Знаете, мне очень хотелось выкинуть ящики и посадить всех вас. Но на это меня не хватило. Поймите меня, пожалуйста, правильно. Это не значит, что я о вас не подумал. Дело в том, что я оказался в таком положении, когда на мои плечи легла ответственность за будущее десятков миллионов наших соотечественников, которые уже эвакуировались за границу. Эти ящики имеют прямое отношение к их будущему. Да к тому же… – Куниэда медленно взобрался на водительское сидение грузовика. – К тому же у нас еще есть надежда. Я тут украдкой попросил водителя оставить мощную рацию…
Огород опять загудел и затрясся. Измученные и опустошенные люди полезли в кузов. Куниэда завел мотор.
2
Невиданной силы тайфун, зародившийся в середине августа в районе Марианских островов, с каждой минутой приближался к уже наполовину затонувшему Японскому архипелагу. Вслед за ним двигались еще два тайфуна послабее. Спасательные суда всех стран отошли подальше от берегов, стараясь избежать бедствия. Некоторые из них так и не вернулись назад.
Метеорологические условия в районах омывающих Японию морей из-за термических противотоков, возникших в результате мощных вулканических извержений, сложились очень необычные. И если бы теперь тайфун обрушился прямо на Японию, она получила бы вдобавок к ударам от землетрясений, огня и воды еще и удар от ветра.
Штаб Д-1 в начале августа был передислоцирован с суши на самое крупное судно сил морской безопасности «Харуна». Дни и ночи напролет Наката и Юкинага обрабатывали здесь потоки информации. Сейчас они не подозревали, что «Харуна» на полной скорости уходит от Японии на восток, чтобы избежать тайфуна.
Императорская семья в мае тайно переехала в Швейцарию. Правительственные органы Японии получили временное пристанище в Париже. Комиссия по осуществлению эвакуации перебазировалась в Гонолулу, теперь она называлась «Штаб по принятию спасательных мер». Исполнительные органы государственной машины, именуемой «Япония», в большинстве своем уже находились вне тонущих островов, перебравшись из некогда столь уютного уголка Дальнего Востока в другие страны и районы мира. И никакая веревочка не связывала, казалось, рассеявшиеся органы государственного аппарата с разбросанными по всей земле его гражданами… Перед шестьюдесятью пятью миллионами эвакуированных, разбросанных по разным частям света, начинали вставать проблемы «жизни». В палаточных лагерях для беженцев, раскинувшихся под открытым небом, в бараках, в военных казармах, а порой и в жалких поселках, походивших на лагеря для заключенных, уже потихоньку разгоралась тревога. Как будет с питанием, со свободой передвижения?.. И прочее, и прочее…
За спиной этих людей, в большинстве своем уехавших даже без самого необходимого, но все же вздохнувших на «устойчивой земле» с облегчением, остались бьющиеся в предсмертных судорогах острова и все еще ожидающие спасения почти тридцать миллионов соотечественников. За июнь и июль было эвакуировано только около четырех с половиной миллионов человек, а погибло три миллиона. Были и случаи самоубийства.
Среди оставшихся двадцати миллионов было и немало таких, кто добровольно уступил свое место на корабле или самолете. Подавляющее большинство их составляли люди старше семидесяти лет. Участились случаи, когда пожилые японцы, особенно мужчины, покидали семью или исчезали со сборных пунктов, оставив записку, что будущее они возлагают на молодых и зрелых, что они уже достаточно прожили и не хотят быть обузой, не хотят расставаться с Японией, потому что жизнь вне ее теряет для них всякий смысл.
Один из таких стариков – возможно, самый старый из оставшихся – лежал сейчас в дальней комнате просторного окруженного садом особняка, находившегося в городе Футю. Крепкое железобетонное здание, несмотря на многочисленные землетрясения, сохранилось почти целиком. Но и золотистого цвета коридор, и комнаты, и одеяло, которым укрывался старик, – все было припорошено пеплом. Даже лицо старика, совсем иссохшее, изрезанное глубокими морщинами, покрывал мертвенно-серый налет.
– Вот как… – пробормотал старик. – Дурачок Куниэда… Оставил один ящик и погрузил женщин и детей…
Из его горла вырвался свист. Было непонятно, смеется он или кашляет.
– А сам-то он куда делся?.. Отправился вместе с ящиками?
– Нет… – сказал коротко остриженный могучего сложения человек, который сидел возле старика в торжественно-строгой позе. Пробежав глазами длинную телеграмму на английском языке, он добавил: – Написано, что остался на месте…
Старик пожевал сморщенными губами, в его потускневших глазах ничего не отразилось.
– Ну и олух… великовозрастный… – беззлобно пробурчал он. – И… какой же из ящиков он бросил, там не говорится?
– Да есть… Куниэда-сан указал на ящик Б, который и оставили…
Из глубины подушек раздалось странное повизгивание. Могучего сложения человек испуганно взглянул на старика. А тот, раскрыв во всю ширь свой беззубый рот, весело, от души смеялся.
– Знал… – едва переводя дух, сказал старик. – Ну и стервец, с таким ухо нужно держать востро. Как же он унюхал, а?.. Сам-то он не способен определить… Значит, в какой-то момент узнал как-нибудь… Если так, он, пожалуй, выживет… Понимаешь, Есимура?
Старик помолчал, а потом продолжил:
– В ящике Б почти все было подделкой… Это я придумал… Сам… и давно уже… Никто об этом и не знал… А жаль, что не доведется нам околпачить этого самого О’Коннели из Бостонского музея искусств… Да, досадно… Когда встретишься с О’Коннели, передай ему привет… Скажи, последняя шутка старика не выгорела из-за одного парня со страшно тонким нюхом… Да, кстати, за вами уже приехали?
– Да. На вертолете опасно, в двигатель забивается пепел, так что прибыл большой «джип». Доедем до Тефу, там поджидает амфибия…
– Ладно… хватит, иди… Что делает Ханаэ?
– Думаю, она уже собралась…
– Давай, увози ее быстрее…
Могучий человек, которого звали Есимура, быстро вышел из комнаты, шумно ступая по татами. И тут же из-за фусума, где она, наверное, пряталась, появилась девушка.
– Что это такое?.. – старик окинул ее взглядом. – В таком виде ты собираешься сесть в «джип»?
На девушке было кимоно из шелка «акаси» темно-фиолетового цвета, словно бы распространявшее аромат своего оттенка, и старинное оби, расписанное цветами повилики. Секунду она смотрела на старика полными отчаяния глазами, потом подошла к нему, ступая легко и изящно, и уселась по-японски, коснувшись коленями татами. Бессильно опустив плечи, она закрыла руками лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
