Приходится признать, что Бжезинский, да и не только он, был гораздо ближе к истине, чем я. Да и Голдман тоже. Правда, он предсказывал, что Горбачева уберет партийный аппарат, и в этом он, конечно, ошибался — ни Голдман, никто другой не предвидел взлета Ельцина и того, что за этим последовало. Равным образом Бжезинский ошибался в том, будто «старый» Советский Союз развалится, а потом вновь будет собран «сильной рукой»: никакого Советского Союза после развала не случилось. Но «сильная рука» в лице В.В. Путина пришла к власти, и многие — в том числе я — считают, что он так или иначе вернул некоторые признаки СССР, из которых самый мерзкий с моей точки зрения — гимн.
* * *
Советские люди в своем подавляющем большинстве жили и работали со слепой верой в Сталина, в партию, в то, что советская система — лучшая в мире. Постепенно, шаг за шагом эта вера разрушается. Сталин обернулся чудовищем, человеком, повинным в массовых убийствах, тем, для кого личная власть оказалась много важнее идеалов революции и наследия Ленина. Партия стала самой реакционной силой в стране, коррумпированным трамплином для карьеристов, организацией, которая создавала свою элиту и вознаграждала ее всякими привилегиями, что прямо противоречило ее собственным заявлениям. А все преимущества, предлагавшиеся системой — бесплатное общедоступное образование для всех и каждого, бесплатное медицинское обслуживание для всех и каждого, гарантированная и справедливо оплаченная работа для всех и каждого — превращены в карикатуру оригинала, искажены порой до неузнаваемости. «Неужели жизнь прожита понапрасну? Неужели все, что говорили мне, ложь?» — вот вопросы, которые задают себе люди. Кто же ответит? Сталинисты считают, что все всегда делалось правильно, они не желают признаваться ни в чем. Они с ностальгией вспоминают прошлое, когда все было просто, когда жизнь была черно-белой, безо всяких оттенков. Они мало чем отличаются от американских кремлеведов, тоже надеются и предсказывают провал Горбачева. Но противники перестройки в одном безусловно правы: на ее пути стоят огромные трудности.
Одна из них — отсутствие в России исторического демократического опыта. Когда король Англии Джон вынужден был подписать Великую хартию вольностей в 1215 году (корни американской демократии восходят к этому документу), Россия лежала пластом под татарским игом и пролежала так в общей сложности около трехсот лет. Надо ли напоминать, что татаро-монгольские ханы не отличались преданностью идеалам демократии? Когда Россия наконец сбросила это ярмо, она оказалась страной отсталой. Мимо нее прошло Возрождение, не испытала она расцвета искусств, зарождения и бурного роста ремесленничества и купечества. Россия отстала политически, экономически и культурно. Введение крепостного права было, по существу, попыткой нагнать экономическое отставание. К концу пятнадцатого века крепостничество обрело легитимность на государственном уровне и просуществовало более трехсот лет. Итак, триста лет татарского рабства, затем триста лет рабства собственного, помноженного на царское самодержавие, которое ну никак не подпадало под понятие «просвещенная монархия»… Разве странно, что этот тяжелый опыт не только наложил отпечаток на национальный менталитет, но и в значительной степени сформировал его?
Но ведь царизм не кончился с 1861 годом и отменой крепостного права. Взгляды менялись медленно и с трудом, они касались в основном верхушки, того сугубо русского явления, которое стало называться интеллигенцией. С февраля 1917 года, когда царь отрекся от престола, и до ноября этого же года, когда власть захватили большевики, у демократии в России появился первый реальный шанс — правда, шанс, сильно осложненный Первой мировой войной и участием в ней в качестве «пушечного мяса» миллионов русских крестьян. Они мечтали не о демократии (о которой и представления не имели), они мечтали о том, чтобы вернуться к своим домам и женам.
Есть такое словосочетание — «если бы». Его на самом деле не полагается применять к истории. Но соблазн уж очень велик…
Если бы социалистическая революция не привела к Гражданской войне; если бы Запад не оказывал поддержки белым армиям; если бы Антанта не совершила интервенцию против Советской России; если бы революции было дано развиваться без кровопролития… Если бы все эти «если бы» осуществились, можно ли предположить, что в Советской России родилась бы новая форма демократии — демократия социалистическая? Но какое это имеет значение, ведь так не случилось. Отчаянная ситуация в Гражданской войне вряд ли могла способствовать развитию демократии. Напротив, она требовала жесточайшей руки, диктатуры, пусть не царской, по сути, но весьма привычной для народа. Русский эксперимент с демократией закончился, еле-еле начавшись, к середине 1918 года. Он возобновился шестьдесят семь лет спустя. Сталин, с одной стороны, удушил демократию, но с другой — его самого породило отсутствие демократических традиций и институтов. В демократической стране не может быть ни Ленина, ни Сталина. Все то, что сделало их появление возможным в России, стоит на пути успешного развития перестройки.
Кроме того, имеется оппозиция. Во-первых, оппозиция пассивная — со стороны тех, кто не справляется эмоционально с переменами, которые, как им кажется, угрожают привычному образу жизни. Эти люди не только не знают, но и не желают знать о том, насколько плохо обстоят дела в их собственной стране. Они предпочитают блаженное неведение. Во-вторых, оппозиция активная — со стороны тех, кто, потеряв веру, плевать хотел на все, кроме собственных корыстных интересов. Они отказываются от любой общественной активности, которая не гарантирует им немедленного и ощутимого вознаграждения. В-третьих, оппозиция осознанная и продуманная — со стороны тех, кто реально теряет рычаги власти. Это довольно разнородная масса: партработники разного уровня, как городские, так и сельские; правительственные чиновники высокопоставленные и «шестёрки», работающие в бесконечных министерствах, учреждениях, на заводах и в прочих организациях; работники ответственные и не очень ответственные местного, республиканского и общесоюзного масштаба, профсоюзные, комсомольские и пионерские деятели — все они присосались к гигантскому вымени этой громадной дойной коровы — нашей страны. Они не желают уходить и сопротивляются. Они вводят в законопроекты пункты и уточнения, сводящие эти же законы на нет; они откладывают в долгий ящик то, что требует срочного решения; они распространяют слухи, которые мешают стабильности. Они подливают масло в огонь.
