Он замолчал, ожидая решения Ретвальда, выслушавшего его монолог с напряженным вниманием. Решение, которое Артур предложил принцу, оказалось довольно неожиданным для самого Айтверна, но чем дольше он думал, тем больше убеждался - этот выход единственно верный. Для них всех сейчас важнее всего было уже не выиграть войну, а выиграть мир. Иначе они обречены год за годом, десятилетие за десятилетием ходить по замкнутому кругу, вновь и вновь платя по старым долгам и заводя новые, око за око, зуб за зуб, кровь за кровь, а умирая от меча или стрелы - передавать накопленные долги детям. Он устал от всего этого.
- Я же пообещал лорду Мартину, что помилую его сына, - сказал Гайвен. - Разве вы, герцог, забыли это? Я не привык отказываться от своих слов. И если мы победим, я не намерен карать никого из наших врагов, если они решат сложить оружие. Таково мое слово.
- Ваше высочество! - Лейвиса Рейсворта Артур смог бы узнать даже в могиле, даром что стоял сейчас к нему спиной. И теперь Лейвис говорил без обычной своей насмешливости. В его взволнованном голосе не осталось и следа столь свойственной обычно сыну лорда Роальда снисходительной иронии. - Ваше высочество, как смеете вы давать подобные обещания! Герцог Айтверн, очевидно, сошел с ума, раз обращается к вам с такими просьбами! Мы не можем... мы не должны щадить никого из предателей! Это же... Это же... Сэр, да неужели вам хватит духу простить убийц нашего короля! Убийц моего дяди!
Артур неторопливо обернулся, в упор поглядев на своего троюродного брата. Лейвис подался вперед, казалось, готовый вскочить на ноги, его рука шарила по бедру в поисках отсутствовавших сейчас ножен. Несомненно, будь у молодого Рейсворта при себе шпага, он бы ее выхватил. Лицо его раскраснелось от негодования, глаза горели. Ничего общего с тем развязным циником, которым Артур привык Лейвиса считать. Айтверн вдруг вспомнил, что его кузен всегда был очень привязан к лорду Раймонду. Артур внимательнее посмотрел на кузена, словно видя его впервые - и внезапно узнал в Лейвисе себя самого. Это же он сам, каким был совсем недавно и вместе с тем очень давно. Это он, стоящий на ночной улице чутко спящего Тимлейна, под яркими майскими звездами, готовый драться с собственным отцом насмерть, не верящий, что отец только что подписал Айне смертный приговор. Все равно что смотреть в зеркало, вместо настоящего вдруг наловчившееся показывать минувшее. Наверно, ему следовало пожалеть это свое юное растрепанное отражение - да как-то не получалось.
- Вы не можете требовать пощады убийцам своего отца, - отчетливо сказал Лейвис Рейсворт, выделяя каждое слово. - Ваш отец так бы никогда не сделал.
- Можеть быть, - согласился с ним Артур. - Но я не мой отец. Довольно, вассал. Я изложил свои доводы, и его высочество согласился с ними. Приказываю вам прекратить пререкаться с собственным лордом - иначе в скорейшем времени отправитесь в тюремное подземелье. Мне надоело наблюдать, как вы устраиваете на совете перебранку.
- А мне надоело терпеть, как ты... - начал кузен и осекся. Не договорил до конца.
Не посмел договорить.
- Я твой лорд, - сказал Артур ему очень мягко, но мягкость его слов была обманчивой, и они оба прекрасно понимали это. - Я твой лорд, глава твоего дома и глава всех людей одной с твоей крови. Когда я приказываю, ты подчиняешься, не рассуждая и не смея спорить. Твоя жизнь в моих руках, ты живешь взаймы, для меня и для моего знамени, точно также, как я живу для моего сюзерена и его знамени. Короткой твоя жизнь будет или длинной - зависит лишь от тебя. Если я посчитаю, что твоя служба, вассал, бесполезна для меня - я объявлю ее законченной, точно также, как объявлю законченной твою жизнь. Помни об этом, и знай свое место.
Лейвис ничего не ответил ему, только лишь опустил голову. Видно, все же понял наконец, чем постоянно проявляемая дерзость могла ему грозить. Артур ничуть не сомневался, если бы кузен мог, то немедленно вызвал бы его на дуэль. Но в том-то и дело, что кузен не мог. Знаменосец не имеет права поднимать оружие на своего сеньора, ни в каком порядке, даже на самом честном поединке из всех. Зато сеньор может хоть заточить знаменосца под замок, хоть сослать в монастырь, хоть отрубить голову - если посчитает нужным. Артур не хотел рубить Лейвису голову - но также он не хотел и дальше терпеть его неповиновение.
- Милорд... - осторожно произнес Роальд Рейсворт. Артур никогда прежде не видел его таким неуверенным в себе. - Милорд, прошу вас проявить снисходительность к моему сыну. Он еще очень юн...
- Ваш сын ненамного младше меня, граф. Он уже достаточно зрел годами, чтобы воевать. И ему пора уже воспитать в себе хоть какое-то разумение. Произнесенных им слов достаточно, чтобы я мог приказать вырвать ему язык. Радуйтесь, что я слишком для этого милосерден. Но от тюремной камеры ему не отвертеться, если не перестанет нести глупости.
Граф Рейсворт склонил голову:
- Мы в ваших руках, милорд. Делайте, как сочтете нужным. Сын мой, призываю вас к благоразумию.
Видно было, что призыв отца оказался для Лейвиса сущим ножом в спину - но он все-таки покорно кивнул.
Окончание совета не отняло много времени. Айтверн отдал владетельным дворянам, по совместительству являющимся командирами дружин, еще несколько распоряжений, об их действиях, на случай, если он не вернется, и настрого запретил им идти на любые уступки перед Гледериком, если тот возьмет его в плен и решит использовать, как заложника. Артур видел, что его приказы не вызывают у лордов особенной радости, но они подчинялись, больше не пытаясь спорить. Это принесло ему определенное удовлетворение. Наконец он отпустил их всех, а когда вельможи вышли, повелел удалиться и стражникам. Артур Айтверн и Гайвен Ретвальд остались в комнате совершенно одни.
Был июньский полдень, не очень жаркий, не очень прохладный, удивительно погожий после ненастья последних дней. По залу гулял свежий ветерок, совсем легкий, из тех, что спасают от духоты. Пылинки все так же танцевали в воздухе, и покойные ныне короли, принадлежащие к обеим династиям, старой и новой, наблюдали за их полетом с настенных портретов, а еще покойные короли наблюдали за двумя находящимися в зале молодыми людьми. Один из этих людей, совершенно седой, сероглазый, с бледным изможденным лицом и узкими плечами, одетый в простое черное платье, немного скованно сидел в кресле с неудобной спинкой, опустив голову. Его ладони напряженно лежали на столе, одна ладонь поверх другой. Второй человек, светловолосый и зеленоглазый, с лицом одновременно насмешливым и немного грустным, облаченный в золотые и алые цвета, стоял у окна, оперевшись сильными руками, выдававшими в нем неплохого фехтовальщика, о подоконник, и смотрел на залитую солнцем улицу, и на закрытые зелеными шторами окна дома напротив. В доме напротив располагалась лучшая в городе гостиница, в которой сейчас почти не наблюдалась постояльцев, за исключением одной лишь женщины-барда, прибывшей в Эленгир вместе с королевским войском.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
