Вторая чуть покрепче — 16 градусов. Бракую и эту.
— Нет, не пойдет!
И третья, и четвертая. Я разочарован, огорчен. А ребята уже догадываются, что я задумал, тоже разочаровываются и тоже огорчаются.
— Разве это крепость?! Ерунда какая-то!
Тогда я говорю:
— Ваня!
Романов вытягивается передо мной в струнку:
— Слушаюсь, товарищ командир!
— Давай!
Иван энергичным движением ударяет себя ладонью по бедру и, рисуясь, медленно опускает два пальца в карман. Американцы изумлены. Искренне. Они даже пригнулись, стараясь угадать, что же это такое собираются учудить загадочные русские?
А Ваня тем временем вытягивает флягу. Вот появилась металлическая пробка-крышечка, потом горлышко, затем рифленый корпус с надписью. Английские буквы ползут одна за другой: «Ди… сти… ллед…»
Американцы грохнули дружным смехом:
— Дистиллед ватер?!
— О-хо-хо-хо-хо!
— А-ха-ха-ха-ха!
По-прежнему выдерживая невозмутимый вид, показываю бармену:
— Рюмки!
Тот в недоумении: рюмки стоят, чего же надо? Показываю пальцами:
— Такие!
Бармен ставит покрупнее. Но я куражусь.
— Нет, вон те!
Американцы, все еще смеясь, с неподдельным интересом смотрят, что же будет дальше. Говорю Романову:
— Ваня, разливай!
Тот разливает, а я сквозь зубы:
— Ребята, не подкачайте — пить как воду!
Сзади шепот:
— Понято!
Романов наполнил рюмки, жестом приказал бармену откупорить бутылки лимонада.
Поднимаю рюмку, киваю головой американцам:
— Плииз!
Все подняли. Все держат. Все ждут. Майор растерян: предлагать или не предлагать тост за Сталина, ведь в рюмках же вода!
Я поощрительно смотрю ему в глаза:
«Ну же! Ну! Смелее! Вы про нас тоже так же думали, что русские — вода. Что Гитлер хлопнет нас, как мух. Все принимали нашу доброту за слабость. Вы — тоже. Роковая ошибка! Давай, майор, давай!»
Майор решился. Что-то сказал по-английски, заключив свою фразу словом «Сталин». Его друзья закивали:
— Сталин! Сталин!
Подняли рюмки, но не пьют, выжидательно смотрят на нас.
Я сказал:
— Пошли, ребята!
Пригубил и, глядя на майора, принялся тянуть неразведенный спирт, как воду. И с каждым моим глотком лица у американцев меняли настороженность на обычную беспечность.
«А ведь это и в самом деле вода! — наверное, думалось им. — Что за странный народ эти русские!»
Я допил рюмку, поставил, взял стакан с лимонадом, чуть-чуть запил и поощрительно кивнул американцам:
— Плииз!
Майор совсем повеселел. Будет что порассказать своим друзьям, как они пили за здоровье маршала Сталина… дистиллированную воду! Ха-ха! И смело опрокинул рюмку, за ним его друзья.
— О'кэй!
Это выкрикнул кто-то из наших ребят, глядя, как майор, задохнувшись, так и остался с открытым ртом, как полезли глаза из орбит и брызнули слезы. Общие ахи, дружные охи. Майор, согнувшись пополам, и кашлял, и смеялся. Я хлопнул его ладонью по спине:
— О'кэй?!
— О'кэй! — прокашлял майор, выпрямляясь и вытирая слезы. — О'кэй!
Майор был не лишен юмора. Или, быть может, он понял скрытый смысл этого «русского тоста»?
Мы пожелали американцам успехов в открытии второго фронта, распрощались и ушли.
На обед мы, конечно, опоздали, столовая закрыта, это факт. Там строго. Что же делать? Есть-то хочется!
И тут наш взгляд упал на две стойки с белыми стеклянными шарами. На шарах по-английски надпись: «Бар», и вниз, под двухэтажный дом из красного туфа — ступеньки в подвальное помещение, откуда лились приглушенные звуки джаза.
Вообще-то я не любитель ресторанов: у меня к ним предубеждение. Слишком дорогое удовольствие, если идешь за свои «кровные». Ну, а если за «бешеные» — тогда другое дело! Но у меня никогда «бешеных» денег не водилось. Профессия не та! Не тот характер.
Мы переглянулись. Чуть-чуть поколебались (хватит ли наших туманов?), однако есть-то надо!
— Ладно, ребята, пошли!
Спустились в небольшой вестибюль. Направо — вешалка и негр-швейцар в золотых галунах. Налево — за широкими бархатными портьерами — вход в ресторан. Джаз-оркестр играет какое-то танго. Красиво играет, хорошо.
Швейцар с широкой радостной улыбкой принял наши фуражки, что-то быстро заговорил, пробежал вперед, раздвинул портьеры:
— Плииз!
Мы вошли. Танго оборвалось. Оркестранты, сидящие слева на подмостках, вытянув шеи, с нескрываемым интересом уставились на нас. Я кивком головы поздоровался с ними. В ответ засияли улыбки.
Дирижер, словно собираясь взлететь, взмахнул руками, и трубы, флейты, саксофоны грянули «Катюшу»!
— Здорово! Вот это да! — отметил Белоус. Небольшой зал на десять-двенадцать столов, высокая длинная стойка с батареей бутылок и рюмок, человек десять посетителей, в основном американские военные.
Среднего роста, седой, но подвижный бармен с черными проникновенными глазами влетел в зал, блеснув перстнями, приложил в почтительном поклоне руки к груди:
— О-о-о! Ита нам ба-алшая честь! Прахадите, пажалста, гаспада афицер! Пажалста!
Сам придвинул недостающий стул, усадил. И уже стоит официант — сама готовность! Большущие глаза, лохматые ресницы. Продувная бестия!
Бармен спросил:
— Что прикажете? — И посыпал разными мудреными названиями.
У меня похолодело под ложечкой: «Хватит ли наших денежек?»
Остановились на каком-то труднопроизносимом супе и рыбе в соусе. Пить? Нет, пить не будем.
Бармен понимающе кивнул. Да-да, конечно, русские — это такие странные люди!
Музыка ласкала слух. Звучали наши родные мотивы: Дунаевский, Шостакович, Соловьев-Седой, Чайковский.
Подали суп с мудреным названием. Это был крепкий бульон с разбитым в тарелку сырым яйцом, белок которого сваривался на наших глазах.
Романов поморщился:
— Борща бы.
Хлеба — кот наплакал: несколько тоненьких ломтиков.
Шепотом говорю:
— Ребята, на хлеб не наваливайтесь, чтобы досталось всем, а добавки просить неприлично.
— Понима-а-ем, заграни-ица, — вздохнул Белоус.
Бульон оказался вкусным и сытным. Мы доканчивали каждый свою порцию, когда к нам подошел американский офицер. Щелкнул каблуками, мотнул головой в почтительном поклоне, что-то спросил.
Мы непонимающе переглянулись. Военный улыбнулся и обратился к бармену.
— О-о-о! — сказал бармен, выходя из-за стойки. — Американский офицер просит у вас разрешений играть танго-о. Он хочет танцевать со свой подруга.
— Танго-о-о?! — удивился я. — Так пусть обращается к оркестру!
— О-о-о, нэт! — сказал бармен. — Оркестр в вашу честь играйт только советска мюзика. Все остальной — с ваш разрешений.
Я бросил взгляд на капельмейстера. Он выжидательно смотрел в нашу сторону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
