После войны долго разыскивал Корсунского и Тещина, но безуспешно. Как сложилась их судьба? Живы ли?
Г. К. — Доводилось ли Вам после войны встретиться с кем-нибудь из бывших штрафников Вашей роты?
Е. Г.. — После Победы я некоторое время служил в Вентспилсе. Однажды утром навстречу попалась группа моряков. Надо сказать, что отношения с моряками были не простыми и не всегда мирными. Один из моряков неожиданно кинулся ко мне и стал душить. Ввиду численного превосходства сопротивляться было бесполезно, оставалось лишь покорно ждать своей участи. Четверо других моряков стояли в стороне и почему-то улыбались. Прежде, чем я понял, что моей «драгоценной жизни» ничего не угрожает, мои новые, только накануне тщательно прилаженные погоны, оказались безнадежно смяты. Это был наш бывший штрафник, командир морского «охотника», отбывший штраф — по ранению или по сроку, уже не вспомнить, на корабль его вернули, но в офицерском звании еще не восстановили и он был в мичманских погонах. О свободе передвижения говорить уже не приходилось. Я был «взят под белы руки», и наша живописная группа — я в зеленом, остальные в черном — поволокла меня на пирс. Корабли стояли на другой стороне Венты. Один из моряков встал на скамейку и стал размахивать руками. Я понял — флажковая сигнальная азбука. С корабля заметили, что-то «написали» в ответ, быстро спустили шлюпку, и, вскоре, мы все очутились в тесном кубрике. Стол был уже накрыт. Дальнейшее вспоминается смутно…
Г. К. — Были ли в Вашей штрафной роте, случаи насилия или грабежей мирного населе-ния?
Е. Г.. — Наша рота заканчивала войну в Прибалтике, а тогда эта земля была советской территорией, а литовцы и латыши были советскими гражданами. По этой причине наша рота вела себя относительно пристойно. По закону военного времени за бандитизм предусматривался расстрел на месте. Жить хотели все. Но был один позорный инцидент, запятнавший нашу роту. В самом конце войны, наш штрафник, грузин по фамилии Миладзе изнасиловал несколько женщин в ближайших к месту дислокации роты хуторах. Поймали его уже после 9-го мая и, вместо вполне заслуженной «высшей меры», он получил восемь лет тюрьмы.
Г. К. — Допустим штрафник искупил вину кровью и вернулся в обычную войсковую часть. Влиял ли факт его пребывания в штрафных подразделениях на дальнейшую карьеру или награждения?
Е. Г.. — Офицеров возвращали обычно с понижением в должности. Немало бывших офицеров-штрафников в конце войны командовали батальонами и полками. Я таких двоих знал лично. В наградах, за последующие боевые достижения, как правило, — ограничивали. В штабных канцеляриях перестраховщиков хватало всегда. Я слышал только о трех бывших штрафниках получивших впоследствии звание Героя Советского Союза. Это Карпов и командир саперного батальона из нашей 51-й Армии Иосиф Серпер. Оба получили звание Героя, если я не ошибаюсь, только после третьего представления к звезде Героя. Третий Герой, комполка из 16-й СД подполковник Лысенко, тоже был в свое время в штрафниках. Был еще, кажется, сержант-артиллерист, Герой Союза, успевший в свое время повоевать в штрафной роте. Возможно таких людей было немало. Я не обладаю полной информацией по этому вопросу. Одно знаю точно, что в официальных источниках эта тема никогда не затрагивалась.
Да и офицеров постоянного состава штрафных подразделений наградами баловали не особо щедро. Пишут, что только один командир штрафной роты, азербайджанец Зия Буниятов, стал Героем СССР. Но было еще несколько человек. В наградных листах на них писали — «командир ударного батальона» (или роты), избегая слово — «штрафной». Если в пехоте, комбата, прорвавшего укрепленную оборону противника, могли сразу представить к высокой награде, вплоть до высшего звания, то на нас, смотрели как на «специалистов по прорывам». Мол, «…это ваша повседневная работа и фронтовая доля. Чего вы еще хотите?»…
Г. К. — С «власовцами» приходилось сталкиваться? Как к ним относились солдаты?
Е. Г.. — Мы их люто ненавидели. Вот сейчас пишут, что почти миллион бывших советских граждан служил в германской армии. Пусть в основном во вспомогательных частях. Но эти люди предали Родину! Пытаются выставить бывших коллаборационистов борцами за «Свободную Россию»… Для нас, фронтовиков, они были и есть — предатели и изменники! Даже тех, кто пошел на службу к немцам, чтобы не умереть с голоду в концлагерях — не могу оправдать. Миллионы предпочли смерть, но остались верными своему долгу. Очень трудно установить критерий, по которому можно судить человека, когда его собственная, один-разъединственный раз дарованная жизнь висит на волоске, да еще таком тонком, таком неверном и может оборваться каждое следующие мгновение, как только что на его глазах, оборвалась жизнь товарищей…
«Власовцами» называли всех бывших советских граждан служивших в немецкой армии. Приходилось и с ними сталкиваться. Разные были встречи…
Один раз взяли в плен бывшего майора РККА в немецкой форме. Начали его допрашивать, он молчит. А потом вдруг крикнул: «Стреляйте суки! Ничего вам не скажу! Ненавижу вас!». Из бывших раскулаченных крестьян оказался, Советскую власть ненавидел всей душой. До трибунала он не дожил…
Другой случай покажется в неправдоподобным… Мы стояли против немецкой линии обороны всего в семидесяти метрах. Нейтральной полосы фактически не было. В немецких окопах сидел батальон власовцев. Они кричали нам из траншей свои фамилии и места проживания родных, просили написать их домашним, что они еще живы. Рядом со мной стоял лейтенант, командир взвода. Я заметил, как его лицо передернуло судорогой, он резко развернулся и ушел по ходу сообщения в блиндаж. Уже в конце войны, он рассказал мне, что тогда услышал голос своего отчима, воспитывавшего его с пяти лет. А родного отца лейтенанта расстреляли в ЧК еще в 1921 году. Отец был священником… Что здесь добавить?… Когда через два дня, утром, мы пошли в атаку, в окопах сидели уже немцы, власовцев сменили предыдущей ночью. Некоторые из нас, наверное, были в душе этому рады. Мой товарищ, Женя Зеликман, при штурме Кенигсберга был командиром роты в 594 стрелковом полку, в котором мне пришлось хлебнуть лиха летом и осенью 1942 года. Мир тесен, как говорится. Он рассказал, что когда немцев прижали к морю на косе Фриш-Гаф, они ожесточенно сопротивлялись, но вскоре поняли, что это бессмысленно, и стали «пачками» сдаваться в плен. Вечером старшие офицеры стали сортировать пленных. Отделили большую группу русских, украинцев, белорусов, нацменов из Туркестанского легиона и началось настоящее побоище. Тех кто воевал против нас в гитлеровской армии, ненавидели больше, чем немцев. Пощады они не просили. Да вряд ли их тогда кто-нибудь бы пощадил…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
