Там, где предстояло решиться судьбе Земли.
Линден знала об этом благодаря чувствам мокши Джеханнума: дух Опустошителя трепетал в алчном предвкушении.
Сердце Грома представляло собой огромную круглую пещеру: по всей окружности зияли входы в тоннели, походившие на искаженные в беззвучных криках немыслимой боли рты. Стены во всех направлениях испещряли игравшие на множестве граней скальные огни. Иглы яркого света отражались от украшавшего высокий потолок массивного скопления сталактитов, словно бы созданных из медленно тающего металла. Вокруг скальных выступов клубилась светотень оранжево-красных проблесков.
Но весь этот свет, казалось, не мог коснуться фигуры, высившейся в центре зала на невысоком помосте, недвижной, словно статуя, и неразличимой в деталях. Возможно, то был человек, а возможно, и Великан. Возможно, он стоял спиной к Линден. Ни его размеры, ни очертания не поддавались определению даже с помощью чувств Опустошителя. Но от этой фигуры исходило немыслимое, подобное пронизывающему, рождающему эхо крику, ощущение силы.
Воздух был полон смрадом серы, столь едким, что на глазах Линден, наверное, выступили бы слезы, будь она властна над своими глазами и своими слезами. Но под этим запахом таился другой, не столь резкий, но не менее тошнотворный, полный могильной сладости.
Запах гниения.
Мокша упивался, жадно поглощая его ноздрями Линден. Чудовищная сила, исходившая от фигуры на возвышении, пронизывала Линден насквозь, — она казалась способной сокрушить гору, вырвать сердце Страны, ввергнуть мироздание в хаос и разрушение.
Ковенант стоял неподалеку, но держался отстраненно, видимо, не желая усугублять ее и без того нелегкое положение. Он не обладал видением, но и будь у него способности Линден, едва ли смог бы услышать, как пытается она докричаться до него, убедить его, что они должны быть вместе. Ведь он был слеп ко всему, что могла видеть она. А она видела все и знала все, что ждало его впереди.
Все, кроме одного: Линден не понимала, как у него, избитого и измотанного, хватало сил для того, чтобы стоять здесь с таким видом, словно это место принадлежало ему.
Чувством мокши она ощутила, как Опустошитель отослал стражников Ковенанта: в них больше не было нужды. А Ковенант повернулся к ней и беззвучно, одними губами, произнес ее имя, словно пытаясь сказать нечто, чего он не мог вымолвить, а она услышать.
Пульсация света усилилась — казалось, еще чуть-чуть, и на Линден обрушатся светящиеся сталактиты. Расстегнутая рубашка создавала ощущение того, будто гниль растекается по ее обнаженному телу. Жара сжала ее ослабленную волю словно кулак.
Стоящий на возвышении повернулся.
Ее подводили даже органы чувств мокши Джеханнума. Глаза ее были подобны затуманенным линзам: она видела лишь стекающие, разбегающиеся очертания. Возможно, рассмотреть фигуру получше мешали и вспышки света. Но, так или иначе, стоящий на возвышении походил на мужчину: очертания фигуры наводили на мысль о широкой груди, могучих руках, патриаршей бороде и летящем, струящемся одеянии.
Ростом с Великана, мощный, словно гора, источающий жар, он охватил взглядом весь Кирил Френдор, и ее, и Ковенанта так, будто одним только взором мог вымести их прочь.
Лишь его глаза Линден могла рассмотреть отчетливо.
Глаза, которые она уже видела прежде.
Глаза острые, как клыки, гнилые и беспощадные, полные зрелой силы, неистового желания, сочащиеся алчной скверной. В лесу за Небесной Фермой они возникли из пламени и, проникнув в самую глубь ее души, наполнили каждый нерв, каждую клетку нескончаемым презрением. Этот взгляд требовал от нее полного паралича воли, словно именно в этом и заключалась суть ее существования. А когда она, совладав со слабостью, устремилась вниз по склону, чтобы попытаться спасти Ковенанта, в этих глазах застыло грозное обещание никогда больше не позволить ей набраться храбрости и подняться над губительной противоречивостью, присущей смертным. И сейчас с чудовищной, бесконечно умноженной злобой они повторили это обещание и претворили его в жизнь.
Потянувшись мимо мокши Джеханнума к остаткам ее стиснутого страхом сознания, он непререкаемо подтвердил:
— Никогда больше. Никогда.
Линден услышала собственный, сдавленный страхом голос:
— Он пришел, чтобы отдать кольцо. По твоей воле я доставил его сюда.
Даже Опустошитель не мог выдержать взгляд своего господина и силился отвести глаза в сторону.
Но Фоул на миг задержал свой взгляд: он зондировал сознание Линден в поисках признаков неповиновения. Затем Презирающий промолвил:
— С тобой я говорить не буду.
Голос его исходил от скального света, из гнилостных испарений, из полутеней сталактитов. Он был глубок, как недра Горы Грома, и пронизан жестокостью. Каждое слово сопровождали оранжево-красные вспышки.
— Я не говорил с тобой. В этом не было нужды — и нет. Я говорю затем, чтобы направить слушающих меня на предназначенные им тропы, но твой путь был предопределен с самого начала. Ты неплохо подходила для служения мне, и все твои решения способствовали осуществлению моих замыслов. Добиться от тебя желаемого было для меня пустяковой забавой, не требовавшей усилий. Когда я обрету свободу… — В его клубящихся размышлениях Линден услышала насмешку, — …ты будешь сопровождать меня, чтобы твои мучения могли длиться вечно. Я с радостью помечу твою плоть своими метами.
Устами Линден Опустошитель хихикнул, выражая полное одобрение. Саму же ее взгляд Презирающего поверг в полное смятение. Ей хотелось завыть, но она не могла издать ни звука.
Наверное, ей следовало уйти в никуда. Но Ковенант не уходил. И хотя, судя по виду, не мог сделать и шага, все же попытался прийти ей на помощь.
— Не делай из себя посмешище, — неожиданно заявил он. — Ты уже побит и даже не догадываешься об этом. Все твои угрозы попросту жалки.
Не приходилось сомневаться в том, что он лишился рассудка. Но его безумный сарказм отвлек внимание Презирающего от Линден. Она была оставлена во власти Опустошителя, и тот дал волю своей жестокости, заставив ее пережить все те мучения, что сулил ей в вечности Фоул. Но как только взгляд Лорда Фоула перестал терзать ее, Линден ощутила, что еще способна цепляться за свое «я». Упорства ей было не занимать.
— А, — голос Презирающего прозвучал, как вздох сошедшей с горы снежной лавины, — наконец-то мой враг предстал передо мной. Он не пресмыкается, но в этом уже нет нужды. Он произносит слова, в которых нет никакого смысла, и воистину унижен полностью, хотя сам не в силах уразуметь даже это. Он не понимает, что отдал себя в кабалу более позорную, нежели любое низкопоклонство, ибо стал орудием своего врага и более не свободен выступить против меня. И теперь, будучи вынужден подчиниться, малодушно полагает, будто это избавит его от ответственности за разрушение. — От злобного смеха забился скальный огонь, и немые крики эхом отдались от стен. — Он воистину Неверящий, ибо не верит, что, в конечном счете, отвечать за судьбу Земли придется ему. Томас Ковенант!.. — Фоул алчно подался вперед. — Радость лицезреть жалкие потуги вознаграждает меня за долготерпение, ибо твое конечное поражение было столь же несомненным, как и моя воля. Даже соверши я ошибку, возможность воспользоваться ею для своей пользы все равно принадлежала бы не тебе, а твоей спутнице. Но ты и сам видишь, — размытый взмах могучей руки указал на Линден, — какова она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
