пьяницы фельдфебеля. Я знала о нем почти всё.
Самое главное было то, что мы с ним непринужденно разговаривали, когда проезжали контрольно-пропускной пункт на заставе. Водитель предъявил путевку, и этого оказалось достаточно.
Я сошла на площади, на которой стояло много телег у длинного здания с вывеской «Овощехранилище». Пройдя между ними, я вошла в боковую улочку.
Из репродуктора на углу вырывался бравурный марш. На заборе висело несколько объявлений. О том, что все счётные работники обязаны зарегистрироваться в городской управе, и о том, что за поимку партизан выдается премия водкой, пшеном и сахаром-рафинадом. Это уточнение: именно рафинадом, показалось мне смешным. Дальше читать я не стала.
Казалось, минула целая вечность с тех пор, как мы шли по сверкающему лесу, но было всего четыре часа. День потускнел, краски неба слиняли. Мне надо было добраться к Жанне до наступления темноты и ждать ее прихода из госпиталя.
Не знаю почему, но, выйдя на окраину с двумя рядами деревянных домишек, сохранившую все приметы далекого прошлого, я стала как-то спокойнее и увереннее. Если бы не кошёлка с «белкой», оттянувшая мне руки, я бы себя чувствовала совсем хорошо.
Дом Жанниной тетки было нетрудно отыскать. Калитка легонько скрипнула, это было похоже на всхлип. На крылечке, развалясь, сидел белый кот в черной полумаске и розовым язычком чистил у себя под мышкой.
Незапертая дверь подалась от нажима щеколды, я вошла в сени и сразу же поставила кошелку под вешалкой. Из двери доносился стук швейной машинки.
Я позвала:
— Софья Михайловна! К вам можно?
Стук прекратился. Женщина повернулась на стуле и смотрела на меня черными глазами, похожими на Жаннины. Взгляд был спокойный и доброжелательный.
— Здравствуйте, Женечки еще нет? — Я говорила так, будто уже побывала здесь. Так это было задумано.
Вроде Женя уже приглашала меня к себе, то ли в отсутствие тетки, то ли тетка не запомнила, мало ли у Жени подруг в окрестностях!
— Я вас сразу узнала, — вдруг сказала Софья Михайловна, вглядываясь.
Мне стало не по себе.
— Вы учились с Женечкой, верно?
— Одно время, — сказала я осторожно.
— А как зовут, не вспомню.
— Лена.
— Вспомнила: Лена.
Я не знала, что думать. Мне пришлось бы трудно, если бы не вернулась Женя.
— Тетя, это Лена! Тетя, кормите ее! Тетя, она у нас поживет! Боже мой, это же моя лучшая подруга. Еще покойная мамочка... — Женя зарыдала.
Заплакала и тетка. Женя совсем расстроилась, раскапризничалась, тетка бегала вокруг нее с валерьянкой.
— Может быть, ей лучше на воздух? — предложила я.
— Да, да! — весело закричала Женя.
Мы оделись и вышли. Уже смеркалось. За домом оказался фруктовый сад, старая беседка, сарай для дров, еще какой-то сарай — дивное место, лучше не надо.
— Здесь можно говорить свободно. Я передавала вам, что Готлиб съехал, но даже и при нем можно было... — Женя сразу стала серьезной, деловитой.
— У нас не поняли, что случилось с Готлибом.
— Он недавно приходил очень грустный и сказал, что на обслугу теперь посадят стариков, которые по тотальной мобилизации, а их всех в часть. Я вам сейчас расскажу, как хорошо все устроилось с вашим...
— Тебе, твоим, — поправила я. — Нет, я сначала тебе расскажу: твоя Лялька ходит...
— Ты ее видела?
— Конечно. Только давно уже. А в эту среду нам передавали, что видели ее в тот же день...
— Боже мой! В среду, — Женя вытерла глаза, — нервы, знаешь, стали просто никудышные. Но вообще я всем довольна. Вы не думайте.
— Ты.
— С твоим в госпитале все устроилось.
— Это мой муж, — сказала я быстро, — его зовут Макс.
Женя смутилась:
— А что, он настоящий немец?
— Конечно. Наш немец. Ну, ты мне расскажи подробнее.
Мы сидели в беседке, прижавшись друг к другу. Чувство покоя, охватившее меня с самого начала на этой окраине, не проходило. Это было удивительно, потому что в Жанниной комнате стояла кошёлка с «белкой» и я еще не знала, как именно устроилось с Максом, и меня мутило от этой тряски в грузовике с бочками.
Жаннины слова долетали до меня как-то глухо, словно мои уши были заткнуты ватой. Она рассказывала, что доктор Семён Ильич обо всем уже знал и очень хорошо устроил Макса, в команде выздоравливающих, Макс сможет уходить из госпиталя по увольнительной, когда будет надо.
Женя сказала еще очень убежденно, что доктор «все может». Его госпиталь — самый главный, но он никогда, никогда не говорит ни с солдатами, ни с офицерами ни о чем, только по ходу лечения. У него очень крепкое положение.
— Понимаете: считается, что он сильно скомпрометирован перед советскими, и если немцы будут уходить, то такого большого специалиста они обязательно потащат с собой.
Я не знала, как далеко заходит догадка Жанны, радуется ли она тому, что доктор уйдет с немцами, или печалится.
— Ты ему очень хорошо помогаешь, — сказала я, — тобой очень довольны. Впрочем, ты же знаешь, тебе говорил Проскудин.
— Ах, этот... — Женя покраснела, — он очень милый. Всё говорил, что мы с ним еще встретимся в более благоприятных условиях и в более красивой местности.
— Вот как?
— А Макс должен скоро прийти, — сказала Женя.
Это было очень кстати: я не знала, куда пристроить «белку».
— Женечка, а тетя?
— Она ничего-ничегошеньки.
— А как она посмотрит на Макса?
— Тоже ничего. Ко мне заходят немцы. Подружки приводят своих кавалеров. Тетка сначала была против, а потом сказала: «Ваше дело молодое, может, и среди них люди есть».
Вот как? Какая же она, тетя Соня? Что я о ней знала? Только этот внимательный и какой-то чуть жалостливый взгляд. Словно она что-то знает о нас, чего мы не знаем сами.
Нам было слышно, как скрипнула калитка. И вдруг радость оттого, что это Макс, что я его сейчас увижу, захлестнула меня с головой, как теплая морская волна. «Как хорошо, что я выдала его за своего мужа, — подумала я. — Можно запросто повиснуть у него на шее». Это было глупо и не к месту, но здесь было трудно и предстояло еще более трудное. И я могла себе это позволить. Могла позволить себе то, чего нельзя было в лесу. У наших.
Когда мы вошли, Макс уже объяснялся с теткой, ежеминутно показывая свои ослепительные зубы.
— Мой отец — учитель пения, — врал он без запинки, — а моя мать прекрасно шьет, у нее электрическая швейная машина. Купили в рассрочку...
«И у них люди есть», — было написано на лице тетки. Макс сдержанно обнял меня, спросил:
— Ну как ты, маленькая? — Он был озабочен.
— Посмотри, какой здесь кот, — сказала я.
— О-о! Он из машкерада, — удивился Макс.
Потом все сели за стол. Макс вытащил из карманов шинели мясные консервы — солдатский паёк. Женя принесла из кухни сковороду с картошкой.
И эта комната с
