сообщали в Москву о заявлениях Троцкого, об откликах печати на его пребывание за океаном. Однако донесения дипломатов и разведчиков шли не только на самый «верх» – Сталину, Молотову, Ежову, но и в органы пропаганды для соответствующей реакции советских идеологических центров. Вот, например, куда была расписана шифротелеграмма с большой статьей Джозефа Фримэна, опубликованной в ряде американских и мексиканских газет в апреле 1937 года: «В ЦК ВКП(б) тов. Стецкому; отдел искусств – тов. Ангарову; ”Правда“ – тов. Кольцову; Союз писателей – тов. Ставскому; Отдел печати ЦК – тов. Юдину». Статья называлась «Троцкий в Койоакане».
Материал явно тенденциозен. Например, в нем говорилось: «Прибыв в Койоакан, Троцкий принял группу буржуазных журналистов; они задали ему вопрос о его разногласиях со Сталиным и о его отношениях с гестапо. Троцкий обрушился с неистовой руганью на Советский Союз и Сталина, но не сказал ничего о Гитлере и Муссолини…» В статье подробно описывается, что «днем и ночью Троцкого охраняют полицейские караулы. Никто не пытался даже нанести ему какой-то ущерб, хотя Троцкий не перестает в своих заявлениях ссылаться на якобы угрожающую его персоне опасность… Заявления Троцкого носили характер яростных атак на его страну и на то дело, с которым он некогда был связан»{1012}.
Что делает Троцкий в Мексике? Каковы его намерения? Что пишут о нем? Советские дипломаты и разведчики за океаном читали десятки газет и журналов, скрипели перьями, делая обобщения, выводы, прогнозы. Передо мной – целый том донесений из США, которые поступили члену Политбюро наркому обороны К. Е. Ворошилову только за три первых месяца 1937 года. Похоже, высшее политическое руководство СССР, организуя в Москве судебные спектакли над старыми большевиками, одновременно проверяло реакцию на них американской общественности и Троцкого. В деле – выдержки о пребывании Троцкого в Мексике из множества журналов и газет: из «Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк геральд трибюн», «Нэйшн», «Чикаго трибюн», «Коммершиэл», «Вашингтон стар», «Сошиэлист холл», «Вашингтон пост», «Нью рипаблик», «Денвер пост», «Балтимор сан» и других.
При всем желании дипломатам и разведчикам было чрезвычайно трудно найти одобрительные отзывы американской прессы о московских процессах, поэтому они вынуждены были информировать Москву и о критической реакции. Разведчики сообщают, что «в связи с переездом (а не высылкой. – Д. В.) Троцкого в Мексику усилилась и издательская деятельность троцкистов в США. В последнее время появились сообщения о выходе в свет и подготовке к выходу ряда троцкистских книг. Так, выпущена книга Шахтмана «За кулисами московского процесса»; скоро выйдет книжка Троцкого «Революция предана» (так в тексте. – Д. В.), а также – «Преступления Сталина»{1013}.
Эти донесения, попадая на стол к Сталину, «подогревали» в нем неутихающую ненависть к Троцкому, который даже в самой сложной ситуации находил возможность задеть советского лидера наиболее чувствительно, бросить тень на его политику, а главное – изобразить его в самом неприглядном свете. Сталин еще и еще раз убеждался, что и Иностранный отдел НКВД, и Секретно-политический отдел того же ведомства «работали» значительно хуже, чем того требовало время. Ежов явно не справлялся с международной частью своей «миссии».
Авторы информации, в угоду адресату, нередко передергивали факты, фабриковали фальшивки о Троцком. Так, в 1938 году в одном из январских сообщений из посольства СССР в Вашингтоне говорилось, что Троцкий в своих выступлениях утверждает, что «внутри партии Сталин поставил себя выше всякой критики и выше государства. Его иначе нельзя сместить как путем убийства…»{1014} Ничего подобного Троцкий «об убийстве Сталина» не говорил, однако на предстоящем в феврале – марте 1938 года процессе над «правотроцкистским блоком» это «свидетельство» будет фигурировать как особо отягчающее обстоятельство.
По указанию Сталина советские дипломаты в Вашингтоне, и прежде всего посол Трояновский и советник полпредства Уманский, публиковали статьи, давали интервью американской прессе с целью изменить негативное отношение американской общественности к происходящему в Москве. О характере этих выступлений могут свидетельствовать, например, следующие фрагменты из статьи Трояновского о московских процессах: «После проявленной к этим людям (подсудимым. – Д. В.) снисходительности, после того как советские вожди, и в особенности Сталин, проявили готовность помочь этим людям и спасти их от падения в пропасть контрреволюции, ни один информированный человек не может поверить, что эти люди обвинены без предварительного и тщательного расследования… Я лично был свидетелем той мягкости, которую сам Сталин во многих случаях проявлял по отношению к Пятакову, Сокольникову, Радеку и др. Всякие указания на личную месть и на расправу из низменных побуждений недостойны ответа… Почти все обвиняемые пользовались сердечным отношением (курсив мой. – Д. В.) и доверием со стороны Сталина, даже после того, как Сталин знал, что они раньше были рьяными троцкистами»{1015}.
А вот что говорил Уманский в своем интервью газете «Нью-Йорк геральд трибюн» 13 февраля 1938 года: требование Троцкого о беспристрастном рассмотрении выдвинутых против него обвинений «настолько смехотворное, что его не стоит даже комментировать… Троцкисты форсируют войну для того, чтобы захватить власть и осуществить свою реставраторскую цель… Два факта говорят сами за себя: это полная поддержка новой Конституции советским народом и поддержка, оказываемая Троцким фашизму и фашизмом Троцкому»{1016}.
Несостоятельность этих утверждений Трояновского и Уманского настолько очевидна, что, говоря словами последнего, их «не стоит даже комментировать». Эти люди, как и множество других, как и вся страна, были превращены в бесправные, подневольные элементы «бюрократического абсолютизма». В конечном счете не только Троцкий, но и весь советский народ оказались в определенном смысле жертвой сталинской системы.
Да, народ стал жертвой. Дикие слова, которые можно было прочесть на страницах, скажем, «Большевика», отражают ослепление народа, лишенного за короткое время (но, к счастью, не навсегда) совести, памяти, способности мыслить. В статье «Приговор суда – приговор народа» говорится: «Единодушным одобрением встретил советский народ приговор военной коллегии Верховного суда по делу участников антисоветского троцкистского центра. На фабриках и заводах, в колхозах, на общегородских митингах трудящихся прокатилась бурная волна народного гнева против подлых изменников и предателей нашей родины, против убийц рабочих и красноармейцев, против германских и японских шпионов, поджигателей мировой войны, действовавших по прямому указанию лютого врага народа – Троцкого… Враг народа Л. Троцкий дал обязательство перед германским фашизмом в случае захвата власти ликвидировать совхозы, распустить колхозы, отказаться от политики индустриализации страны и реставрировать на территории Советского Союза капиталистические отношения… Троцкистские банды торопились уплатить своим фашистским хозяевам по кровавым векселям, выданным злейшим врагом народа Л. Троцким…»{1017}
Самое горькое заключается в том, что люди этому бреду искренне и долго верили. Как верили и тому, что говорил Вышинский на этих чудовищных процессах:
«…Я обвиняю не один! Рядом со мной, товарищи судьи, я чувствую, будто вот здесь стоят жертвы этих преступлений и этих преступников, на костылях, искалеченные, полуживые, а может быть, вовсе без ног, как та стрелочница ст. Чусовская т. Наговицына, которая сегодня обратилась ко мне через ”Правду“ и которая в 20 лет потеряла обе ноги, предупреждая крушение, организованное вот этими людьми…»{1018}
Чудовищная беспредельная демагогия делала свое дело: люди все больше верили в фантастические вымыслы о деяниях «террориста», «шпиона», «убийцы» Троцкого. Сам изгнанник, листая в далеком Койоакане вырезки из подобных материалов, поражался глубине падения общества, партии, людей за какое-то десятилетие. У Троцкого больно сжималось сердце от мысли, что можно сделать с миллионами людей, если они способны верить в самую чудовищную ложь – Универсальное Зло, с которого начинается любое падение или преступление. Приходится только поражаться, сколь сильным у Троцкого оказалось самообладание и воля к борьбе.
Естественно, что в этой неравной борьбе Троцкий допускал грубые ошибки: негативно отзывался о роли Народного фронта в Испании, рядом своих шагов осложнил и без того сложное положение защитников испанской революции, однозначно отвергая деятельность тех компартий, которые не «вписывались» в его схему… Троцкий, давая многочисленные интервью, не всегда выбирал подходящие выражения, в результате чего доставалось не только Сталину и его бонзам, но и народу, Советскому государству в целом. Троцкий как бы забыл, что он прямо причастен к созданию того государства, которое так яростно теперь атаковал. Это не осталось незамеченным.
В начале 1938 года его недавние сторонники Истмен, Серж и Суварин публично поставили вопрос об ответственности Троцкого за жестокое подавление кронштадтского мятежа в 1921 году.
