высоким кругам общества.
Таково было нынешнее положение влюбленных, о котором Осбрайт теперь и поведал славному Леннарду. Тот выслушал гостя с видимым удовлетворением и возликовал всем своим прекрасным сердцем при мысли о возможном примирении двух семейств, с главами которых он издавна состоял в дружбе и по-прежнему сохранял самые добрые отношения, невзирая на разрыв между ними.
Леннард призвал на помощь все свое красноречие, дабы укрепить юношу в его сердечной привязанности. Он горячо возмутился несправедливым предположением о причастности Густава к убийству и охарактеризовал последнего как гуманнейшего из смертных, чья вина состояла скорее в том, что в своей сострадательности и благожелательности он всегда выходил за пределы разумного, нежели в том, что он соблазнился совершить такое зверское преступление, как убийство невинного ребенка. А что же до соображений выгоды, якобы подвигших Густава на злодейство, то Леннард привел тысячу примеров его бескорыстия и щедрости, каждого из которых достало бы, чтобы убедить даже самых предвзятых недоброхотов, что человек, способный на такие поступки, совершенно чист от скверны алчности. В заключение достойный рыцарь пообещал оказать своему молодому другу все посильные услуги. Полагая необходимым возможно скорее сообщить обо всем Густаву, он решил завтра же посетить замок Орренберг, где предложения Осбрайта, вне всякого сомнения, будут с готовностью приняты. Прежде всего, однако, сейчас надлежало изгнать из головы Рудигера мысль, что за убийством его младшего сына стоит Густав, а потому Леннард посоветовал юноше приложить все усилия к обнаружению настоящего убийцы. После раскрытия этой кровавой тайны, считал он, все прочие трудности покажутся сущими пустяками. Осбрайт принял совет с благодарностью, дал слово в точности ему следовать и, переночевав в замке Клиборн, наутро с обновленной надеждой вернулся в часовню Святого Иоанна.
Отец Петер оказал гостю радушнейший прием, хотя еще и не знал, что его скромной келье выпала честь приютить самого наследника Франкхайма. Осбрайт заставил старика повторить историю убийства в мельчайших подробностях, и среди прочего тот упомянул, что у мертвого Йоселина отсутствовал мизинец на левой руке, – и сколько ни искали палец на роковом месте, так нигде и не нашли. Осбрайт подумал, что это весьма необычное обстоятельство вполне может оказаться ключом к разгадке тайны. Но еще больше он обнадежился, когда узнал, что у предполагаемого убийцы имелась жена, к которой тот даже на дыбе взывал с самым горячим чувством.
Не может ли быть, что любимая жена пользовалась полным доверием мужа, а следственно, знает причину, побудившую его к злодеянию? Осбрайт решил собственнолично допросить женщину, но выяснилось, что еще третьего дня она отправилась к родственнице, проживающей неблизко, и ныне безутешно оплакивает там потерю своего злосчастного мужа. Уехать, не повидавшись с Бланкой, было выше его сил. Он положил провести день в келье отца Петера, вечером наведаться в пещеру Святой Хильдегарды, удостовериться, что сердце Бланки по-прежнему принадлежит ему, и уже оттуда тронуться в путь без дальнейшего отлагательства.
Близился вечер. Осбрайт покинул келью и зашагал к выходу из часовни, когда вдруг услышал бормотание, доносившееся из крохотной боковой молельни, посвященной Богородице. Он бросил мимолетный взгляд в открытую дверь комнатушки. Там перед алтарем страстно молился коленопреклоненный юноша, в котором при втором взгляде Осбрайт признал пажа Ойгена.
Еще с малых лет Ойгена отличала чрезвычайная чувствительность, коей последующие жизненные события придали общий оттенок нежной меланхолии. Рудигер глубоко ценил и почитал благородную Магдалену, но при посещении монастыря Святой Хильдегарды спустя несколько лет после свадьбы вдруг понял, что никогда прежде не знал настоящей любви. Там он встретил святую сестру, произведшую на его сердце самое сильное впечатление. Граф обладал многими возвышенными достоинствами, но владение своими страстями в их число не входило. Его неотразимое обаяние, в свое время завоевавшее для него сердце Магдалены, восторжествовало над строгими принципами сестры Агаты. Она сбежала с Рудигером из монастыря и стала матерью Ойгена.
Но никакие уговоры соблазнителя, не утратившего любви к ней и после удовлетворения своей страсти, не могли заглушить в груди Агаты криков раскаяния. Она полагала себя позором своей благородной семьи и осквернительницей священного брачного ложа. Ее неотступно мучал ужас разоблачения и страх Божьей кары за клятвопреступление перед Небом. Она каждую минуту трепетала всем своим существом, ожидая наказания в бренном мире и не уповая на помилование в мире загробном. Наконец душевные терзания Агаты сделались совершенно невыносимыми. Она решила разорвать позорные цепи, связывавшие ее с Рудигером, и попытаться искупить ошибки прошлого вечным раскаянием в будущем. Она написала Магдалене письмо с полным признанием, умоляя о прощении для себя и о защите для своего беспомощного младенца, а затем поспешила сокрыть свое бесчестье в уединенном месте, обнаружить которое покинутый соблазнитель не сумел, как ни старался.
Магдалена простила мужу измену, проявила сочувствие к его сердечным страданиям и стала милостивой покровительницей его внебрачного отпрыска. Из заботы о добром имени Рудигера было решено сделать вид, будто он никакого отношения к делу не имеет, и сохранить в тайне позорные обстоятельства рождения ребенка. Соответственно, Ойген воспитывался как подкидыш, чье беспомощное положение вызвало внимание и жалость Магдалены. Однако такой благостный обман продолжался недолго. Несчастная мать почуяла приближение смерти и не смогла воспротивиться желанию напоследок увидеть и благословить свое дитя, хотя и благоразумно решила сохранить в тайне свое родство с ним.
Жестокие угрызения совести и суровая епитимья, которую она на себя наложила, до костей истощили Агату. Изнуренная долгой дорогой, со сбитыми в кровь ногами, еле живая, она добралась до замка Франкхайм, там разыскала мальчика – и при виде его материнское сердце, разрывавшееся от нежности и горя, не удержалось и выдало свою тайну.
Ойген сызмалу отличался необычным нравом. Чуждый детским забавам, он мог часами слушать истории об убийствах и разбойниках, но более всего любил рассказы о святых чудесах и страданиях христианских мучеников. Излюбленным местом прогулок у него было кладбище, где он проводил целые вечера, заучивая высеченные на надгробьях эпитафии. Он редко смеялся, и даже его улыбка дышала меланхолией. Каждое слово, каждый взгляд и жест выдавали в нем натуру экстатическую, а за свою любовь ко всем церковным церемониям и постоянное распевание религиозных гимнов он получил среди франкхаймских домочадцев прозвище Маленький Аббат.
Такого вот склада мальчик в нежном возрасте десяти лет внезапно очутился в объятиях своей умирающей матери, которую давно уже не числил среди живых. Ее неожиданное признание, ее дикий, изможденный вид, изодранная одежда, сбитые в кровь ноги, ее страстные поцелуи и надрывные рыдания; ее рассказ о своих грехах, о раскаянии, о смертном страхе перед грядущей карой, о своей жестокой,
