Атаман презрительно процедил сквозь редкие прокуренные зубы:
– И это говорит… и это говорит… князь? Да вы… Полковник достал из ящика стола кольт и спокойно заслал патрон в ствол.
Атаман схватил свою дымчато-пепельную папаху и, поддерживая рукою шашку, вылетел из штаба.
Нет, конечно, атаман не принудил любимчика есаула к публичному извинению перед прапорщиком, но на всякий случай «завязал узелок на память». Еще неизвестно, в какую сторону повернет революция завтра! Как бы полковник Толстов со своим либерализмом и заигрыванием с прапором не оказался у разбитого корыта и не позвал бы на помощь атамана с казачьим войском. Вот тогда он, атаман Сотников, «развяжет узелок»… А пока он примет меры через генерала Коченгина.
ЗАВЯЗЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
Надо сесть и подумать. И не когда-нибудь, а сейчас. Что же все-таки произошло? Столкнулись две силы: патриархально-косная, казачья и безрассудная прапорщика Боровикова. Но была еще третья сила – он сам, полковник Толстов. Насчет княжества – ерунда. Никакой он не князь. Мишура, дым. Блаженная тень из сумерек! Еще прадед прокутил и прожрал «княжество», дед приумножил кутеж и оставил своему сыну шнурованную книгу с родовым гербом и закладные квитанции. Долговые сжег, но кредиторы с векселями атаковали даже внуков.
Нет, полковник Толстов не князь. Просто полковник на казенном жалованье. Жена у него учительница в гимназии в Петрограде, сын закончил военную школу и служит в Петроградском особом гарнизоне. Дочь вышла замуж за таможенного чиновника в надежде, что хотя бы через шлагбаум таможенной службы будет видеть великосветских дам, возвращающихся из заморских променажей. А он, отец семейства, постоянно в армии. Без хитрости и жульничества. Честь превыше всего. Может, потому, что предок прославился бесчестьем?
Надо сесть и подумать. Подбить итоги жития. Такое время.
Дерьмо атаман. Еще слово, и он бы его пристрелил…
Но он не может сидя думать. Ходить, ходить, как бывало в портретном зале Военной академии.
Хорошо думается с папиросой.
Итак, революция…
Он ее приветствует, полковник Толстов. Как говорится, ему терять нечего, кроме своих цепей. У него есть квартира в Петрограде, хозяин дома, требующий плату за квартиру раз в три месяца. Такая у него манера, у хозяина. Черт с ним! Если революция конфискует частные дома, кому-то все равно придется платить за квартиру. Комитету какому-нибудь. Не важно. Пустяки.
Он слышал выступления Окулова и потом Боровикова. Оба прапорщика утверждают, что революция сейчас буржуазная, а будет еще рабочая, «пролетарская». Откуда они выдрали это дикое слово? Почему бы не по-русски: «революция народа»? И вообще у всех социалистов преступное неуважение к русскому языку. Чем это вызвано? Безграмотностью переводчиков политических брошюр? Говорили о каких-то лидерах – Марксе и Левине. Еще в Санкт-Петербурге за год до войны полковнику Толстову попалась в руки нелегальная брошюра Маркса «Манифест Коммунистической партии». Запомнил: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма». Что еще за призрак? Как они его представляют?
Окулов говорил, что народ не потерпит власти буржуазии, власти капиталистов и помещиков и что революция, так сказать, «пролетарская», ликвидирует собственность на землю, национализирует фабрики и заводы, банки и все, чем жив капитализм.
Полковник полностью принимает любую конфискацию, даже его собственного мундира. Он может быть учителем гимназии. Владеет двумя языками, знает математику. Что-то же осталось после Военной академии!..
Но если революция, эта самая «пролетарская», дойдет до экспроприации и национализации, тогда начнется гражданская война. Такие, как атаман Сотников, первыми отдадут команду: «Шашки наголо!» И он, полковник, вынужден будет отдать приказ: «Прямой наводкой по казакам огонь!»
Время будет жаркое, прапорщицкое. И Серый черт – мистер Четтерсворт, пророчит гражданскую. Но у Серого черта зловещее пророчество: «После гражданской, мистер Толстоф, могу вас заверять, в России будет диктатура военной партии, которая есть социалистов. И тогда вам надо погибать». Русский мексиканец Арзур Палло ополчился на Серого черта и назвал его пророчества «бредом воспаленного ума», но и Серый черт не остался в долгу. Он спросил: «А было ли в России когда-нибудь свободное правительство на принципах такой демократии, как в Америке? Давно ли в России упразднено крепостное право?» «Русски привык к диктатура, к насилья, без демократия. Он еще не имейт вкус демократия». Арзур Палло сказал: «Аппетит приходит во время еды. Настанет время, и русские узнают, что такое демократия, будьте покойны».
Надо подумать, подумать…
Советы солдатских депутатов…
А кто он, полковник Толстов?
«У них там в исполкоме выше прапорщиков никого нет». Он знает всех прапорщиков, еще зеленых, но удивительно воинственных. Им нужна революция. Но если спросить, что они разумеют под революцией в смысле будущего России? Как они понимают свободу? Только для себя и своих действий? «Отсюда все и начинается. Завтра я могу оказаться под пятою безграмотного солдата, и он мне скомандует: «Кругом, шагом арш в нужник!»
Молодежь. Она всегда отчаянна и безрассудна.
На гарнизонном совете он не видел ни одного оратора старше двадцати трех лет. Это предел. Если дать им волю, они готовы сокрушить все и вся. Только бы оружие в руки, опьянение властью, да еще подкинуть лозунгов, призывов. Кто-то из старших должен подкинуть лозунги, призывы. Такие всегда найдутся, подкинут. Он, полковник Толстое, не падок на лозунги и призывы. Из возраста вышел. Но он обязан подумать. Крепко подумать.
«Из огня да в полымя после революции!» Тогда с него, с русского интеллигента, спросится. Собственно, кто будет спрашивать? Народ? И царь вопил от имени народа, и вот теперь отыскался адвокат Керенский и тоже – от имени народа!.. Всеобъемлюще и пусто. Все равно, что от имени Великого, или Тихого океана. Фактически каждый сам за себя, от собственного «я». Полковник Толстов не такой идиот, чтобы позволить себе говорить от имени народа, если сто миллионов в один голос не сказали ему: «Говори от моего имени». Тогда бы он имел право говорить от имени ста миллионов. А тут собралась кучка прапорщиков и солдат-депутатов и кричит: «Мы от имени народа!» Да знают ли они, что такое народ России?
Если начнется гражданская, тогда заговорит какая-то часть народа, но весь парод – никогда. Полковник предвидит атамана лицом к лицу с прапорщиком Боровиковым. И тот и другой будут призывать от имени народа! Какая нелепость!..
Думают ли прапоры? Вот хотя бы Боровиков, Окулов? Умеют ли они проникать в сущность вещей и времени? Если бы умели, прежде чем кричать от имени народа, они бы сели и подумали. Но в том-то и дело, что те, кому сегодня каких-то двадцать лет от роду, не умеют думать. Чтобы думать, надо прожить жизнь, хотя бы лет сорок, что ли. Он, Толстов, помнит, что думать начал после сорока лет.
Инициативное меньшинство!..
В этом весь фокус всех исторических событий. Значит, все эти прапорщики, солдатские депутаты – инициативное меньшинство, и революцию они, конечно, повернут по своему усмотрению и разумению.
II
Полковник Толстов думал, генерал Коченгин действовал. Власть в гарнизоне фактически в руках Совета солдатских депутатов – «пробольшевистских депутатов», как изложил в своей тайной записке доверенный генерала штабс-капитан Юрий Соколов. Тот самый Соколов, которого представил гостям в доме Юскова полковник Толстов.
Командующий Иркутским военным округом парализован нарастающими событиями революции. На прямой вопрос генерала ответил: «Действуйте сообразно обстоятельствам. С вас спросится как с командира бригады, а не с комитетов. В штабе военного округа комитетов нет». Как это понять? И в штабе 6-й Сибирской запасной стрелковой бригады тоже комитетов нет, но они есть в гарнизоне, во всех полках, батальонах, ротах и действуют не по команде генерала.
Трое в штатском, с которыми генерал был на званом ужине, представители Временного из Петрограда, выражают неудовольствие: «В Красноярске складывается обстановка чудовищная! Действуйте, генерал, пока вас не арестовали пробольшевистские комитеты». Как они рассудили, а? Не из Красноярска в Петербург ссылали политических, а из Петербурга в Енисейскую губернию, в сторону Иркутскую, в Сибирь! Или они этого не знают? И депутаты Государственной думы фракции социал-демократов, вчера освобожденные, находились здесь, в Енисейской губернии!
А вот газетка. Полюбуйтесь, господа, «Красноярский рабочий»! С такой физиономией она появилась на божий свет не вчера, а… в девятьсот пятом. Да-с, господа! Была ли такая газетка в девятьсот пятом в самом Петербурге? «То-то же, господа!..»
