— Это ваш шпион забрал, — сказал Прот, не отрываясь от своих изысканий. — Ему деньги сразу были нужны.
— Да, я догадываюсь, — Катя закрутила пергамин фунтиком, закрывая облик несчастного императора. — Только, Прот, говорить «ваш шпион» — невежливо. Во-первых, он не мой, во-вторых, обобщать не нужно. Это ихние — шпионы. А наши, в частности я, — благородные разведчики.
— Извините, — пробормотал мальчик, — я плохо разбираюсь—…он замолчал и поспешно отодвинулся от ящика. Из сжатого кулака свисала оборванная цепочка. Прот сел на хвою и замер. Товарищи внимания не обратили. Пашка пытался надеть на палец чудовищных размеров «гайку» с ненатурально зеленым камнем. Вита прикладывала к ушам массивные серьги с рубинами. Герман снисходительно улыбался. Зря, между прочим, — рубины смуглой девчонке шли.
Катя присела рядом с мальчиком:
— Нашел, да?
Прот вздрогнул.
— Ну что ты, в самом деле? — мягко сказала Катя. — Никто у тебя забирать и не думает. Свои же все.
— Я просто… боялся, что не найду, — пробормотал мальчик и раскрыл ладонь.
Брать крест Катя не стала, рассмотрела так. Убрала с глаз непослушную челку и с некоторым удивлением сказала:
— Знаешь, а наследство твое довольно ценное. Хорошей работы. Я в этом мало понимаю, но, по-моему, крест византийский, с терновым венцом. Да… Жаль, мама тебе ничего рассказать не успела. Ну, чего ж теперь поделать. А цепочку можно поменять.
— Нет! — Прот испуганно замотал головой. — Пусть эта остается.
— Понятно, пусть остается. Ее запаять можно. А пока подбери себе другую, там этого добра навалом. Надеть-то, наверное, сразу захочешь?
У ящика хихикали уже втроем — Пашка вертел хрупкую диадему и удивлялся узколобости выродившегося дворянства.
— Эй, искусствоведы-антропологи, — призвала к порядку Катя, — сильно не засиживаетесь, дел полно. Для начала отсчитывайте и забирайте свое кровное, потом будем излишки прятать. Лично мне здесь уже надоело торчать. Весь лес провонялся.
— Да, — согласилась Вита, — вигляд у вас, Катерина Еорьевна, не краше, чем вчора вечером. Давайте я стирку устрою.
— Некогда. Мы здесь рискуем каких-нибудь гостей дождаться. Собираемся и убираемся. Делите пирог.
— А по сколько брать? — Пашка окинул ящики оценивающим взглядом.
— Говорили же уже — сколько унесете. Только ты уж не надорвись во славу мировой революции. Не передумал финансовую помощь угнетенным пролетариям оказывать?
— Мировая революция — дело стоящее, — твердо сказал парень. — Я никого силком не агитирую, поскольку дело личной сознательности. Вы, Екатерина Григорьевна, финансы своему руководству предназначаете, я — своему. По-честному?
— По-честному, — согласилась Катя. — Только по-глупому. У меня свои резоны, а ты бы о своей будущей личной жизни подумал. Ну, дело твое. Герман Олегович, вы что на меня так уставились? Мне оружие снять? Все пули в затылок опасаетесь?
Уши у прапорщика немедленно заалели:
— Никак нет, госпожа командирша. Пули я не боюсь. К тому же считаю сие золото бесчестно уворованным у Российской империи и присваивать его не имею ни малейшего желания.
— Весьма гордо прозвучало, — скривилась Катя. — Кому изволите свою долю презентовать? Российской империи уже нет. Царь убит, Министерство финансов разбежалось. Кого в правопреемники назначите? Генерала Деникина? Адмирала Колчака? Имеется еще Врангель, Родзянко. Да, гражданин Керенский где-то за бугром шляется.
— Достойных личностей не вижу. Поэтому долю свою брать просто не буду, — Герман демонстративно отвернулся.
— Вы, братцы, уж извините, один глупее другого, — с досадой сказала Катя. — Кто-нибудь разумный, с нормальными человеческими идеями, у нас есть?
— Я с нормальными, — сказала Вита и с вызовом сверкнула глазами в сторону парней. — Вы меня хочь корыстной жидовкой называйте, хочь как. Я в семье последня осталася. Мне жить потребно, дом иметь, белье чистое. Да, вот такая я. А вам, Герман Легович, стыдно должно быть. Що ваша мама сказала бы, если бы узнала, що вы голый-босый вмирати собрались? У Пашки хоть семья есть и сказка дурацка. А вы за що бедствовать собралися?
— Вита, только учить меня не нужно, — с некоторой даже угрозой пробурчал прапорщик.
— А кому ж ще вас учити? Тут все при делах-заботах. Только вы да я як огризки. Що, мне и слова вам не сказати?
— Слово можно, — буркнул Герман. — А тысячу ни к чему. Я твою мысль вполне уловил. Желание твое спокойствие и достаток обрести ни в коей мере не осуждаю. Но уж как-нибудь самостоятельно решу, как мне самому поступать.
— Та разве я спокою хочу?! Мне за вас обидно.
Катя наблюдала с интересом. Оказывается, Витка свой жгучий глаз на прапора положила. Ну и правильно. Олегович у нас с придурью, но человек честный и надежный. Вот если бы он еще собачьи взгляды в спину лично вам, Екатерина Григорьевна, перестал бросать, совсем бы было чудно. Натуральный щенок, разве что не поскуливает. Зато огрызается. Хоть бы намек сделал — так и так, мадмуазель Катенька, сгораю от страсти, не дайте погибнуть младому офицеру. Тьфу, ну что ж он такой закомплексованный? Может, Витка его отвлечет?
Витка отвлекала:
— …Вы подумайте, що дальше делать будете? Война закончится, опять в ваши лупы да линзы дивиться станете? Кому то потребно?
— Вита, перестань, — негромко сказал Прот. — Герман Олегович человек взрослый, сам знает, как поступить.
Кажется, Герман посмотрел на мальчика с благодарностью. Напористая Витка прапорщика порядком смущала.
— Действительно, — сказал Пашка, — що вы завелись? Подумаешь, золото. Что мы, кощеи, над ним чахнуть? Заработаем себе на хлеб, если що. Впрочем, недолго этот металл мозги народу смущать будет…
— Только про золотые сортиры не надо! — в один голос завопили прапорщик и девчонка.
Золото поделили быстро. Катя посоветовала брать в основном монеты. Прот и Вита забрали свою долю — показалось, что империалов в ящике почти не уменьшилось. Золото действительно тяжелый металл. Больше тысячи 13-граммовых монет не то что спрятать — нести трудно. Чахлый Прот благоразумно себя ограничил.
— Эх, я говорил, гимнастикой нужно заниматься, — расстроенно сказал Пашка, — берете-то всего каплю.
Своей долей юный большевик избрал три слитка и теперь примеривался, как будет тащить более чем двухпудовый вес.
— Я буду экономен, — пообещал Прот и принялся, кряхтя, увязывать колбаски монет в узелки.
Катя покачала головой:
— Вы, крохоборы, подождите потеть. Дальше-то что? Тебя, товарищ Пашка, с твоими гирями первый пост за задницу возьмет. Даже если к красным выйдешь — сильно ты уверен, что они кристально честными и идейными большевиками окажутся? Прот, а ты куда такой груженый плестись собрался? Раз ты золотом набит, так уже и не нужен никому? Скорее уж наоборот.
— Так мы ж разве не вместе пойдем? — удивился Пашка.
— Если вместе, так у нас бричка есть. Какого черта корячитесь? — пробормотала Катя. — И вообще, нам побыстрее остатки сокровищ нужно упрятать и обсудить, как дальше жить.
Тяжеленные ящики захоронили недалеко от речушки. Копали неглубоко, песок поддавался с легкостью. Куда больше времени заняла маскировка места. С травой и кустами Катя возилась сама. Местечко выглядело спокойным — с двух сторон в болотцах квакали лягушки, до узкоколейки не меньше версты. Ориентир — две возвышенности, поросшие сосняком. За девяносто лет здесь мало что должно измениться. В сороковых активные бои шли восточнее.
Пересадив куст бузины, Катя окончательно ликвидировала следы раскопа и огляделась. Сойдет. Зная место, при желании обнаружить тайник можно, но такого желания у личного состава возникнуть не должно. Хорошие, вообще-то, ребята. К тому же в лесу ориентируются отвратительно, да и сейчас умаялись до полного отупения. Да и хлопот с собственными богатствами молодежи надолго хватит. Катя усмехнулась. Уже в последний момент дамские цацки неудержимо поманили Виту. Девчонка есть девчонка, нахватала ювелирного шика как сорока, застеснялась, вывалила обратно, потом отобрала побрякушки заново. Чего стесняться? Катя знавала куда более опытных женщин, неравнодушных к драгоценностям. Сама предводительница на прощание слегка облегчила ящик с монетами. Объяснила, что раз господин прапорщик брезгует, не пропадать же добру. Личный состав покосился с легким изумлением, но возражать не стал. Все были по горло сыты возней с благородным металлом. Жрать хотелось куда больше, чем пересчитывать блестящие империалы.
Оглядев в последний раз бузинные плантации, Катя закинула лопату на плечо и направилась к лагерю. Обессиленный народ сгрудился вокруг костерка. На огне уже побулькивал чугунок. Катя пересилила желание плюхнуться на землю.
