услышала бы, — его прекрасный голос.
Я отняла маску от лица и прошептала: «Привет, дорогой», а затем приложила маску обратно.
— Господи, бл*ть, Фэй, детка, — прошептал он в ответ. — Ты в порядке?
Убрав маску, я сказала:
— У телефона, что мне оставили, чтобы попрощаться, есть только минута…
— Я знаю, где ты, дорогая. Я уже в пути. Все в пути. У тебя есть время. Мы скоро будем.
Я убрала маску и сказала:
— Кислород почти кончился.
— Что?
— Я в красной зоне.
— У тебя больше часа.
— Я в красной зоне.
— Фэй, скоро кто-нибудь приедет.
— Хорошо.
— Скоро.
— Я люблю тебя, Чейз.
— Скоро, Фэй.
— Ладно, я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, и кто-нибудь скоро…
Телефон умер.
Прижав маску к лицу, я вдохнула.
Я ждала.
И дышала.
Ждала еще, пока дышала.
До тех пор, пока в баллоне не осталось ничего, чем можно было бы дышать.
Мой рот ничего не втянул.
Мои глаза закрылись.
Элла Мэй пела мне на ухо.
* * * * *
— Просто, бл*ть, копайте! — услышала я сквозь сон крики.
Мои ресницы затрепетали, и я втянула воздух.
Но его не было.
Скрежет.
Стук.
Мои глаза закрылись.
Стук.
Громкий-громкий стук.
Треск дерева.
Внутрь ворвался воздух, мое тело задвигалось без моего ведома, и я подалась к слабому ветерку, втягивая его.
Снова стук, скрежет, звуки чего-то бьющего о дерево, пронзительный треск, когда его отрывали. Я почувствовала, как на меня сыпется земля и куски дерева, внутрь струится воздух, и я втягиваю его вместе с землей и задыхаюсь.
Затем я услышала громкий удар и голос Чейза:
— Иисусе, бл*ть, бл*ть, бл*ть.
Громкий треск ломающегося дерева, затем кто-то подцепил меня под мышки и вытащил.
На.
Воздух.
Чистый воздух.
И его было много.
И никакой земли.
Я втянула его.
— Передайте ее мне, — услышала я рокот и стала переходить по рукам, мои глаза то открывались, то закрывались, рот втягивал воздух. — Она у меня. Помогите ему, — приказал тот же голос.
Меня передвинули, потом подтолкнули и вокруг меня сомкнулись другие руки, знакомые руки, а потом я рухнула на колени Чейза, он крепко обнял меня, окутывая своим телом в кокон, а другой рукой убирал волосы с моего лица.
— Ты дышишь, детка? Фэй, детка, ты дышишь?
Я посмотрела ему в лицо и увидела невыносимую агонию.
Так что дала ему то, что нужно, чтобы избавить его от нее.
— Да.
Прежде чем я успела увидеть, как боль уходит, он прижал мое лицо к своей шее, и хриплым, срывающимся голосом пробормотал:
— Бл*ть, бл*ть, бл*ть.
Выглянув из-за его плеча, я увидела Тая, Тейта, Вуда, Дика, Твайлу, Баббу, Дека и мужа Нины, Максвелла, грязными, чумазыми, с комками земли на руках и груди.
Они откапывали меня руками.
Я уткнулась лицом в шею Чейза и прошептала:
— Тебе нужно купить лопату, милый.
Его тело сжалось вокруг меня.
Затем он уткнулся лицом мне в шею и расхохотался.
* * * * *
Полулежа-полусидя на диване Чейза я глядела в заднее окно.
На террасе, освещенной уличным фонарем, стояла красивая, стройная брюнетка, ругающаяся с преступно красивым итальяно-американцем. Там же стояли в высшей степени красивый чернокожий мужчина с кудрявыми волосами и еще один мужчина, несколько неряшливого вида, в очках а-ля Бадди Холли и футболке с надписью «Да здравствует Кхалиси, выпускайте драконов!», которую я оценила по достоинству.
— Я говорила тебе однажды, и скажу в тысячный раз, Рен, что я делаю со своей жизнью, тебя не касается! Держись от меня подальше! — крикнула она.
Она.
Серенити.
Моя Серенити.
Или Элли Найтингейл — женщина, которую я встретила полтора часа назад. Женщина, обнявшая меня с большим облегчением и сказавшая, что живет в Денвере. Женщина, которая беззастенчиво совала свой нос в убийства и беспорядки Карнэла, и, к счастью, не прекратила этого делать, когда я попросила ее об этом.
Женщина, которая спасла мне жизнь.
К счастью, за ее спиной стояли крутой парень, представленный мне как Дариус Такер (чернокожий парень), и компьютерный гений, который, по признанию Элли, выполнил всю работу по поиску информации, сидя за клавиатурой, представленный мне как Броуди (фанат «Игры престолов»).
Также в ее самопровозглашенном задании спасти мой зад за ней последовал, — но только для того, чтобы развернуть ее обратно, — мужчина, которого мне не представили и который с первой секунды прибытия наехал на Элли. Из ее криков на него, я узнала, что его зовут Рен.
Классное имя.
Горячий парень.
И он, казалось, серьезно разозлился на нее, но именно так Чейз разозлился на меня, узнав о моей безумной и глупой затее. То есть он разозлился, потому что очень беспокоился о том, что она может пострадать.
И, похоже, Элли не понимала этого.
Еще я увидела, что Элли «Серенити» Найтингейл во многом не похожа на меня, и дело не только в том, что она была стройнее, выше ростом и брюнеткой. Но также и королевой препирательств и дерзости.
Я поняла это, когда Рен закричал в ответ:
— Детка, не отставишь это дерьмо, я прикую тебя к своей гребаной кровати!
На что она с жаром ответила:
— Попробуй, Зано, и я надеру тебе зад!
Чейзу только стоило сказать: «детка», и я бы ответила — «хорошо».
Но не Элли.
Глядя на нее, казалось, Элли никогда в жизни не сдавалась, даже очень сексуальному парню, который угрожал приковать ее к своей кровати, что, учитывая его высокое, смуглое, вспыльчивое итальянское, крутое великолепие, совершенно не представляло угрозы.
Боже, за ней по пятам ходил такой парень, а она пускала слюни на Натана Филлиона? Конечно, Натан Филлион был очень сексуален, но этот парень… потрясающий. И он не жил там, где Натан Филлион, он стоял прямо на террасе Чейза, в футе от Элли, и кричал на нее, потому что беспокоился.
Я почувствовала движение, оторвала взгляд от происходящего, повернула голову и увидела Чейза с мокрыми от душа волосами, в чистых джинсах и свитере, идущего босиком ко мне и глядящего в окно.
Бесконечно сексуальнее, чем итальянский красавчик на задней террасе.
Он сел позади меня и притянул к себе, так что мои бедра оказались между его ногами, при этом не отрывая глаз от окна.
— Все еще спорят? — спросил он.
Я перевела взгляд с красивого профиля Чейза к окну и увидела, как Рен ткнул пальцем в лицо афроамериканца, что, по моему мнению, не очень хорошо, но его, похоже, это мало волновало, и крикнул:
— Тебе ли не знать!
Дариус Такер ухмыльнулся.
Серьезно, он тоже был горячим.
— Ага, —
