Кагетка робко улыбнулась и тронула пальчиком те самые колокольчики, что «малевала». Валме, змеюка такая, тут же придвинул кресло. Последнее. Вернется епископ — сидеть ему на полу! Этери, однако, не села, а беспомощно оглянулась на хозяйку. Матильда не поняла, предоставляя лисоньку кавалерам и собственной хитрости.
— Вы не можете уйти, — выручил бедняжку виконт, — ведь нас теперь четверо и нам остается лишь ждать, пока не вернется супруг ее высочества или не рассветет. Если же вы непреклонны, первым переступит порог мужчина. Признавайтесь, кому вы сильней желаете смерти?
— Уходя в ночи, первый из четырех делает шаг к Ней... Так говорят простолюдины. — Этери перевела аквамариновый взгляд с Матильды на Валме. Пощипывавшего виноград Алву лисонька не замечала, и это было взаимно. — Не думала, что знатные талигойцы подвержены тем же предрассудкам.
— В последнее время я стал суеверен, — развел руками виконт. — Видимо, горный воздух.
— Вы напоминаете мне одного человека, — кагетка слабо улыбнулась, — тоже очень веселого и откровенного... Он уехал в Олларию послом отца. Он все еще там?
— Доблестный Бурраз-ло-Ваухсар? — оживился веселый и откровенный. — Он слишком прекрасен, чтобы быть настоящим, но Олларию отважный казарон украсил, что да, то да.
— Оллария прекрасна и сама по себе, — тихо похвалила Этери, — по крайней мере так пишут. Дворец Франциска, Фабианова площадь, Драконий парк... Хотелось бы их увидеть. Когда-нибудь...
— Когда-нибудь, несомненно, — лениво согласился Алва, — но не раньше, чем в город вернутся цветочницы.
— Так вот почему закрыто Кольцо Эрнани! — Когда кэналлиец заговорил, Этери его «разглядела» и теперь смотрела прямо в глаза, которые пыталась рисовать. — Вы не хотите показывать разоренную Олларию чужим...
— Очень лестное для меня предположение, — поблагодарил Ворон. — Увы, причина моего решения не столь благостна. Виноград? Инжир?
— Немного вина. — Этери на удивление изящно для своего положения уселась и расправила пресловутое домашнее платье. Вышивка была неброской, но изумительной. Знаток оценит, а Ворон, похоже, был именно знатоком. — Говорить о непонятном лучше, когда разлито вино и горит огонь. Я знаю, вы ездили в святилище. Ведьма... Премудрая Гарра очень встревожена.
— Я тоже встревожен, — признался Алва и внезапно сделал Матильде большие глаза. — Как обращаться к присутствующим дамам, если обе они принцессы? Скажешь «ваше высочество», и возникнет путаница.
— Называйте меня по имени, — предложила кагетка. — Этери или, как говорят в Бакрии, Этера, я уже привыкла. Вы не хотите говорить о Гарре, отец молчал о бирисских жрецах... Я не могу этого помнить, но моя кормилица Мухр’ука рассказывает: отец уехал в горы простым лисом, как мы с братом, а вернулся белым.
— Седины облагораживают. — Валме взял показавший дно кувшин и без напоминаний направился к бочонку. — Баате они придадут величия и усугубят горечь его речей.
Дочь и сестра казара улыбнулась.
— Брат не рискнул бы пройти обряд, даже уцелей капище. Отец, тот всю жизнь занимался стариной. И чем больше узнавал, тем сильней не любил прошлое...
— А где оно было, это капище? — Заговаривая о важном, Альдо склонял голову к плечу. Ворон делал то же, слушая, — это можно было принять за издевку. Внук, надо думать, и принял...
— Робер, — поторопилась затоптать припоздавшую и бессильную злость Матильда, — то есть герцог Эпинэ вернулся из Сагранны почти седым.
— Отца просили принять этого Эпинэ, — припомнила Этери, — настоятельно просили. Казар не мог отказать Церкви. Этот человек не принес Кагете удачи, как отец и боялся. Он попробовал обмануть судьбу, но у судьбы был слишком... синий взгляд.
— У смерти, Этери, — поправил Алва. — Судьба слепа, как покойные магнусы. Им не следовало дразнить... зверя.
— Они это уже поняли. — Этери пригубила вино. — Теперь это понимают и гайифцы, но отец заговорил о беде раньше. Когда заболел Эсперадор, последний, настоящий — не Юнний... Вы спросили про капища. То, откуда выходили седыми, лежит к северу от горы Бакра, раньше там молились яги. На весенний обряд туда собрались те «барсы», кто решил мстить. Талигу, бакранам, нам с братом... Они сказали, Сагранна услышала. Уцелевшие приползли к Баате, и брат их взял. В Багряной страже седы теперь не все.
— Твою кавалерию! — Матильда стукнула по столу, расплескав мансай. Теперь будет липнуть... — Чего эти кошки теперь не седеют, ведь за шкирку же взяло?!
— Гарра говорит, за «барсами» пришли мертвые яги. Теперь они не успокоятся, пока не заберут всех. — Этери смотрела только на Алву, и там было на что посмотреть. То-то внук ярился, как... петух на коршуна. Бедный! — Свекру не нравится, что Баата кормит бириссцев и тем гневит Сагранну.
— Красивый страх, но Баата обращается с седунами так, как следует. Бириссцы то же отребье, что и вольные шады. Все, на что они способны без чужой цели, — это грабеж. А все, на что они годны в диком виде даже с целью, — это бежать впереди приличной армии и ловить предназначенные ей ядра. Вряд ли Сагранну прогневит это.
— Мой отец говорил похоже, — вильнула хвостом Этери. — Багряная Стража была хороша и в бою, и вне боя, но сами по себе дети Барса никогда бы ничего подобного не создали и ничем бы не стали...
— Несомненно. Для этого нужен был Адгемар-ло-Вардшеваз из рода Хисранда-Ханда и казары до него, которым требовалось управляемое и равнодушное к делам кагетским войско. Бирисские разбойники подходили просто отлично...
— Ваши бергеры тоже жили разбоем. — Матильда развезла пальцем мансайскую лужу. Со злости за обруганного оптом шада. — Они что, тоже отребье?
— Обитая на Агмарене, они, вне всякого сомнения, таковым и являлись. Зима за спиной и оплеухи от тех, кого тогда еще агмы держали за корм, изрядно их очеловечили. Если до «барсов» дойдет, как просто охотнику стать дичью, они уцелеют, нет... В хрониках числится немало народов и стран, от которых остались одни названия. Вспомните Уэрту.
Матильда вспомнила и оценила. Талигойцы соображали и были забавными, даром что один бесил внука, а второй — сам по себе ядовитая скотина. Кажется, она брякнула это вслух, потому что Этери быстро заговорила о своей акварельке. А славно будет, если лисонька закрутит Ворона. Не сейчас, куда ей сейчас, через годик. Когда в Олларию вернутся цветочницы...
— Так как называются эти ваши цветочки?
— Гр... пдж... х’ру... ыс...
— А не по-кагетски, — не отставала Матильда, — можно?
— «Следы покинутой». У нас есть такая сказка. Жила девушка с синими глазами, ее встретил и полюбил великий царь. Он долго добивался любви синеглазой и добился; они были очень счастливы вместе. Потом царь вернулся в свое царство, на прощанье богато одарив подругу и велев ей найти новую любовь, только синеглазая не притронулась к дарам и не оставила мест, где каждый камень напоминал ей о счастье. Год за годом покинутая поднималась на скалы и смотрела, не возвращается ли возлюбленный. Вопреки его словам она ждала, но так и не дождалась. Множество мужчин пытались завладеть сердцем синеглазой, а в нем было место лишь для ее царя. В одну из весен покинутая исчезла, а там, где она ходила, выросли цветы, вобравшие в себя цвет ее глаз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
