из туннеля. Каким образом удался мой отчаянный побег, становилось мне все более и более ясным. А когда капитан Лорри сказал мне, что два часа назад от острова отчалил какой-то пароход, я пришел к окончательному заключению, что жизнь моя спасена каким-то чудом.
— Они получили известие из Европы, что игра их открыта, и поспешили в другую гавань, — сказал я. — Они ничего больше не надеялись добиться от меня и прекратили свою игру. Если они вздумают бросить якорь в одном из северных портов Танжера, полиция наложит на них свою руку. Но вряд ли это будет. Я думаю, что они отправились к большому судну, которое мы видели в южной части Атлантического океана. Если мое предположение правильно, то игра становится крайне интересной. Мы не можем ручаться за то, что телеграммы наши будут доставлены по адресу. Если правительство и снарядит крейсер, то капитан его вряд ли согласится играть в жмурки. Будь только у нас достаточно угля…
Капитан Лорри не дал мне договорить и сказал:
— Вот одна из причин, по которой я ездил в порт Святого Михаила. Мистер Мак-Шанус скажет вам, что нам повезло. Мы наполнили все наши закрома — за высокую цену, правда, но все-таки наполнили. Яхта может сию же минуту выйти в море, если вы желаете.
Известие это удивило меня и смутило. Не буду отрицать, что мне страшно хотелось остаться у острова, пока я не услышу чего-нибудь определенного относительно Анны Фордибрас. А между тем оказывалось, что я должен был немедленно отправиться для исполнения возложенной на себя обязанности. Я был уверен в том, что еврей ищет убежища на «Бриллиантовом корабле». Но вместе с этой уверенностью мною овладел ужас при мысли о том, что он захватил с собой и девушку в виде залога за себя и своих подчиненных, сделав ее посредницей между моим правосудием и наказанием. Я считал это весьма возможным. А в таком случае преследование преступников подвергало ее страшной опасности и всевозможным оскорблениям в одном из таинственных логовищ, выстроенных преступниками в разных городах Европы.
— Капитан, — сказал я, — дайте понять моим людям, что мы предпринимаем путешествие, из которого никто из нас, быть может, не вернется.
— Они это понимают, доктор Фабос!
— И они охотно соглашаются на это?
— Вернитесь обратно — и вы вызовете настоящее возмущение.
— В таком случае, — сказал я, — наступает час, когда мы обязаны исполнить долг, к которому мы призваны!
XIX
ТЕЛЕГРАММА С «БРИЛЛИАНТОВОГО КОРАБЛЯ»
Сегодня ровно месяц после моего бегства с Азорских островов, и мы с вами переносимся в южную часть Атлантического океана. Чудесное утро, знойный воздух и яркое солнечное сияние. Море блестит и сверкает, точно отполированное серебряное зеркало — безграничное, тихое, молчаливое море с безоблачным горизонтом и дыханием весны южного полушария… Яхта «Белые крылья» мало изменилась с тех пор, как вы ее видели в Вилла-до-Порто.
Внимательный наблюдатель заметит сразу мачту, на которой находится аппарат беспроволочного телеграфа Маркони. Яхта движется медленно, машины ее пыхтят тихо, точно мурлыкают, готовясь ко сну.
Наблюдательный пост носовой части занят дежурным матросом, а на мостике расхаживает мерными шагами второй офицер с видом человека, который давно уже перестал вести активную жизнь. На середине яхты слышны взрывы хохота — они привлекают мое внимание, и я направляюсь туда. Это смеются моряки, а жертва их смеха — мой друг Мак-Шанус.
Он поднимается с палубы, методически отряхивает свое платье и говорит мне, что они занимались джиу-джитсу.
— Опять этот маленький желтый дьявол повалил меня на спину, точно черепаху. Говорит: «Почтенному ирландцу не свалить Окиады на пол». Говорю ему: «Ах ты, соломинка, одним большим пальцем собью тебя с ног». «Пусть ирландец попытается», — говорит. Ну, я положил ему руки на плечи и дал ему толчка. О, сыны Ирландии! Не успел я притронуться к нему, как он свалился на пол и… куда делись останки Мак-Шануса? Я повалился вслед за ним, а он подхватил меня на подошвы своих ног и швырнул на двадцать ярдов от себя — меня, в жилах которого течет кровь королей! Он подбросил меня, точно кролика, сэр, а они вот смеются.
Я постарался, как мог, успокоить Тимофея и сказал ему, что нам приготовили завтрак на палубе.
— Я хочу сказать несколько слов Лорри и тебе, — сказал я, — а голодные люди плохие слушатели. Ты развеселил экипаж, Тимофей, это что-нибудь да значит для таких дней. Радуйся, что тебе удалось сыграть такую благородную роль, и идем сейчас же завтракать. У нас сегодня превосходная рыба, приправленная пряностями, и горячие булочки прямо из печки.
— Слушай, — ответил он, — если ты согреешь меня внутри в той же мере, в какой мне жарко снаружи, я продам всю свою одежду туземцам.
А затем спросил меня жалобным тоном:
— Не значит же это, что ты собираешься обратно в Европу, Ин, мой мальчик?
— Ничего подобного нет у меня на уме, Тимофей! Я поговорю с тобой, когда мы получим нашу «грушевку». Мы не для того рождены, чтобы бесполезно проводить время в стране снов. Напомни мне об этом после завтрака.
Когда мы позавтракали и закурили наши сигары, я обратился с откровенной речью к Тимофею и капитану.
— Упрямый человек решил, наконец, уступить своим друзьям, — сказал я. — Вот уже почти месяц, как мы разъезжаем взад и вперед. Мы проплыли полпути до Бразилии и обратно — и не открыли ни малейших следов «Бриллиантового корабля». Когда я согласился покинуть Вилла-до-Порто, я был уверен, что мы захватим еврея, Валентина Аймроза, на море и на том самом судне, которое мы видели, когда возвращались из Южной Африки. Я и теперь уверен в этом… Но что нам от этой уверенности, когда океан хранит свою тайну и никто из нас не может открыть ее? Он убежал от нас, скрылся, как облако, и заставил нас мучиться угрызениями совести, что мы потеряли так много драгоценного времени. Весьма возможно, что заключения мои были ложны с самого начала, и
