Можно отметить и еще несколько различий между русскими и греками в литургических особенностях, в богослужебных и паралитургических действиях и в отношении к ним верующего народа. Так, перед Великим входом греческий архиерей кланяется в царских вратах народу и просит у него прощения, а затем благословляет. Этот обычай духовно необычайно прекрасен, но у русских он не сохранился. Их епископы не просят прощения у народа перед Великим входом и не благословляют его. Считается, что просить прощения в этот момент — дело священников. Но с другой стороны, греческие епископы никогда не преподают благословения народу вне богослужения и ограничиваются протягиванием руки, чтобы ее целовали, благословение же считается актом литургическим, неуместным вне храма. Для русского же православного и благочестивого народа получить архиерейское благословение по окончании литургии почти так же важно, как само богослужение. Это можно заметить в современной нам России, где огромные толпы народа собираются при выходе из храмов и просят у епископа благословения. Это, может быть, объясняется тем, что у греков епископ сам раздает антидор и тогда ему целуют руку, что заменяет благословение, тогда как русские берут антидор сами. Наконец, серьезное различие в литургическом сознании между греками и русскими выражается в том, что греки (я говорю , конечно, о греках благочестивых) всегда идут к Божественной литургии натощак, независимо от того , будут ли они причащаться или нет, тогда как русские считают, что это нужно только при причащении; иначе же можно и позавтракать, перед тем как идти к литургии, чтобы иметь больше сил. Это не мешает им брать антидор, что считается неблагочестивым афонскими монахами.
Я хотел бы теперь сделать некоторые выводы из рассмотренного. Должен сказать, что это нелегко. Богослужебные особенности, которые мы рассмотрели, сложны и часто противоречивы. Иногда дело идет о простых обычаях безо всякого определенногозначения, выражающих не более чем черты национального характера (как «почитание епископа» в русском народе). Другие факты выражают тенденции духовного характера (как, например, важное место, занимаемое у русских Великим каноном Андрея Критского) и даже богословские (известный антропоцентризм у русских в противоположность скорее космическому мировоззрению греков, «иератизм» последних). Но дело всегда идет лишь о неопределенных тенденциях, а не о различных богословских учениях и тем более не о противоречиях. Единственное важное богословское несогласие можно было бы вывести из литургической практики поминовения ангелов на проскомидии и, следовательно, их причастности к искуплению, а также из вопроса о преложении вина в Кровь Господню на литургии Преждеосвященных Даров. Эти вопросы требуют выяснения. Но не следует делать поспешные выводы из некоторых особенностей. Нужно также учитывать различие между сравнительно недавними плодами литургического творчества, свойственными русским и грекам, отмеченными большой красотой и богословской глубиной (длинные крестные ходы с плащанией у греков, громкое чтение молитвы «Господи и Владыко» и перемена облачений на литургии Великой Субботы, всенародное пение Символа веры и Отче наш у русских) , с одной стороны, и бессмысленными интерполяциями в анафоре Василия Великого у русских — с другой. Здесь дело идет уже не о творчестве, а об искажении, которое следовало бы как можно скорее исправить. (Отметим, однако, что хотя эта интерполяция и излишня в литургии Василия Великого, она сама по себе не является ни ложной, ни еретической.) Можно сказать, что эти богослужебные особенности, будь то древние или недавнего происхождения, удачные или неудачные, притом незначительные при сравнении с великим единством православного богослужения в целом, являют большое богословское и духовное богатство в его местных выражениях; в подчас несколько несходных формах они свидетельствуют о единстве веры Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Однако Церковь, не желая навязывать богослужебное единообразие, которое и невозможно и нежелательно, должна все же рассматривать, выражают ли все эти местные особенности ее соборное сознание.
Архиепископ Василий
Глава XIV. Кризис в англикано–православных богословских обсуждениях
Богословские переговоры, которые Православная Церковь ведет с англиканским вероисповеданием начиная с 1973 года, в силу решения Третьего Всеправославного Совещания на острове Родос, вступили после некоторых первоначальных успехов в период острого кризиса, могущего завершиться неудачей диалога, в виде официального межцерковного диалога во всяком случае. Парадоксальность происшедшего состоит в том, что именно благоприятные богословские результаты последнего собрания Англикано–Православной комиссии взаимных вероучительных обсуждений в Москве в июле — августе 1976 г. и вызвали этот кризис. В самом деле, нам, как казалось, удалось прийти, после углубленных и тщательных обсуждений, к общему решению первостепенной важности: англикане заявили, что для Филиокве нет места в Никейско–Цареградском Символе веры и что оно должно быть удалено из его текста. И это не только по каноническим причинам, как интерполированное односторонне без согласия всей Церкви, но также по богословским причинам, поскольку в Символе веры речь идет о вечном происхождении Святого Духа от Отца, а не о посылке во времени Духа Сыном. Был сделан тем самым большой шаг ко христианскому единству, и православные, с их глубинным отвращением против Филиокве, очень обрадовались, тем более что англиканская сторона обязалась передать наше единодушное решение Англиканским церквам, дабы оно было принято и осуществлено на деле. Другим значительным событием московской Комиссии было заявление православных, что принятие и введение в жизнь женского священства Англиканской церковью создало бы большое препятствие для продолжения диалога. Англикане обязались довести до сведения своих церквей об этой позиции Православия. Естественно, что Англикано–Православная комиссия закончила свои работы в Москве прошлым летом в атмосфере общей эйфории.
Каково же было наше удивление, более того, наше изумление, когда мы узнали, что Генеральная Ассамблея Епископальной (=Англиканской) церкви в Соединенных Штатах в Миннеаполисе не только подтвердила сохранение Филиокве в Символе веры, но и вновь ввела его в литургические тексты, в которых Филиокве уже было исключено. И вместе с тем, миннеапольская Ассамблея одобрила рукоположение женщин и решила неотлагательно рукоположить священниками пять женщин. И все это через какой–нибудь месяц после московского собрания, прежде чем чернила подписей англиканских делегатов, американцев в их числе, успели, по поговорке, «высохнуть»! Что особенно значительно в этой печальной истории, это не столько сам факт восстановления Филиокве и одобрения женского священства (хотя это крайне важно), сколько смущающее обстоятельство, что англикане говорят вам одно, а делают противоположное. Неизбежным следствием подобного образа действия является потеря доверия православных по отношению к англиканам. Одно из двух: либо англикане являются безответственными лицами и представители их не выражают англиканское вероисповедание в его целом, так как оно глубоко разделено, либо они не говорили нам правду, когда они уверяли нас в противоположном. Второе следствие, православные потеряли всякий интерес к богословскому диалогу с англиканами, так как он ни к чему не ведет и сводится к богословскому празднословию, без влияния на церковную действительность. Во всяком случае, если диалогу суждено продолжаться, он должен спуститься со своего церковного и официального уровня и стать простым обменом мнений, как это происходит у нас с протестантами. И пусть не говорят нам, что мы преувеличиваем, так как дело идет всего об одной из Англиканских церквей, а именно американской, так как если в недрах англиканского вероисповедания могут сосуществовать столь существенные разногласия догматического характера, как вопрос о Филиокве, тогда такого рода церковь перестает быть для православных правоспособным собеседником.
Примечания. Преподобный Симеон Новый Богослов и его отношение к социально–политической действительности своего времени
Печатается по изданию: Вестник Русского Западно–Европейского Патриаршего Экзархата. 1961. № 38 39. С. 121–126.
…среди праведных патриархов Симеон упоминает Игнатия (наряду е Тараеием и Мефодием) — церковно–политическая борьба различных партий в Византии, особенно во времена перемежавшихся друг с другом правлений патриархов Фотия (847–858; 867–877) и Игнатия (858–867; 877–886), породила неоднозначное отношение к личностям обоих; признание праведности патриарха Игнатия, представителя церковной «акривии», свидетельствует о церковно–общественных симпатиях Нового Богослова.
