XXXIV. Как провел Людовик время от половины одиннадцатого до двенадцати
Вернувшись от Лавальер, король застал у себя Кольбера, который ожидал его распоряжений по поводу назначенного на следующий день церемониала.
Как мы уже сказали, речь шла о приеме голландского и испанского послов. Людовик XIV имел серьезные поводы для недовольства Голландией. Штаты уже несколько раз пускались на всевозможные уловки в своих отношениях с Францией и, как бы не придавая значения могущему последовать разрыву, снова отступали от союза с христианнейшим королем и затевали интриги с Испанией.
После того как Людовик XIV обрел всю полноту власти, то есть после смерти Мазарини, он сразу же столкнулся с этим положением вещей.
Молодому человеку нелегко было разрешить вопрос; но так как в эту эпоху нация была единодушна с королем, то тело с готовностью исполняло все решения, которые принимала голова. Достаточно было вспышки гнева, прилива молодой и живой крови к мозгу, и прежний политический курс менялся, создавалась новая комбинация. Роль дипломата той эпохи сводилась к подготовке переговоров, которые могли быть полезны государям.
В своем тогдашнем настроении Людовик не способен был принимать мудрые решения. Еще взволнованный ссорой с Лавальер, он расхаживал по кабинету, с жадностью отыскивая предлог для взрыва после долгого периода сдержанности.
Увидя короля, Кольбер сразу понял положение и угадал намерения монарха. Он стал лавировать. Когда государь спросил, что следует сказать завтра послу, помощник интенданта выразил удивление, каким образом г-н Фуке не осведомил ни о чем его величество.
– Господину Фуке, – сказал он, – известно все, что касается Голландии; вся корреспонденция попадает в его руки.
Король, привыкший к нападкам Кольбера на г-на Фуке, пропустил это замечание мимо ушей.
Увидя, какое впечатление произвели его слова, Кольбер пошел на попятную, заявив, что г-н Фуке не так уж виноват, как это кажется с первого взгляда, если принять во внимание его теперешние заботы.
Король насторожился.
– Какие заботы? – спросил он.
– Государь, люди всегда люди, и у господина Фуке наряду с большими достоинствами есть и недостатки.
– У кого их нет, господин Кольбер!
– У вашего величества они тоже есть, – смело заявил Кольбер, умевший приправить грубую лесть легким порицанием.
Король улыбнулся.
– Какой же недостаток у господина Фуке? – спросил он.
– Все тот же, государь; говорят, он влюблен.
– В кого?
– Не знаю наверное, государь; я мало вмешиваюсь в любовные дела.
– Но раз вы говорите, значит, вы что-нибудь знаете?
– Только по слухам.
– Что же вы слышали?
– Одно имя.
– Какое?
– Не помню.
– Все же скажите.
– Как будто имя одной из фрейлин принцессы.
Король вздрогнул.
– Вам известно больше, чем вы хотите сказать, господин Кольбер, – прошептал он.
– Уверяю вас, государь, нет!
– Но ведь фрейлины принцессы известны все наперечет, и если я назову вам их имена, вы, может быть, припомните.
– Нет, государь.
– Постарайтесь.
– Напрасный труд, государь. Когда речь заходит об имени скомпрометированной дамы, моя память делается железной шкатулкой, от которой потеряли ключ.
По лицу короля прошло облако; потом, желая показать, что он вполне владеет собой, Людовик тряхнул головой и сказал:
– Перейдем теперь к голландским делам.
– Прежде всего, государь, в котором часу вашему величеству угодно будет принять послов?
– Рано утром.
– В одиннадцать часов?
– Это слишком поздно… В девять.
– Это слишком рано.
– Для друзей это безразлично; с друзьями можно не церемониться; если же враги обидятся, тем лучше. Признаться, я охотно покончил бы со всеми этими болотными птицами, которые надоели мне своим криком.
– Государь, будет сделано, как угодно вашему величеству. Значит, в девять часов… Я отдам распоряжение. Аудиенция будет торжественная?
– Нет. Я хочу объясниться с ними, не ухудшая положения вещей, что всегда случается в присутствии слишком большого числа людей. В то же время я хочу добиться ясности, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу.
– Ваше величество назначите лиц, которые будут присутствовать на этом приеме?
– Я составлю список… Теперь поговорим о послах. Чего им нужно?
– От союза с Испанией Голландия ничего не выигрывает; от союза с Францией она много теряет.
– Как так?
– Вступив в союз с Испанией, Штаты будут защищены владениями своего союзника; при всем своем желании они не могут захватить их. От Антверпена до Роттердама только один шаг через Шельду и Маас. Если они пожелают запустить зубы в испанский пирог, то вы, государь, зять испанского короля, можете через два дня явиться с кавалерией в Брюссель. Следовательно, им хочется поссорить вас с Испанией и заронить у вас подозрение, чтобы отбить охоту вмешиваться в ее дела.
– Разве не проще было бы, – отвечал король, – заключить со мной прочный союз, который давал бы мне кое-какие преимущества, а для них был выгоден во всех отношениях?
– Нет; ведь если бы Франция приобрела случайно общую границу с Голландией, то ваше величество оказались бы неудобным соседом. Молодой, пылкий, воинственный французский король может нанести чувствительные удары Голландии, особенно если он приблизится к ней.
– Все это я прекрасно понимаю, господин Кольбер, и ваши рассуждения превосходны. Но скажите мне, пожалуйста, каковы ваши выводы?
– Решения вашего величества всегда отличаются мудростью.
– Что мне будут говорить эти послы?
– Они скажут вашему величеству, что очень желают союза с вами, но это ложь; они будут говорить испанцам, что трем державам необходимо соединиться и помешать процветанию Англии; это тоже ложь, потому что Англия является в настоящее время естественным союзником вашего величества, у нее есть флот, тогда как у вас его нет. Именно Англия может служить противовесом могуществу Голландии в Индии. Наконец, Англия – монархическое государство, с которым у вашего величества родственные связи.
– Хорошо, но что бы вы ответили им?
– Я с большой сдержанностью ответил бы им, государь, что Голландия не очень расположена к французскому королю, что голландское общественное мнение недружелюбно к вашему величеству, что в Голландии были отчеканены медали с оскорбительными надписями.
– С оскорбительными для меня надписями? – вскричал возбужденный король.
– Нет, государь; «оскорбительные» – неподходящее слово, я обмолвился. Я хотел сказать – с надписями, чрезмерно лестными для голландцев.
– Ну, гордость голландцев меня мало трогает, – со вздохом сказал король.
