Выбравшись из рукотворной пещеры, пока не истекло действие Дара, я быстро зашагал по коридору, вглядываясь в его стены. И везде, увы, наблюдал одно и то же — лишь уходящий на многие метры вдаль однородный слой песчаника.
Четырех минут действия Всевидящего ока хватило, чтоб, добежав до противоположного края, окончательно убедиться, что я в безвыходной ловушке оказался заживо погребенным на хрен знает какой глубине.
Загоревшиеся перед глазами строки системного уведомления, о завершении действия Дара, окончательно убили надежду отыскать спасительный выход:
Внимание! Вами активирован Дар: Всевидящее око.
Характеристики: +2 к Наблюдательности, +3 к Удаче, +2 к Познанию скрытого. Навыки: +20 к Шпиону, +30 к Рентгену.
Отчаянье сдавило горло невидимой петлей.
— ААА!.. — в исступлении я стал месить пудовыми кулаки преградившую дорогу тупиковую стену перед собой.
Под ноги полетели чешуйки сорванной краски, мелкие камни и песок разбитого песчаника, чуть позже закапала кровь из стесанных о камень костяшек.
Выдолбив внушительное углубление в преграде, я схватился окровавленными руками за голову и простонал:
— И че теперь делать-то?
Накатившая волной безнадега в прямом смысле сбила с ног. Колени подкосились, и я рухнул на пол там же, где стоял.
В руке сама собой материализовалась призванная из ячейки бутылка водки и, сорвав пробку с горлышка, в несколько могучих глотков, не чувствуя вкуса, я засосал в себя целиком все содержимое сорокаградусной полулитровки.
В голове знакомо зашумело, и я блаженно зажмурился в ожидании спасительного забытья, мечтая хоть на часик отвлечься от кошмарной реальности. Но какое там… Едва начавшееся опьянение за полминуты оказалось нейтрализовано читерской Регенерацией, и от выпитой залпом бутылки водки даже похмелья не осталось.
В порыве отчаянной злости захотелось призвать две оставшиеся бутылки водки, и тут же вылакать обе подряд, одну за одной, в надежде, что хоть тогда ударная доза алкоголя вызовет желаемый эффект. Я раздраженно отшвырнул пустую тару в угол, и, ударившись о стену, бутылка разлетелась во все стороны мелкой шрапнелью. Парой осколков задело и меня, оцарапав щеку и ладонь.
Эта внезапная вспышка боли отрезвила меня.
Вместо водки, я вытащил из сброшенного с плеч рюкзака пакет с сухарями, пересел, привалившись спиной к стене, и стал грызть твердые, как подошва берца, кусочки хлеба, равнодушно созерцая залитое электрическим светом пустое пространство своей невероятно просторной могилы.
Погруженный в мрачную меланхолию, я даже не заметил, как стал клевать носом. Накопившаяся за ночь и утренние часы усталость требовала хоть какого-то отдыха. И убаюканный размеренным похрустыванием очередного сухарика, я вдруг провалился в короткий тревожный сон…
…И снова оказался в злосчастном коридоре-ловушке. Аккурат в тот момент, когда, сойдя с заваленной трупами лифтовой платформы, зашагал прямо по коридору. При этом, странным образом, сейчас, параллельно с движением вперед, я одновременно еще и словно подглядывал за собой со стороны через прицел сопровождающей каждый мой шаг невидимой камеры.
Сзади начала подниматься вверх лифтовая платформа и, почувствовав движение за спиной, я оборачиваюсь, чтобы увидеть открытую лифтовую шахту, с исчезающим вверху краем платформы.
Продолжаю движение. И на очередном шаге вдруг явственно слышу едва заметный щелчок сработавшего потайного механизма.
Время вокруг меня мгновенно замедляется в десятки, а то и сотни, раз. И изображение со стороны замирает на месте, превращаясь, по сути, в объемную фотографию.
Я вижу, как картинка с боковой камеры сперва наводится на плитку под подошвой моего казалось замершего на месте ботинка, и невольно обращаю внимание, что эта гребанная плитка, на первый взгляд абсолютно не отличимая от соседних, имеет в верхнем правом углу необычный дефект: в виде пары крестом перекрещенных кротких трещин.
Обозначив метку на плитке-активаторе, камера стремительно разворачивается и, бросив меня статуей, заставшей на паузе в момент рокового шага, сдает обратно к провалу лифтовой шахты. Здесь остановленное время соскакивает с паузы и продолжает привычный ход. И я одновременно наблюдаю коридор впереди, по которому продолжаю неспешное движение, и через камеру, из боковой превратившуюся в заднюю, вижу, как стены лифтовой шахты беззвучно приходят в движение и через секунду сходятся друг с другом, превращаясь в единый монолит…
Проснулся я, словно от толчка в плечо.
В тишине пустого коридора услышал, как катится по полу выпавший в момент пробуждения из руки недоеденный сухарь.
Тут же вскочил, подхватил рюкзак, и бегом рванул в противоположный конец коридора, на поиск меченной крестом плитки.
Отыскать нужную плитку мне не составило труда. Ее поиски уложились всего примерно в минуту. Наступив, как во сне, ногой на плитку, я, как мог, напряг слух, и с облегчением услышал знакомый едва уловимый щелчок сработавшего механизма — точно такой же, как во сне.
Я тут обернулся, ожидая увидеть расходящиеся плиты заново открывающейся шахты. Но сзади, увы, ничего не происходило. Вырытая мною в известняке пещера даже ни разу не дрогнула.
Прошла секунда, другая… Я уже вовсю накрутил себя, уверенный, что своими дурацкими раскопками безнадежно испортил что-то в механизме управления плитами шахты… И вдруг услышал знакомое урчанье, в коридоре. Не сзади, а впереди.
Развернулся обратно, и увидел открывшийся боковой проем справа примерно в середине коридора, откуда беспрерывным потоком сейчас валила толпа тварей, из бегунов и лотерейщиков.
— Ребятки, как же я рад снова вас видеть! — привлекая внимание, крикнул я гостям. И, призвав резак со шпорой, бросился наперехват урчащей толпе…
Интерлюдия 2
Укрывшись от палящих лучей в тени кустарника, Паук лениво ловил языком стекающие по щекам капли, наслаждаясь минутами долгожданного привала. Выждав несколько секунд, он снова поднял фляжку и полил прохладной родниковой водой распаренную на солнце татуированную макушку.
— Кайф! — выдохнул здоровяк, жмурясь от удовольствия.
И тут же обиженно хрюкнул, получив чувствительный тычок каблуком тяжелого берца в спину от затаившегося в кустах напарника.
Паук скривился от обидного удара, как от острого приступа аппендицита, но благоразумие пересилило гнев. Он молча проглотил грубость. И гася внутреннюю ярость, в очередной раз полил голову водой из фляжки.
— Я же просил — ни звука! — через минуту раздался над ухом разомлевшего Паука яростный шепот вернувшегося из дозора Скальпеля.
— Да кто меня здесь услышит-то?! — в тон напарнику шепотом возмутился Паук.
— От этого говнюка всего можно ожидать, — проворчал Скальпель, выходя из скрыта и материализуясь рядом с товарищем. — Боты его недооценили, и ты сам видел, что стало с их отрядом.
— Да уж!.. — фыркнул Паук. — Ну че там? Как?
— Да, как обычно, в оазисе бывает: расслабились, отдыхают… Балласт в озере плещется. А Рихтовщик с девкой на берегу загорают.
— Вот суки, — завистливо поморщился Паук.
— Ладно, нехрен рассиживаться. Если хочешь, как они, то потопали дальше.
— Твою ж мать! — не смотря на злобное проклятье, Паук послушно поднялся, и пригибаясь, чтоб не высовываться из листвы невысокого кустарника, засеменил следом за напарником обратно в ненавистную черноту.
Нагнав Скальпеля метров через сто, когда они отдалились от оставшейся в оазисе компании на безопасное расстояние, и можно стало, без опасения быть замеченными, идти в полный рост и, не таясь, разговаривать, Паук продолжил разговор, прерванный резким уходом товарища.
