Однажды ночью во дворе больницы появилась шумная группа молодых людей в шинелях, с чемоданами на плечах. Они ввалились в домик, где жили Тоня и Сема.
– Принимайте гостей! – кричал тот, кто вошел первым. – Горная батарея Н—ской части в полном составе. Прибыли строить город до победного конца!
– Геньчик! – заорал Сема и как был, в подштанниках, бросился к другу.
Парни заполнили квартиру. Тоня смеялась и не знала, как разместить такую ораву.
– Ничего, как-нибудь, на один день, – говорили парни. – Завтра с утра пойдем устраиваться.
– А куда вы пойдете устраиваться?
– Да куда пошлют. Пойдем в комитет комсомола и скажем – так и так, принимайте!
– В таком случае, вы уже пришли, – сказал Сема. – Вот перед вами товарищ Васяева, комсомольский секретарь. По опыту советую – слушайтесь и уважайте.
Утром Тоня зашла к Круглову.
– Андрюша, помоги. Тут приехала целая горная батарея – народ отличный. Где у нас люди нужнее всего?
– Если сказать правду – везде.
В тот же вечер Круглов и комиссар части встречали эшелон с семьями демобилизованных красноармейцев, закрепившихся на стройке.
На вокзале было весело. Из вагонов вылезали ребятишки, молодки с малыми ребятами, старики и старухи. Бойцы сгибались под тяжестью корзинок, узлов.
– А вот и они, – сказал комиссар, увлекая Круглова к одному из вагонов. – Пойдем познакомлю. Тут мой подшефный.
Статная пожилая женщина, откинув руку с тяжелым узлом, всем телом припала к сыну. Рядом с ними вертелись две девчонки, смущенно переминался с ноги на ногу нагруженный чемоданами румяный юноша. Из вагона, пригнувшись под огромной корзиной, вылез небольшой суетливый старик – вылез и остановился, забыв снять с плеча корзину.
Сергей Голицын освободился от объятий матери, сделал движение вперед и тоже остановился. Он не догадался взять корзину. Они стояли и смотрели друг на друга.
– Сын, сын… – пробормотал старик, и все упреки, столько раз повторенные в одиночестве бессонных ночей, на секунду отразились на его постаревшем лице. Но он подавил в себе то, что было теперь не нужно. – Ну, давай руку, сын, поздороваемся! – сказал он, молодо скидывая на землю корзину.
Круглов и комиссар подошли знакомиться.
– Хороший у вас парень, – сказал Андрей. – Один из лучших стахановцев. Теперь на железную дорогу пойдет. Надеемся, и там хорош будет. Нам машинисты нужны.
– Потому я и приехал, что нужны, – пряча радость, ответил Тимофей Иванович и подозвал румяного юношу, переминавшегося в сторонке. – Вот, рекомендую. Тоже вроде сынка. Выученик мой, Свиридов Ванюшка.
Круглову понравились ясные, умные глаза и молодое, чистое лицо Свиридова.
– Вместе с Голицыным – на паровоз?
– Нет, я на стройку! – вспыхнув, сказал Свиридов. – Я ведь строитель тоже. Я Тракторный строил. А о вашей стройке я четыре года мечтал.
Андрей запомнил: Свиридов. Надо будет проследить за этим парнем! «Четыре года мечтал…» Вот такие люди – это золотой фонд строительства.
Круглова позвали по имени. Он обернулся и оказался окруженным молодыми людьми в шинелях. Он вглядывался в их лица и никого не узнавал.
– Я, конечно, похорошел, и форма меня украшает, – сказал один из молодых людей. – Но ты, Андрюха, мог бы меня узнать!
– Тимка! Гребешок!
– Он самый. А вот эти парни – всё дружки мои, одного отделения. Вместе служили, вместе демобилизовались, ну, и вместе прикатили сюда. На спуск корабля мы не опоздали?
Через несколько дней наступило двадцать пятое сентября.
Продолговатый и неуклюжий остов корабля легко и как-то незаметно соскользнул по рельсам и раздвинул тихую воду озера. Этой минуты ждали пять лет, о ней мечтали у первых костров. Все строители собрались сюда, как на праздник осуществления мечты. И быстрота, ловкость, незаметность спуска ошеломили и сперва даже разочаровали. Как, и это все? Но когда корабль закачался на воде, еще неуклюжий, не отделанный, но все-таки тот самый, о котором мечтали, – крик счастья прокатился по трибуне, по ряжевой набережной, по берегу озера, запруженного народом. Это было не то «ура», не то просто торжествующий вопль. Люди обнимались, вытирали слезы, вдруг говорили неразборчивые, веселые слова. Давние друзья осознали, что любят друг друга до гроба и никогда не расстанутся ни друг с другом, ни с городом, и никогда не забудут полного счастья этой минуты, которой ждали пять лет. Незнакомые стали знакомы и близки.
Клава стояла на берегу, у самой воды. Корабль качался посреди озера; от него широкими полукружиями разбегались волны. Вот первая волна уже ударила о берег с шумом морского прибоя. За нею нагрянула вторая, и в столкновении встречных потоков воды весело застрекотала галька.
– Пять лет мечтали, – сказала Клава никому и всем. – И вот он! Вот!
Рядом с ней оказался высокий юноша в лиловой трикотажной рубашке, стриженный ежиком, с чистым румянцем во всю щеку. И глаза его показались Клаве неопределенного цвета – светлые-светлые, с желтовато-зеленой искоркой.
– Вы, наверное, чертовски счастливая сейчас? – сказал он. – Вы ведь из старых комсомольцев?
Клава охотно ответила:
– О, я из самых-самых старых! С первого парохода. А вы новый?
– Вы понимаете, я строил Тракторный, надо было сперва кончить его.
– Но Тракторный – это тоже важно!
– Я давно мечтал попасть сюда! На судостроительный опоздал, а вот металлургический успею. Мне было так обидно!..
Клава успокоила его:
– Ничего. Металлургический – это тоже важный завод. И вы еще увидите первое литье! Вы кто?
Он понял вопрос сразу и ответил правильно:
– Был кочегаром, помощником машиниста, потом землекопом, каменщиком, мотористом, а теперь корчую тайгу.
И спросил:
– А вы кто?
– Была ткачихой, потом корчевала тайгу, работала в столовой, строила лесозавод, была учетчицей, бетонщицей, теперь заведую детским комбинатом.
Юноша вопросительно посмотрел на Клаву. Она вспыхнула, проговорила еле слышно:
– Вы что подумали? Нет, там не мои, там наши дети… первые…
И, сообразив, что он не спрашивал, покраснела еще гуще. Но он так обрадовался, что краснеть было незачем.
Они ушли с берега вместе и у ворот столкнулись с Андреем Кругловым. Андрей был без кепки, ветер курчавил его волосы, задумчивые глаза были сегодня не задумчивыми, а очень счастливыми. Клава увидела его, и на секунду привычная боль защемила сердце, но это была сила инерции, а не сила чувства. Она крикнула ему, улыбаясь:
– Андрюша, какой день!
Он настороженно оглядел ее спутника. Клава тоже поглядела на своего спутника – на его стриженную ежиком голову, на свежие губы и светлые-светлые глаза. Нет, ей не захотелось отрывать взгляда от светлых глаз.
– Это наш секретарь горкома, Андрей Круглов, – сказала она светлым глазам, и беззвучно рассказала им все, и отреклась от всего, и обещала с сегодняшнего дня все иное.
– Мы знакомы, – сказал Круглов. – Свиридов Иван, правильно?
Круглов и юноша разговорились.
«Как хорошо – Иван… – подумала Клава. – И как я не догадалась сразу? Конечно, он Иван, Иванушка-царевич из сказки, младший сын, самый красивый, самый ловкий, на все руки мастер».
– Вечером будет бал на спортивном поле, – сказала она (Иванушка из сказки был плясун и затейник).
У Ивана, стоявшего перед нею, сделалось простодушное, с хитринкой лицо.
– Но я не знаю, где это поле, – сказал он. – Я зайду за вами, вы меня проводите. И мы попляшем на славу.
– Но вы и моего дома не знаете, – ответила она лукаво.
Доверчивость первых минут отошла. Игра была весела и увлекательна, в ней было счастливое правило – побежденный вместе с тем и выигрывал.
– Ваш дом я как-нибудь найду.
– Но поле легче найти, чем дом! Поле одно, а домов – ого! – домов целый город!
В ее голосе звучала гордость – о городе еще нельзя было говорить без гордости, невзначай, как о чем-то само собою разумеющемся. Он сдался:
– А если я хочу именно с вами? Разве нельзя?
И по счастливому правилу игры выиграл.
– Ну, конечно, можно, – сказала Клава. Круглова уже не было с ними. Он ушел. Когда? Еще в самом начале разговора. Она не заметила. Но об этом не стоило думать.
Андрей Круглов бродил в оживленной толпе, останавливаясь то с одним, то с другим, отвечая на приветствия, вступая в разговоры. Сколько друзей, сколько замечательных товарищей видел он вокруг! С одними он корчевал тайгу, с другими рубил лес, работал на ледяном канале, спорил о комсомольских делах, защищал от огня стапеля, мечтал о будущем, строил корабль, – товарищи! Друзья! Что может быть страшно и невыполнимо, когда так несокрушима сила этого содружества?
Перед ним мелькнула Мооми – в шелковом платье, с каким-то новым сиянием в раскосых глазах. Кильту шел с нею. Он крикнул Круглову:
– Сделали, да?!
Он говорил о корабле.
Уже разошелся народ, а Круглов все еще ходил по берегу. Он на минуту с грустью вспомнил Клаву. Но мысль скользнула дальше. Он смотрел на корабль, такой простой и такой грозный. Он чувствовал, что вся его жизнь связана с этим кораблем, с будущими кораблями. И он чувствовал в себе силу, большую, зрелую силу строителя и организатора. Он стоит во главе большого содружества. И он не даст ему ослабеть. Он будет укреплять его как основу движения – неотступного движения созидающей жизни.
