Мистер О» Малли, невысокий, легкий, темноволосый, говорил с акцентом Среднего Запада. Молодой человек носил католический крестик. Его предки приехали в Америку из Ирландии. Мистер О» Малли посещал мессу, что расположило к нему офицеров из штаба генерала Франко. Дружил он и с итальянскими военными советниками. Они звали мистера О'Малли в Рим: «Каждый католик должен помолиться в соборе святого Петра».
Мистер О» Малли обещал приехать.
На севере, журналистам показывали новое вооружение националистов, немецкие истребители «Мессершмитт», танки, тоже из Германии, итальянскую артиллерию. Американец все аккуратно фотографировал, и заносил сведения в блокнот.
Мистер О» Малли, спокойный, рассудительный юноша, пил мало, в отличие от других корреспондентов. Его немного поддразнивали. Как истинный ирландец, он должен был любить виски. Мистер О» Малли разводил руками: «Мне больше нравится испанское вино». Вина он заказывал всего стакан. Танцевал мистер О» Малли отлично, и пользовался успехом у девушек, несмотря на очки. Он отменно водил машину, и бойко говорил на испанском языке. Вышло, что мистер О» Малли стал кем-то вроде связного между штабом Франко и прессой.
Меира Горовица такое положение вещей вполне устраивало.
Мистером О'Малли он стал в Цюрихе. Меир оставил подлинный американский паспорт в сейфе, на скромной вилле, снятой в пригороде. По документам, арендовало дом импортно-экспортное предприятие, зарегистрированное в Коста-Рике. В подвале виллы стояли мощные радиопередатчики. Здесь же, вмонтировали в стену сейф.
Чикаго Меир знал отлично, со времен службы у ныне отбывающего срок, адвоката Бирнбаума. Из Цюриха, мистер О» Малли отправлялся на юг Франции, с новым паспортом и редакционным удостоверением. Ему предстояло аккредитоваться при штабе Франко. Даллес велел Меиру несколько раз сходить на католическую мессу:
– Чтобы ты знал, как себя вести, – усмехнулся босс.
В воскресенье Меир стоял у чаши со святой водой, в белокаменной церкви святого Иосифа, на тенистой, богатой улице Ронтгенштрассе. Прихожане приезжали к мессе на лимузинах. Красивая, высокая женщина, черноволосая, в хорошо скроенном костюме, и большой шляпе, носила на лацкане жакета нацистский значок. Дама простучала каблуками к первому ряду дубовых скамей. Преклонив колени, она перекрестилась на статую Мадонны. За ней шла девочка, подросток. Меир, невольно, полюбовался бронзовыми, как осенние листья, волосами.
На службе, юноша, искоса поглядывал в сторону девочки. Она сидела с прямой спиной, не скрещивая ног, в школьной форме, из темно-зеленого твида, с вышитой на кармане пиджака эмблемой.
– Ей идет зеленый цвет, – подумал Меир, – такая красавица. Это, наверное, мать ее. Дочь невысокая, хрупкая, но стать похожа…, -у девочки была стройная шея, упрямый, твердый подбородок и высокий лоб. Меир несколько ночей просыпался, чувствуя запах жасмина. В церкви он сидел сзади женщины и ее дочери, вдыхая сладковатый, тревожный аромат. Писем он в Цюрихе не получал, и провел в городе всего три дня.
– Здесь я неделю…, – Меир делил комнату с Филби. Лежа на койке, он закинул руки за голову: «Новости до нас не доходят. Аарон должен быть в Берлине, тетя Ривка, в Париже. Виллем в Париже, в горной школе учится. Элиза говорила».
В комнате было темно, сквозь деревянные ставни едва пробивался слабый, зимний, рассвет. Он повыше натянул грубое, шерстяное, колючее одеяло. Фон Рабе на севере, в расположении франкистов, не появлялся. Меир мрачно подумал, что гаупштурмфюрер может сейчас пить сангрию в Барселоне. Он рассказал Даллесу об украденных рисунках. Босс повел трубкой:
– Пусть таким республиканцы занимаются. Твоя задача, узнать, как можно больше о вооружении националистов. Выполняй задание от нашего военного ведомства. Никаких переходов линии фронта, никакого геройства в интербригадах…, – Меир, немного, покраснел. Даллес добавил:
– Встретишь фон Рабе, будь с ним вежлив. Вряд ли он возит с собой Веласкеса, в любом случае…, – он пыхнул трубкой:
– С пропажей мисс Пойнц русские совсем распоясались, но тоже…, – он зорко посмотрел на Меира, – никаких эскапад, никаких поисков Кепки и Красавца, как ты их называешь…, – Меир кивнул.
ПОУМ, анархисты и коммунисты продолжали стычки, но Меир, действительно, приехал сюда не ради русских. Он почесался, одеяло кусалось.
Меир думал о соседе по комнате. Филби закончил Тринити-колледж, в Кембридже, со степенью по экономике. Англичанин писал для лондонских газет, много путешествовал по Европе, жил в Австрии, после убийства нацистами канцлера Дольфуса. Жену Филби встретил в Вене, она была коммунисткой.
– Конечно, – Меир затянулся папиросой, – такое ничего не значит. Но все равно, все равно…, – он смотрел в беленый потолок маленькой комнатки:
– Мне что, посылать телеграмму? Лондон, автомеханику Джону Брэдли. Обратите внимание на мистера Гарольда Филби, по кличке Ким, журналиста. У некоего Меира Горовица, по кличке Ягненок, Филби вызывает подозрения. Мне отсюда не связаться ни с кем. Правильно Даллес меня предупреждал, – горько вспомнил Меир, – я всегда буду один. Хорошо, что здесь ребятишки…, – он ласково улыбнулся:
– Дожить бы до того времени, когда я с племянниками в футбол поиграю. Отличные у Эстер сыновья, – Меир осторожно встал. Мистеру О'Малли пора было к мессе. В маленькой, насквозь промерзшей ванной, он распахнул окно.
– Бутлеггерскому развороту научился, а бриться на ощупь, пока нет, – Меир переступал босыми ногами по ледяной плитке. Над Теруэлем повис белесый туман, город спал. Меир умылся, стуча зубами, слушая размеренные, гулкие удары колокола. Натянув куртку, замотавшись шарфом, он пошел вниз.
Брезентовый верх форда подняли, но в машину задувал резкий, холодный ветер. Вокруг лежала пустынная равнина. На горизонте, за метелью, виднелись очертания деревенских домов. Дорогу давно разбили танки. Соединения перебрасывали на восток из Барселоны, в ожидании большого сражения. Форд подскакивал на ямах.
Одной рукой держа руль, Тони обернулась. Хемингуэй спал, уткнувшись носом в шарф, надвинув на глаза беретку. Она щелкнула зажигалкой:
– Еще один подпевала Сталина. Говорит, что, в нынешней политической ситуации аресты анархистов и поумовцев необходимы, – Тони вдохнула ароматный дым американской сигареты. Оруэлл вернулся в Англию. Летом писателя ранили, под Уэской. Сейчас в Барселоне шел процесс активистов ПОУМ. Оруэлла судили заочно, обвиняя в приверженности троцкизму.
Штаб партии пока держался, но Тони подозревала, что дни ПОУМ сочтены. По слухам, в Москве готовился очередной большой процесс. Судили Бухарина. Троцкий, в Мексике, горько сказал:
– Сталин не успокоится, пока не расстреляет прежних соратников. Он бы и Ленина казнил, только тот вовремя умер. Ленина и Горского. Хотя…, – Троцкий откинулся в кресле, – ему ничто не мешает объявить Ленина, скажем, английским шпионом, а Горского японским. Или американским…, – Троцкий, было, хотел что-то добавить, но махнул рукой:
– Дела давние. Горский пятнадцать лет, как погиб…, – Троцкий вспоминал, четкий профиль Александра Даниловича, голубые, пристальные глаза, руки, лежавшие на клавишах фортепиано:
– Горский не был русским, – Троцкий рассказывал мистеру Френчу о гражданской войне, – он человек европейского воспитания. Владимир Ильич, наверняка, знал, кто он такой на самом деле. И Плеханов знал, но у них не спросишь. Я уверен, что Сталин понятия не имеет о происхождении Горского. Интересно, где сейчас Анна и Теодор…, – дочь Горского и ее муж покинули Советский Союз, после смерти Ленина, с заданием внедриться в ряды новой партии Гитлера:
– Скорее всего, их отозвали в Москву и расстреляли…, – Троцкий, внезапно, замолчал. Он смотрел в окно, на яркое, голубое небо Мехико. Фрида, с мольбертом, устроилась у каменной скамьи, смуглое лицо художницы было сосредоточенным. Мерно тикали часы, мистер Френч что-то, быстро писал. Троцкий затянулся сигаретой: «Я тоже обречен».
Девушка начала его успокаивать. Он заметил:
– Просто вопрос времени, мистер Френч. Вы знаете историю. Робеспьер объявлял иностранными шпионами бывших соратников, и казнил их.
В прозрачных, голубых глазах мистера Френча промелькнула усмешка:
– Робеспьер закончил свои дни на эшафоте, мистер Троцкий…, – она медленно очиняла карандаш, – вы не думаете, что со Сталиным может случиться то же самое…, – Троцкий покачал темноволосой, в седине головой:
– Внутри страны оппозиция задушена. Эмигранты слабы и разобщены. Боюсь, нам предстоит много лет видеть его на олимпе власти. То есть вам, – поправил себя Троцкий: «Я не доживу».
Сквозь шум автомобильного мотора Тони уловила далекое жужжание самолета. Воздушных атак ждать не приходилось, они были в глуши.
