роль с удивительным апломбом. Оставшись в столице после ухода войск и дав принципиальное согласие на конституционализацию монархии, он втянул либералов в тяжелый переговорный процесс, выжидая время и выискивая возможность вернуть себе свободу маневра. За кулисами он собрал вокруг себя заговорщиков-консерваторов, решивших покончить с революцией при первой же возможности. Ассоциируя себя с унионистскими целями немецкого национального движения, он даже обеспечил себе определенную легитимность в народе. В августе 1848 года, когда он посетил Рейнскую область, народный энтузиазм был настолько сильным, что "Neue Rheinische Zeitung" Карла Маркса была вынуждена отменить выпуск после того, как рабочие в редакции взяли выходной, чтобы поддержать короля. Возможно, Фридрих Вильгельм IV страдал от "психопатического" страха перед революционными потрясениями, но его действия в течение нескольких месяцев беспорядков демонстрировали здравый тактический инстинкт.37
Кроме того, революция ограничилась отдельными районами королевства. Это было прежде всего городское событие. Конечно, в сельской местности протесты были широко распространены, но, за исключением некоторых районов Рейнской области, сельские беспорядки, как правило, носили очень локальный характер; городским политикам было трудно завоевать интерес и поддержку людей в сельской местности, а протестующие там редко бросали принципиальный вызов власти короля или государства и его органов. В большинстве своем сельские жители, особенно в восточно-эльбских провинциях, продолжали поддерживать корону. Именно здесь консервативная оппозиция революции начала оформляться в массовое движение. Летом 1848 года в Бранденбурге и Померании, старых провинциях , где привязанность к монархии Гогенцоллернов была наиболее глубокой, возникли различные консервативные объединения - общества ветеранов, патриотические лиги, прусские лиги и крестьянские ассоциации. К маю 1849 года подобные организации насчитывали более 60 000 членов. Это было движение ремесленников, крестьян и лавочников - людей, которые традиционно поддерживали евангелический волюнтаризм миссионерских обществ.38
Еще одним признаком жизнеспособности народного консерватизма стало распространение "военных клубов" для ветеранов-патриотов. Подобные группы существовали с 1820-х годов, но обычно они были ориентированы на ветеранов Освободительных войн, и их было немного. Их число резко возросло летом 1848 года; в Силезии, где до 1848 года было восемь военных клубов, сразу после революции было основано еще шестьдесят четыре. В общей сложности, по оценкам, около 50 000 мужчин в Бранденбурге, Померании и Силезии вступили в такие ассоциации в течение 1848 и 1849 годов.39 В этом смысле можно сказать, что революция 1848 года ознаменовала собой наступление совершеннолетия прусского консерватизма, который начал искать путь к практической партийной артикуляции консервативных интересов, а также способы включения в них голосов и чаяний простых людей.
Важнее всего была неизменная верность и эффективность прусской армии. Вряд ли стоит говорить, что армия сыграла решающую роль в подавлении революции. Она вошла в Позен в мае 1848 года, чтобы положить конец польскому восстанию; она изгнала Национальное собрание из его берлинских помещений в ноябре и закрыла его преемника в Бранденбурге несколькими неделями позже; она была призвана справиться с бесчисленными местными беспорядками по всей стране. Однако лояльность армии была не таким простым явлением, как мы можем себе представить. В конце концов, это была армия прусских граждан. Большинство солдат были набраны из тех самых социальных слоев, которые поддерживали революцию. Более того, многие из них были отозваны из отпуска летом по первому требованию, что означало, что они перешли от участия в революции к помощи в ее подавлении.40
Поэтому имеет смысл задаться вопросом, почему большее число рядовых не дезертировало, не отказалось от службы и не сформировало революционные ячейки в рядах вооруженных сил. Некоторые, конечно, дезертировали. В частности, радикалы предпринимали активные усилия, чтобы склонить солдат к переходу линии пикета, и иногда им это удавалось. Некоторые местные подразделения ландвера раскололись на противоборствующие демократические и лоялистские фракции - в Бреслау радикальному клубу ландвера удалось собрать более 2 000 членов.41 Однако, несмотря на худшие опасения военного руководства , подавляющее большинство войск оставалось верным королю и своим командирам. Это относилось не только к восточно-эльфийским войскам (хотя к ним это относилось в первую очередь), но и к большинству тех, кто был родом из таких горячих точек, как Вестфалия и Рейнская область. Мотивы, побудившие их подчиниться, очевидно, варьировались в зависимости от местных условий и индивидуальных обстоятельств, но один фактор выделяется особо. Это широко распространенное среди солдат, которым было поручено подавление местных мятежей, убеждение, что они не закрывают, а, наоборот, защищают революцию, оберегают конституционный порядок от анархии и беспорядков радикалов. Солдаты в целом видели себя не как ударные отряды контрреволюции, а как хранителей "мартовских достижений" от угрозы, исходящей от радикальных беспорядков. Действительно, идентификация некоторых подразделений с борьбой прусского государства за восстановление порядка была настолько сильна, что могла на время отбросить партикуляризм местных и региональных идентичностей. Так, кампания налогового бойкота, поддерживаемая радикалами в Дюссельдорфе, была прекращена в ноябре 1848 года двумя ротами XVI Вестфальского пехотного полка, которые вошли в город, распевая "Прусскую песню": "Я пруссак, знаете ли вы мои цвета?".42
Эта точка зрения приобрела определенную правдоподобность благодаря тому, что инициатива в революции действительно быстро перешла к левым радикалам. С середины апреля по июль 1849 года немецкие земли вновь потрясла волна восстаний, прокатившаяся от Саксонии и прусского Рейнланда до Бадена, Вюртемберга и баварского Пфальца. Хотя повстанцы, участвовавшие в этой второй революции, заявляли, что поднимаются в поддержку Франкфуртского парламента и его национальной конституции, по сути, они были социальными революционерами, чья программа напоминала политику якобинского радикализма. Особенно критическое положение сложилось в Бадене, где падение боевого духа в армии открыло путь к созданию Комитета общественной безопасности и революционного временного правительства. Прусские войска, действовавшие совместно с контингентами из Вюртемберга, Нассау и Гессена, сыграли решающую роль в подавлении последнего радикального всплеска революции: они помогли саксонской армии подавить восстание в Дрездене (в котором участвовали Рихард Вагнер и анархист Михаил Бакунин), а затем двинулись на юг, чтобы вновь занять Пфальц. 21 июня войска Конфедерации разгромили повстанческую армию при Вагаузель и положили конец революции в Великом герцогстве Баден. Это были ожесточенные и смертельно опасные столкновения: в отличие от 1848 года, революционеры второго этапа сформировали вооруженную силу численностью более 45 000 человек и вели с врагом вязкие бои, в которых защищались мужественно и отчаянно.
Кампания на юге закончилась только после капитуляции голодных и деморализованных остатков революционной армии в крепости Раштатт 23 июля 1849 года. Под руководством прусской оккупационной администрации во Фрайбурге, Мангейме и Раштатте были созданы три специальных суда для рассмотрения дел ведущих повстанцев. Укомплектованные баденскими юристами и прусскими офицерами и действовавшие в соответствии с баденским законодательством, эти трибуналы вынесли приговоры шестидесяти четырем гражданским и пятидесяти одному военному.
