чем улыбки, которые дает земля…
Старец обвел взглядом окружающих и, словно пожалев их, удержался от того, что хотел сказать еще; жалостливая улыбка осветила его лицо…
– Ну, – сказал он, – Бог знал, за что давал; скажем же вместе с Давидом и Иовом – да будет благословенно Его имя.
Никто не ответил ему на это, и отец Елисей, взглянув еще раз на хозяев, попросил, чтобы ему рассказали о смерти брата и о его распоряжениях. К нему позвали старого шляхтича, который, поцеловав его руку, принялся несвязно и пространно описывать жизнь и смерть воеводича. Монах, давно уже оторвавшийся от семьи и потерявший ее из вида, слушал его с молчаливым удивлением, только изредка прерывая рассказ негромкими возгласами.
Все еще сидели за столом, когда у крыльца остановился экипаж, запряженный огромными конями, на которых всегда приезжал доктор Клемент. Через минуту вошел промерзший француз, потирая руки от холода и с необыкновенно веселым лицом. Заметив старого шляхтича, увидев письмо на столе и угадав по оживленному лицу вдовы, что он опоздал со своей новостью, доктор воскликнул:
– Вот-то не везет мне у вас! Вы уже все знаете?
– О смерти моего отца мы уже знаем, – серьезно отвечала егермейстерша.
– Смерть всегда несет с собою скорбь, – подхватил Клемент, – но когда с нею вместе приходит запоздавшая справедливость, тогда горечь ее смягчается. Друзей можно узнавать при различных обстоятельствах: вот, например, пан гетман, который вам так неприятен, так противен, узнав о завещании воеводича и думая, что вы еще о нем не знаете, тотчас же отправил меня к вам.
Никто не отвечал ему, как будто и не слышал его слов. Отец Елисей смотрел в камин, не обращая внимания на доктора.
Тогда Клемент обратился к Теодору:
– Вы давно здесь?
– Я уж с неделю в отпуску, – сказал Паклевский, – ничего не зная о воеводиче, я просто приехал навестить мать и прибыл в Васильково как раз в тот самый день, когда приятель князя гетмана виленский воевода, проведя шумную ночь в Василькове, отправился в Белосток.
Доктор Клемент невольно нахмурился.
– Что же делать? – сказал он. – Политика предъявляет свои требования, ради нее приходится завязывать не всегда приятные споры… Действительно, у нас гостит воевода, который уж раз поднялся верхом на коне по лестнице театра и наговорил пани Венгерской таких приятностей, что она чуть не упала в обморок. Он уже обстреливал у нас площадь в местечке, а гетманша должна запираться от него…
Отец Елисей тихонько вышел в соседнюю комнату, чтобы не слушать этого разговора.
– Зато князь может нам дать несколько тысяч своего войска, – сказал Клемент.
– Под предводительством своих двух сестер в костюмах амазонок, –иронически заметил Теодор. – Поздравляю гетмана с таким союзником, но еще больше поздравляю фамилию, потому что для нее нет опасности…
Ни армия, ни амазонки не будут драться!
– А! – сказал Клемент. – Вы все еще на стороне фамилии?
Теодор поклонился.
– Если бы я даже не был на службе у князя-канцлера, – прибавил он, –я видел бы и тогда то, что есть: из большой гетманской тучи будет маленький дождь, а, может быть, – просто небольшой ветерок!
Клемент быстро взглянул на него.
– Вы так думаете, – спросил он.
– Мне кажется, что из всех союзников, на которых вы рассчитываете, ни один не пойдет с вами до конца, – сказал Паклевский. – Если бы я был в числе приятелей, а не противников гетмана, я дал бы ему один совет: постараться через жену примириться с фамилией, пока еще не поздно, и сидеть себе спокойно: о короне ему нечего и мечтать; калека-саксонец также не получит ее, а Любомирский и Огинский не числятся даже кандидатами, их поддерживают разве только их собственные экономы и управляющие…
Доктор Клемент задумался серьезно.
– А разве такое примирение было бы возможно? – спросил он.
– Прошу извинения, дорогой доктор, – отвечал Теодор, – я ничего не знаю, а то, что говорю, – мое личное мнение.
– Может быть, то, что вы говорите, и было бы самым разумным для гетмана, – вздохнул Клемент, – но так как больной всегда хочет иметь именно того, чего ему нельзя, так и во всех других делах. То, что ведет к спасению, кажется особенно неприятным. Жаль мне гетмана, я к нему привязан и люблю его!
Егермейстерша приказала подать кофе. Пришел и молчаливый отец Елисей. У старца был такой обычай: он всегда больше молчал в обществе посторонних людей, а там, где нельзя было говорить искренно все, что думаешь, от него нельзя было добиться слова.
И теперь, усевшись в сторонке рядом со старым шляхтичем из Божишек, он вел беседу только с ним: они хорошо понимали друг друга. Клемент разговаривал с вдовой и Теодором и тотчас же после кофе уехал.
– Я тоже должен с вами проститься, – более веселым тоном сказал отец Елисей, – француз вас утомил своей болтовней, а я, как Кассандра, всегда ношу с собой боль предчувствия; довольно с вас, пора и вам на отдых.
– Благословите же Тодю! – сказала вдова, подталкивая сына к ксендзу, который долго стоял молча с поднятыми кверху руками.
– Благословляю тебя, дитя мое, – сказал он, – желаю, чтобы ты не испортился и Бога не забыл, не слишком доверяй счастью и не особенно печалься в несчастье и больше всего люби добродетель. Благословляю тебя и желаю, чтобы Бог не посылал тебе непосильных испытаний не в горе, ни в разочаровании!
Сказав это, старец поцеловал его в голову.
– За душу воеводича, если ксендз-настоятель позволит мне, я сам отслужу заупокойную обедню.
– Господь с вами! Господь с вами!
И старец медленно пошел к саням, прося, чтобы ему хорошенько укутали ноги соломой от мороза.
Беспокойная егермейстерша стала уговаривать сына поскорее ехать в Божишки. Не желая, чтобы он там произвел невыгодное впечатление бедняка, она старалась достать ему коней и дорожные принадлежности, что было нелегко, несмотря на соседство с Белостоком. Все это отдаляло желанный день отъезда, а когда все приготовления были закончены, в одно прекрасное утро на засыпанной снегом дорожке в усадьбу показались огромные сани, запряженные четырьмя лошадьми; перед ними ехал верховой; другие же сани меньших размеров ехали вслед за первыми. Шляхтич из Божишек, стоявший на крыльце, вбежал в комнату Теодора с известием, что если глаза не обманывают его, то к ним едет сам подкоморий Кунасевич.
В усадьбе поднялась страшная суматоха.
Пан Петр Фелициан из Кунасов – Кунасевич – был в свое время известен не только в своем округе, но и в целом воеводстве. Все единодушно признавали за ним хорошую голову. Что касается других качеств подкомория, то о них выразительно
