— Чудеса организации — вот что я могу сказать, — Наташа подошла к ящику, опустилась на корточки и начала в нем рыться, одобрительно кивая. — А ты не мог найти квартирку попохабней? Не вдохновляет на творчество, только на хандру.
Схимник молча спрятал ключи, потом протянул руку.
— Позволь-ка.
Наташа скривила губы, потом сдернула с плеча сумочку и протянула ему. Схимник открыл ее, просмотрел содержимое и вытащил упаковку «Жиллет».
— Это, уж извини, для работы, — Наташа наклонила голову набок, и он бросил лезвия обратно. — Господи, если Славка узнает — он меня точно прибьет.
— Тебя не очень-то это заботит, верно? — Схимник бросил ей сумку, снял очки, подошел к окну и распахнул его, разбавив затхлость горячим пыльным ветром. — Я бы даже сказал, что тебя это заводит.
— Хорошие порции адреналина всегда на пользу, — Наташа выпрямилась, оглядывая комнату и оценивая освещение. — У страха особый вкус — неважно, какова его природа. Тебе известно, Схимник, что, возможно, все чувства, которые мы испытываем — это всего лишь разные формы страха? А когда мы слишком сильно испугаемся или наоборот, устаем бояться — мы умираем, — она заходила по комнате, что-то прикидывая. — Знаешь, я стала достаточно примитивна, но чувствую себя куда как живее, чем раньше — ярко-красно, очень ярко, конечно, есть и оранжевый, но без него никак нельзя!
Схимник удивленно посмотрел на нее, но Наташа, похоже, даже не заметила того, что произнесла, размышляя и на языке слов, и на языке цветов и не особенно отделяя их друг от друга. Он прислонился к стене, смяв отклеившиеся обои, и наблюдал за ней, за тем, как она ежесекундно меняется, как в ней, словно в экране телевизора, мечутся, заслоняя друг друга бесплотные, но обладающие силой и чувством существа — то ли части чьих-то душ, то ли части чьих-то сознаний — мечутся, словно частицы в броуновском движении, и где-то там, среди них и Наталья Чистова, напуганная, потерявшаяся, изредка выглядывающая в этот мир, как тонущий высовывает голову над поверхностью воды в последнем отчаянном усилии ухватить холодеющими губами порцию воздуха. Ему вдруг показалось, что он собирается не служить натурой для картины, а совершить очередное убийство. «А может повезет на этот раз? — хмуро подумал он. — Может, в этот раз все пройдет насквозь и останется на картине? Кто знает?..»
— Хороший холст, очень хороший, грунтовка отлично просохла… Когда ты только все успел? — рассеянно пробормотала Наташа. — Да-а, уж, расстарался ты для себя!..
Она вдруг резко развернулась и ткнула рукой в одной ей видимую точку на полу. Схимник заметил, что ее пальцы дрожат, как у законченного алкоголика.
— Сядешь здесь! Садись! Нет, сначала помоги перетащить мольберт! Быстрее!
Слова выскакивали из ее рта — быстрые и звонкие, как шлепки по мокрому телу. Схимник перенес мольберт, потом перетащил тумбочку на указанное место, перевернул ее и сел. Тумбочка охнула, но выдержала. Наташа металась по комнате. Рядом с мольбертом она выстроила башню из трех картонных коробок и начала раскладывать свои принадлежности. В комнате резко запахло скипидаром.
— Сейчас… — бормотала Наташа, закручивая волосы на затылке. — Сейчас-сейчас…
Она внимательно посмотрела на Схимника, схватила одну из кистей, бросила ее и взяла карандаш, но тут же снова сменила его на кисть.
— Я готова. Ты?..
— Да.
— Послушай, — глухо сказала она, и сейчас ее голос был знакомым, настоящим, хотя звучал так, словно она была при смерти, — ты еще можешь передумать. Сейчас еще не поздно. Потом уже ничего нельзя будет сделать. Процесс необратим. Ты не сможешь все вернуть обратно, и твоя картина перестанет быть для тебя опасна только, когда ты умрешь. И Вита… она объясняла тебе… когда я заберу одно, может появиться что-то другое… и это может быть намного хуже.
— Вряд ли может быть что-то хуже этого, — Схимник потер вспотевший лоб. — Итак, како-вы твои условия — ты ведь так ничего и не сказала?
— И не скажу, — Наташа криво улыбнулась. — Сыграем в американку? Сначала картина, потом плата.
— Это мне не нравится. Ты можешь заломить невозможную цену. А она наверняка невозможна, раз ты не хочешь обговорить ее заранее.
— Просто маленькая просьба, ничего страшного. Никого из нас, и уж тем более, ее это не затронет. А остальное тебе не все ли равно?
Он ухмыльнулся.
— А вдруг я откажусь платить? Не думаешь же ты, что я оставлю картину тебе?
— Не откажешься. Мне всегда платили, — в ее улыбку протек холод. — Все. Когда они понимали, что приобрели, они сами приносили плату. Я ведь никогда ни от кого ничего не требовала.
— Ладно, посмотрим, — пробормотал Схимник. Наташа кивнула.
— Дальше… Я не знаю, сколько времени это займет, но ты должен сидеть там и, по возможности, не дергать головой. И уж тем более не вставать — что бы ни случилось. Ты видел — у меня может начаться кровотечение, а может будет и что-нибудь похуже — мне предстоит очень тяжелая и опасная охота… он очень сильный… но в любом случае — пока я работаю, ты не двигаешься. Понял?
— Да.
— Тогда приступим, — сказала она медицинским тоном.
* * *
Такого она еще не испытывала — такого беспросветно черного, душащего ощущения близкой смерти. На Дороге она была смесью ужаса и восторга, когда ловила демона Виты, она была болью — но во всем этом так или иначе присутствовал отдаленный привкус этакого страшного приключения, где-то далеко во всем этом чувствовалось что-то игровое, не представляющее реальной опасности для нее. Она могла сойти с ума, но она осталась бы жива. Но сейчас почему-то опасность была реальной — в последнее время она настолько изменилась, настолько плотно сплелась с этим миром, что стала для него полностью уязвима — проиграв здесь, она теперь могла умереть там. Темнота наполнила ее силой, но она же сделала ее слабой, разрушив ту тонкую грань, которая отделяет смерть тела от смерти разума.
Перед ней стоял волк, огромный угольно-черный зверь, напрягшийся для броска, невероятно страшный и столь же невероятно красивый — красотой ладного, великолепно изваянного природой хищника. Длинная шерсть на загривке поднялась дыбом, из оскаленной пасти, поблескивающей острыми клыками, валил пар. Взгляд темно-красных раскосых глаз был твердо зафиксирован на горле стоящей перед ним придавленной страхом фигуре, зрачков в глазах не было и, казалось, они до краев наполнены замерзшей кровью. Мощные лапы сминали твердый морозный снег, и дальше за волком бесконечной трапецией расстилалась снежная равнина, уходящая в темноту. Наташа же стояла на голой, растрескавшейся земле, обжигавшей ее босые ноги, а вокруг причудливыми вихрями метались потоки ледяного и горячего воздуха. Полоска земли, на которой она стояла, была узкой, с обеих сторон обрывающейся в пустоту, и разминуться двоим на ней было невозможно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
