«Ну что ж, — подумал я. — Выбрав «Лёдуайен», профессор специально хочет подчеркнуть историческую значимость выпавшей мне миссии. Постараемся доложить все как следует. Заодно отдадим должное лангустам, которых лучше, чем в Париже, все же нигде не готовят». Последняя идея возникла у меня при виде здоровенных лангуст, плававших за стеклом большого аквариума в вестибюле ресторана.
Куртье поздоровался со мной безо всяких внешних эмоций. За обедом я подробно изложил результаты своей поездки. Поль предупредил меня, что я могу говорить свободно (в зале мы были с ним одни), так как служба безопасности провела работу, гарантирующую отсутствие подслушивающих устройств.
— У нас старые связи с этим рестораном. Я питаю к нему необъяснимую слабость, возможно из-за его истории. Поэтому порой здесь обедаю, — сказал Куртье.
Когда я сообщил, что, по переданным мне сведениям, в Солони есть предатель и это — Мари, Поль нахмурился.
— Что-то здесь не так! — сказал он. — Я не собираюсь утверждать, что не ошибаюсь в людях, но ошибаюсь я все же крайне редко. Мари влюбчива, непостоянна в любви, но по своей натуре не очень подходит для роли предательницы. Впрочем, разберемся.
Мне тоже очень хотелось верить, что синеглазая брюнетка, которая одним своим присутствием создавала жизнерадостную атмосферу в нашем клубе, не может быть предательницей. Я так и сказал об этом Полю. Он рассмеялся:
— Хочешь, Виктор, мы вместе с тобой разберемся с этим делом? И безо всяких детекторов лжи.
— Я готов, профессор.
Обед прошел отлично. Приготовление холодных и горячих лангуст тоже оказалось на высоте. Куртье был в хорошем настроении и добавлял к моему рассказу массу интересных или смешных деталей о Непале, Индии и Японии. Знал он эти страны прекрасно. Однако финал нашей встречи был совершенно неожиданным.
Мы уже вышли из ресторана и я попрощался с Полем на лужайке перед зданием, когда к ресторану медленно подъехал длинный, с тремя дверцами «мерседес». На заднем сиденье восседал какой-то солидный благообразный тип, по виду не меньше, чем генеральный директор крупной фирмы. Спереди рядом с шофером сидел молодой человек, похожий на секретаря генерального директора. Поль в это время подошел к своей машине, возле которой стояли два охранника, и взялся за ручку двери.
Внезапно я увидел, как стекла в окнах «мерседеса» поползли вниз и в руках у «генерального директора» и «секретаря» оказались автоматы. Готов поклясться, что охранники Куртье не успели сделать ни одного движения, сам я не успел крикнуть — а автоматы вдруг исчезли и люди, находившиеся в «мерседесе», поникли и стали заваливаться на сиденья. «Мерседес», тихо урча, поехал на газон и уткнулся в дерево.
Поль между тем как ни в чем не бывало сел в свой автомобиль и уехал. Я же, как и намеревался, пошел пешком вверх по Елисейским полям к гостинице «Калифорния». Правда, я все же успел заметить в дверях ресторана физиономию одного из наших охранников, державшего в руках стереофонический магнитофон «Филипс». По всей видимости, это был замаскированный излучатель, поразивший бандитов.
Потрясенный увиденной сценой, я подумал, что дела становятся весьма серьезными, если наши противники решились на убийство Куртье. Только кто дал приказ его убить? Могущественная фирма «Грейт пасифик энд атлантик ойл»? Или эта инициатива марсельских гангстеров, обозленных гибелью автокрана и вертолета? Впрочем, могущественные фирмы сами не организовывают убийств. Обычно с такими делами они обращаются к разведывательным организациям. Те тоже не пачкают рук кровью, а просят об «услуге» какой-нибудь гангстерский синдикат... Мне иногда кажется, что пожелай разведки и контрразведки главных капиталистических стран покончить с мафией, и от гангстерских синдикатов остались бы одни воспоминания. Но мафия нужна и для политических дел, особенно со времен второй мировой войны... Вот и держат ее, как злого пса, услугами которого порой приходится пользоваться. Ну а то, что этот пес кого-нибудь время от времени загрызает, — это уже издержки производства, то есть политического бизнеса.
В этот момент ко мне подошли два охранника из поместья Куртье.
— Простите, мсье Виктор, — сказал один из них. — В связи с покушением на профессора нам дано указание отвезти вас вместо гостиницы на конспиративную квартиру, где вы проживете несколько дней, необходимых вам, чтобы закончить всё дела в Париже. Ваши вещи будут доставлены туда.
И мы поехали в потайное убежище, находившееся неподалеку от Восточного вокзала на одной из самых своеобразных торговых улочек Парижа Рю де паради[53], где собрано огромное число магазинчиков, продающих хрусталь, фарфор и стекло.
Меня слегка загримировали, и я оказался обладателем небольших усиков и бородки. Кроме того, мне предложили одежду, принципиально отличавшуюся от нравившихся мне фасонов. Поскольку в зеркале я себя не узнавал, я решил пройтись по «стекольным» магазинам и, налюбовавшись баккарой, лиможским фарфором и богемским хрусталем, купил для Жаклин великолепную топазовую вазу из мозерского стекла, а для Куртье огромные бокалы из того же стекла. Я знал, что Жаклин в Париже, у родителей, и ваза была бы хорошим предлогом познакомиться с ними.
Через два дня, посетив необходимые лаборатории, я практически освободился от дел и позвонил на квартиру Жаклин. К телефону подошла ее мать, и я, представившись по всей форме, попросил позвать Жаклин.
— Она будет через час, — сказала женщина, которую я очень хотел видеть своей будущей тещей.
— Тогда разрешите мне заехать к вам сейчас. У меня для вас есть посылки, — неожиданно для себя выпалил я.
— Пожалуйста, Виктор. Жаклин будет рада вас видеть. Она много рассказывала о вас...
— Тем хуже. А вдруг я вас разочарую?
— Постарайтесь этого не делать. К тому же моя дочь не будет дружить с плохим человеком... Ей, вообще, очень не просто угодить. Так что крепитесь и старайтесь сохранять форму. Я вас жду.
Когда она повесила трубку, я начал размышлять, что значит «сохранять форму». Может быть, не разочаровывать в будущем ту, которую я люблю? Жаклин мне как-то говорила, что не выносит мужчин, опустившихся после свадьбы или нескольких лет семейной жизни, что терпеть не может мужчину в сочетании с домашним халатом и диваном. Мне по складу моего характера вроде бы это не угрожало. По крайней мере, в ближайшие тридцать лет.
Продолжая рассуждать про себя о том, что же все-таки означает «сохранять форму», я тем временем отнес в машину тибетский коврик с драконами, безделушки из восточной бронзы, бирюзу, китайское «королевское желе», мумиё и мозерскую вазу и, внутренне насмехаясь над своими купеческими замашками, поехал к Люксембургскому саду, неподалеку от которого жили родители Жаклин.
