Феба сама его вырастила, и ее эти слова нисколько не запугали.
— Твой отец предоставил Хадассу мне, а я передала ее Юлии. Поскольку Юлия теперь уже с Господом, то вполне логично, что Хадасса официально снова принадлежит мне. И я предоставила ей свободу, которую она по праву заслуживает. Ты и сейчас будешь оспаривать этот факт? Может, все-таки подумаешь о ней?
— А если она уйдет?
Феба понимающе улыбнулась и нежно прикоснулась ладонью к его щеке.
— У тебя есть ноги, Марк. Ничто не помешает тебе в таком случае пойти вслед за ней.
53
Хадасса проснулась, когда уже светила луна, и обнаружила, что все так же удобно лежит на диване Фебы Валериан. Воздух был уже прохладным, освежающим, а небо при свете ночных звезд было темно-синим. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», — прошептала она, глядя вверх. Она подняла свое покрывало и улыбнулась, глядя на красоту всего, что ее окружало. Она увидела, как синева становилась все светлее. Приближался рассвет.
Она встала и воздела руки к Господу, благодаря Его за возрождение жизни Фебы и Юлии. Потом она снова закрыла лицо покрывалом. Тихо проходя через покои, она увидела горящий небольшой медный светильник на столе. Феба спала.
Хадасса вышла из покоев. Пройдя по верхнему коридору, она вошла в покои Юлии. Постели Юлии уже не было, а сама комната была тщательно прибрана. За исключением постели Хадассы, оставшейся у стены, ее немногочисленных вещей, которые она принесла с собой, и столика, на котором стояли таз и кувшин с водой, в комнате было пусто.
Чувствуя непонятное беспокойство, Хадасса сняла свое покрывало и верхнюю одежду. Налив воды в таз, она умылась, затем надела голубую одежду, закрыв лицо покрывалом такого же цвета. Потом она вышла на балкон, чтобы полюбоваться восходом солнца.
«Ты свой труд исполнила», — сказала ей Феба, и Хадасса понимала, что в этом доме ее уже ничто не держит. И сама эта мысль отозвалась в ее сердце болью. Но оставаться здесь было бы худшим вариантом. Гораздо худшим.
«Какая она страшная», — когда-то, давно, еще в саду римской виллы, сказал про нее Марк. Тогда же она впервые увидела Марка. Это были одни из самых первых слов, которые она услышала от него. «Какая она страшная». Если уж он считал ее страшной тогда, то что он подумает о ней сейчас, изуродованной, истерзанной львиными когтями и зубами?
Что подумают другие люди, если увидят ее рядом с Марком Люцианом Валерианом?
Склонив голову, Хадасса почувствовала, какой нелегкий выбор стоит перед ней. Если ее окончательное решение окажется ошибочным, то это приведет к еще большим страданиям. Повернувшись, Хадасса прошла через покои Юлии. Не останавливаясь, она прошла по коридору над перистилем. Потом она спустилась по лестнице к входной двери.
Добираться до Александра было достаточно далеко, но ей нужно было время, чтобы привести свои мысли в порядок и прийти к окончательному решению по поводу своих отношений с Марком. Ее отец часто говорил ей, чтобы она доверяла во всем Господу. Она прилагала все силы к тому, чтобы поступать именно так.
На ее стук дверь открыл совершенно незнакомый ей человек.
— Могу я поговорить с Александром Демоцедом Амандином?
Дверь открылась шире, и она увидела Рашида.
— Моя госпожа! — воскликнул он и позвал Александра: — Мой господин, Рафа вернулась! — Он поднял ее на руки.
Прибежал Александр.
— Ты что же, весь путь проделала пешком? — сказал он, затем принял ее из рук Рашида и понес во внутренний двор, где усадил на удобный диван. — Почему же ты не сообщила, что придешь, не прибыла на паланкине?
— Я не подумала об этом, — глухо произнесла она, опустив голову ему на плечо. — Мне просто хотелось уйти оттуда как можно скорее.
— Вот видишь, я все-таки был прав, — мрачно произнес Рашид, уставившись на Александра.
— Принеси ей вина, — сказал ему Александр. — О серьезных делах поговорим позднее.
— А кто этот человек, который открыл мне дверь? — спросила Хадасса.
— Несколько недель назад я подобрал его на ступенях храма, — улыбнулся Александр, снимая с нее покрывало, чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке. Улыбка тут же исчезла с его лица. — Ты плачешь?
Она положила руку ему на плечо.
— Теперь все хорошо. Все кончено, Александр, — сказала она, глядя на него сияющими глазами. — Юлия умерла. Перед смертью она поверила в Христа.
Он криво улыбнулся.
— Если ты рада, я тоже рад.
— Конечно, я рада. Она же с Господом.
Рашид передал ей кубок.
— Она получила свое, по справедливости. Она мертва, и на этом все кончено.
Хадасса посмотрела на него.
— Женщина, которая насыщалась кровью и жила развратной жизнью, не может ожидать никакой награды, — убежденно сказал он.
— Она же покаялась.
— Ритуальное покаяние перед смертью не изменило ее судьбы.
— Не ритуальное, Рашид, а искреннее.
— И ты думаешь, что для Бога, карающего грешников, это имеет какое-то значение? — холодно спросил он, сверкая своими темными глазами. — Разве Он не карал их раньше? Пока они были Ему послушны, Он благословлял их. Сыновья Авраама. — Он скривил рот в насмешке. — Посмотри на Сион. А что осталось от Иерусалима? Его вообще больше нет. Вот так же нет и Юлии Валериан.
Хадасса посмотрела на Рашида и поняла, кто он такой: сын гнева.
— Она покаялась, Рашид. Она поверила во Христа. И она обрела спасение.
— Значит, несмотря на все то, что она натворила с тобой и с другими, она обретет в вечности награду? Достаточно сказать с последним вздохом несколько слов, и она, как и ты, наследует небеса?
— Да, — просто ответила она.
— Не согласен. Бог есть Бог справедливости.
— О Рашид, но если бы Бог был только справедлив, мы бы все, до последнего человека на земле, погибли бы в аду. Разве ты не понимаешь? Разве ты не убивал в своем сердце и в своих мыслях? Сколько раз я сама не использовала те возможности проповедовать о Нем другим людям, которые Он предоставлял мне, отдавая свое сердце во власть страха. И слава Богу за то, что Он есть Бог милосердия.
Не желая принимать Благую Весть, араб отвернулся.
— Ты снова с нами, — прервал Александр наступившее молчание, обняв ее за плечи. — И это самое главное.
В этот момент к ним подошел Андроник.
— Марк Люциан Валериан, мой господин. Хочет видеть госпожу Хадассу.
Вздрогнув, Хадасса снова закрыла лицо покрывалом.
Александр поднялся и встал перед ней.
— Скажи ему, пусть убирается отсюда.
