Через семь дней премьер-министр Франции маршал Петен запросил перемирия. Оно было подписано в том же самом Компьенском лесу в специально привезенном сюда по распоряжению Гитлера салон-вагоне маршала Фоша, в котором совершалась церемония подписания перемирия в 1918 году...
2
...Веяло теплом. Пауль Пихт, прилетевший с генералом Удетом на парад по случаю победы над Францией, прямо с аэродрома Ле-Бурже поехал в центр Парижа. Он оставил машину на набережной Сены рядом со знаменитой Эйфелевой башней. В Париже он был всего один раз вскоре после войны в Испании. Но он так много знал об этом городе, что все казалось давно знакомым — и бесчисленные кафе, где добрые и веселые французы проводили время за чашкой кофе или бутылкой дешевого вина, и каштаны, посаженные вдоль широких тротуаров, и запах миндаля, и заводик великого авиатора Блерио на берегу Сены, и громадное подземелье Пантеона, освещенное голубым светом, с могилами Вольтера и Руссо, Робеспьера и Жореса, и собор Парижской богоматери с химерами, которые зло и печально смотрели с высоты на медленно текущую толпу.
Пихт всмотрелся в мелькающие лица. Нет, парижане остались парижанами. Война как будто прошла мимо них. Он вступил на подъемник Эйфелевой башни и приказал служителю поднять его наверх. Когда он сошел с лифта на балкон, то услышал вой ветра. Парижское небо словно сердилось на чужаков из воинственной северной страны. Башня раскачивалась. Город и далекие окраины казались зыбкими, неустойчивыми, как и пол под ногами, исшарканный миллионами ног.
На верхний балкон башни поднялась группа офицеров. Среди них Пихт увидел Коссовски и начальника отдела в «Форшунгсамте» Эвальда фон Регенбаха.
— Я не замечаю в вашем обществе всемогущего шефа, — пожимая Паулю руку, проговорил Регенбах.
— Он уехал с Мильхом в штаб-квартиру фюрера.
— Разве фюрер уже в Париже?
— Нет, но его ждут с часу на час.
— Кстати, Пауль, — вмешался Коссовски, — ты не видел Вайдемана? Он тоже будет на параде, и Зейц.
— Вот уж, действительно, собираются старые друзья, — улыбнулся Пихт.
— Ты где остановился?
— В «Тюдоре». Там отвели генерал-директору апартаменты.
— Вот как! Там же и мы остановились, и Вайдеман, и Зейц...
В небе послышался гул моторов. Над Парижем в сопровождении «мессершмиттов» пролетел трехмоторный «юнкерс». Он заложил вираж, сделал круг, словно накинув петлю на шумный и беспечный город. Это летел Гитлер.
— Скажите, Коссовски, что вы думаете об Удете и его окружении? — спросил Регенбах, когда Пихт, простившись, спустился вниз. — Кажется, генерал много пьет и заметно поглупел.
— Даже пьяный Удет не скажет и не сделает ничего компрометирующего. Он абсолютно лоялен.
— Может быть, может быть, капитан. Но меня интересует не глупый генерал, а его умный адъютант. Вы, я заметил, лично знакомы с Пихтом? Расскажите мне о нем. Давно хотел порыться в картотеке, но сейчас решил, что ваш проницательный ум, Зигфрид, откроет мне больше любых характеристик. Вы друзья?
— Мы встречались в Испании. Там Пихт воевал вместе с известными вам Мельдерсом и Вайдеманом. Там и удостоен Железного креста.
— Храбро воевал?
— Не видел. Я ведь в боях не участвовал. А по их словам, они все орлы, Как вы заметили, Пихт исключительно приятный в общении человек. С теми, кто ему полезен. С посторонними и подчиненными он резок, даже, пожалуй, нагл. Впрочем, наглость импонирует некоторым политикам, как развязность дамам.
— Женат?
— Холост.
— Родители живы?
— Воспитанник сиротского дома в Бремене.
— С Удетом он познакомился в Испании?
— Нет. В Стокгольме, когда Удет был на гастролях в Швеции. Удет взял Пихта к себе механиком, ввел в клуб Лилиенталя и научил летать.
Регенбах засмеялся:
— Лоялен?
— Безусловно, предан партии. Обязан ей своей карьерой. И характер у него истинного наци. Ницшеанский тип, если хотите. Обожает фюрера и поклоняется ему. На мой взгляд, искренне. А почему бы нет?
Регенбах не ответил. Он задумчиво разглядывал Париж. Вдруг он снова повернулся к Коссовски:
— Вы знаете о том, Зигфрид, как ловко Пихт топит Хейнкеля? Хейнкеля не любит Гиммлер.
— Почему топит?
— Маленький подслушанный мною разговор.
— Вы считаете, Пихт работает на гестапо?
— Я спрашиваю вас.
— Ну что ж, коль скоро он не работает на нас, должен же он на кого-то работать. Ведь кто-то приставил его к Удету.
— Вы мудры, Зигфрид. Но ведь мог бы он работать и на нас. Не правда ли? Как часто вы с ним встречаетесь?
— У нас мало общих знакомых, — ответил Коссовски.
— Напрасно. Таких людей не следует выпускать из поля зрения.
3
Пихт увидел Вайдемана на параде в честь победы над Францией. Вечером они договорились встретиться в «Карусели». В этом фешенебельном ресторане немецкие офицеры чувствовали себя довольно уютно. Чужих туда не пускали. Скандалов не было. Вайдеман уже неделю жил в Париже, и в «Карусели» его знали все, и он знал всех.
И Вайдеман и Пихт обрадовались встрече. В последние месяцы (что ни месяц, то новая война!) им было не до переписки. На письмо Пихта, полученное в Голландии, Вайдеман так и не собрался ответить.
— Что-то тогда стряслось, Пауль. Какая-то мало приятная история. — На лбу Вайдемана собрались тремя рядами окопов морщины. — Черт возьми, действительно я забыл, что тогда стряслось.
— Да брось ты вспоминать! Не все ли равно?! Ну, закрутился с какой-нибудь прекрасной цветочницей. Выпьем, Альберт, за тюльпаны Голландии! За желтые тюльпаны Голландии! — Пихт уже был заметно навеселе.
— Нет, Пауль, подожди. Я вспомнил! Это были не тюльпаны. Красные маки. Целое поле красных маков. И оттуда стреляли.
— Война, — лаконично заметил Пихт.
— Нет, не война, Пауль. На войне стреляют люди. А стреляли не люди. Красные маки. Там больше никого не было. Мы прочесали все поле, Пауль. Стреляли красные маки!
— Выпьем за красные маки!
— Подожди, Пауль. Они ранили генерала Штудента. В голову. Он чудом остался жив. И я чудом остался жив. Я стоял от него на шаг сзади. Клемп стоял дальше, а его убили.
— Выпьем за Клемпа! Зря убили Клемпа! Дурак он был, твой Клемп. Ему бы жить и жить.
— Пауль, ты знаешь меня. Я не боюсь смерти. Я ее навидался. Но я не хочу такой смерти. Пуля неизвестно от кого. Чужая пуля. Не в меня посланная. Может, я просто устал, Пауль? Третья кампания за год. Польша. Голландия. Франция. — Вайдеман наклонился к Пихту, стараясь поймать выражение его стеклянных колючих глаз, но тот смотрел на сцену, на кривляющегося перед микрофоном известного шансонье. Подергивая тощими ногами, тот пел по-французски немецкую солдатскую песню: «Мир сед, мир дряхл, раскроим всем черепа. Шагай бодрей, Рахт, девчонки ждут тебя»...
— Слушай, Пауль, — Вайдеман понизил голос, — Зейц теперь служит у Мессершмитта?
— Именно. Но не у Мессершмитта. У Гиммлера. Он отвечает за секретность работ. А на черта тебе сдался Зейц?
— Не кажется ли тебе, что я прирожденный летчик-испытатель?
Пихт отвернулся от сцены, заинтересованно поглядел на Вайдемана.
— Ай, Альберт, какой позор! Тебе захотелось в тыл. Поздравляю!
— Да ты что, Пауль! — вспылил Вайдеман.
— Я пошутил, полигон тоже не сахар и хорошие летчики там нужны... Но Зейц тебе не поможет. Мессершмитт его не очень жалует.
— Значит, пустое дело?
— С Зейцем пустое. Но почему бы тебе не попросить об этой маленькой услуге своего старого друга Пихта? Пихт не такая уж пешка в Берлине.
— Пауль!
— Заказывай шампанское и считай, что с фронтом покончено. Завтра я познакомлю тебя с Удетом, и пиши рапорт о переводе. Я сам отвезу тебя в Аугсбург. Только допьем сначала, старый дезертир!
Вайдемана передернуло:
— Если ты считаешь...
— Брось сердиться, Альберт! Я же сам стал тыловой крысой. И если тебя тянет в Германию, то меня порой тянет на фронт. Хочется дела, Альберт. Настоящего дела! — Пихт встал, он шатался. — Выпьем за настоящее дело! За настоящую войну, черт возьми!
Когда Пихт сел, Вайдеман снова потянулся к нему:
— Пауль, а тогда, в последние дни Испании, ты знал, что Зейц работает на гестапо?
— И в мыслях не держал.
— Вот и я тоже.
— Только однажды, — пьяно ворочая языком, проговорил Пихт, — произошла одна штука. Но тебя, к счастью, она не коснулась. Ты был на другом аэродроме. Она коснулась Зейца, меня и Коссовски...
— А вот, кстати, и они, — сказал Вайдеман, пытаясь подняться навстречу Зейцу и Коссовски.
Высокий и худой Коссовски был в форме офицера люфтваффе, Зейц — в штатском.
— Чудесный ресторанчик, — рассмеялся Зейц, наливая рюмки. — И прекрасно, что сюда не шляются французы.
— Хорошо бы нам остановиться на Франции, — задумчиво проговорил Коссовски, рассматривая на свет игристое вино. — Нас, немцев, всегда заводит хмель побед так же далеко, как это шампанское.
