«Боб, — начиналась записка. Охотник еще не знал, что в некоторых случаях требуется более формальное обращение, — прежде всего я должен извиниться за неприятности, причиненные этим вечером. Я должен был поговорить с тобой. Подрагивание твоих мышц и перехват голоса были моими попытками. Здесь не место рассказывать, кто я и где нахожусь, но я всегда слышу твои слова. Если хочешь, чтобы я попытался снова, просто скажи это. Я воспользуюсь наиболее удобным для тебя способом. Если ты расслабишься я могу воздействовать на твои мышцы. Если ты некоторое время будешь смотреть на ровно освещенный объект, я смогу рисовать теневые картины в твоих глазах. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы доказать тебе свою правоту, но ты должен дать мне для этого возможность. Пожалуйста, позволь мне попробовать еще раз».
Охотник хотел подписать записку, но не знал, как это сделать. Личного имени у него не было, Охотник — это по существу прозвище, происходившее от его профессии. В сознании друзей его прежнего хозяина он был просто компаньоном Дженвера Второго Полицейского. Он решил, что в данных обстоятельствах неразумно пользоваться такой подписью, поэтому он оставил послание неподписанным и начал думать, где его оставить. Он не хотел, чтобы товарищ Боба по комнате его увидел, поэтому лучше было унести записку с собой и спрятать ее где нибудь в постели.
Охотник оторвал листок от блокнота.
На обратном пути ему пришла новая мысль. Он оставил записку в одном из туфель мальчика и благополучно вернулся в его тело. Там он наконец расслабился и принялся ждать утра. Ему не нужно было спать в таком окружении: циркулярная система Боба освобождала от отходов и организм гостя. Впервые Охотник пожалел об этом: сон был бы хорошим средством провести часы до того, как Боб прочтет записку. Пришлось просто ждать.
Когда в коридоре прозвучал звонок — воскресенье не считалось уважительной причиной, чтобы дольше обычного оставаться в постели — Боб медленно открыл глаза и сел. Вначале он двигался сонно, потом, вспомнив, что сегодня его очередь, соскочил на пол, босиком пробежал к окну, закрыл его и снова прыгнул в постель, где и начал одеваться. Его товарищ, наслаждавшийся правом оставаться под одеялом, пока не будет закрыто окно, тоже сел и начал нащупывать одежду.
Он не смотрел на Роберта и поэтому не видел удивленного выражения, мелькнувшего на лице Киннэйрда, когда тот увидел засунутый в туфель листок бумаги.
Боб достал записку, быстро прочел и сунул ее в карман. Первой мыслью его было, что кто-то — вероятно всего, сосед по комнате — его разыгрывает. В его характере было не доставлять шутнику ожидаемого удовольствия. В течении утра он чуть не свел Охотника с ума своим равнодушием, но он не забыл о записке.
Боб просто ждал, когда окажется с одиночестве. В своей комнате в отсутствии соседа он достал записку и снова внимательно перечитал ее. Первоначальное мнение его оставалось вначале неизменным, затем ему пришел в голову вопрос. Кто мог знать о происшествии вчера вечером?
Конечно, он рассказал сестре, но ни сестра, ни доктор не будут организовывать такой розыгрыш и не расскажут никому, кто на это способен. Возможно другие объяснения, они, вероятно есть, но самый легкий способ проверить — принять записку за правду. Боб заглянул за дверь, в шкаф, под кровати. Он был достаточно нормальным, чтобы не хотеть, чтобы его все же разыгрывали.
Затем он сел на кровать, посмотрел на пустую стену напротив окна и сказал вслух:
— Ну, ладно, посмотрим ваши теневые картины.
Охотник был ему благодарен.
Есть своеобразное удовольствие вызывать значительные результаты минимальными усилиями. Такое удовольствие испытывал теперь Охотник. Ему нужно было лишь на долю миллиметра утолщить полупрозрачную ткань, окружавшую полочки и колбочки на гладком дне глаза Хозяина, так что чувствительные нервные окончания в определенном порядке переставали воспринимать свет.
Он привык к этому маневру и проводил его почти без усилий, но результаты были очень существенны. Боб вскочил на ноги, он замигал, потер глаза, но на стене по-прежнему виднелось слово «спасибо».
Слово слегка расплывалось, когда он смотрел. Когда он поворачивал голову, надпись тоже поворачивалась. Она чем-то напоминала ему пятна, которые изредка видишь в темноте.
— Кто вы? Где вы? И как…
Он замолчал, не в силах справиться со множеством возникших недоуменных вопросов.
— Сиди спокойно и смотри, а я постараюсь объяснить.
Охотник использовал этот метод и раньше на многих письменных языках, и быстроту смены слов он определял по устойчивости взгляда мальчика.
— Как я уже написал, мне трудно объяснить, кто я. Моя задача соответствует той, которую выполняют ваши полицейские. У меня нет имени в том смысле, в каком им пользуетесь вы. Ты думай обо мне как о Детективе или Охотнике. Я чужой в этом мире и преследую здесь преступника, принадлежащего к моей расе. Наши корабли были разбиты при посадке, но обстоятельства заставили меня покинуть место посадки, прежде чем я смог начать поиск. Беглец представляет угрозу и для твоего народа, поэтому я прошу твоей помощи в его обнаружении.
— Но откуда вы пришли? Кто вы? Какой вы? И как вы делаете эти слова перед моими глазами?
— Все в свое время.
Ограниченный английский словарь Охотника часто заставлял его прибегать к штампам.
— Мы с планеты около звезды, которую я мог бы указать тебе на небе. Но вашего названия которой я не знаю. Я не такой как ты. Боюсь, что твоих знаний в биологии недостаточно для понимания. Возможно, ты знаешь о различии между простейшими и вирусами. Большие, обладающие ядром клетки твоего организма развились из простейших организмов, мы же эволюционировали из гораздо меньших жизненных форм, которые вы называете вирусами. Ты читал об этом, иначе я не нашел бы слов для рассказа. Может, ты просто не помнишь.
— Я помню, — вслух сказал Боб. — Но я думал, вирусы считаются жидкими.
— При их размере различие несущественно. Кстати, мое тело не имеет определенной формы. Увидев меня, ты бы вспомнил об амебах. К тому же, по вашим стандартам я очень мал, хотя в моем теле в тысячи раз больше клеток, чем в вашем.
— А почему бы мне не взглянуть на вас? Где вы?
Охотник ушел от ответа.
— Поскольку мы малы и хрупки, нам часто бывает неудобно и опасно действовать самим, поэтому у нас выработалась привычка пользоваться большими существами — не в том смысле, в каком пользуетесь вы. Мы живем в их телах. При этом мы не причиняем им никакого вреда. Тело наше использует свободные полости. Мы очень полезны, так как уничтожаем бактерии и другие чуждые организмы. И здоровье этого существа становится гораздо лучше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
