поэтому нет ничего необычного в том, что он крайне щепетильно подошел к вопросам маркетинга собственной личности, популяризации своих идей и усилий. Надо сказать, в этом Михаил Ломоносов весьма преуспел, создав к концу жизни вокруг своего имени ореол действия, причем действия во имя государства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
