Сделав столь решительный, демонстративный шаг для завоевания нашего доверия, Гитлер, думаю, ничего не потерял. То, что мы узнали о немецких самолетах, о новых немецких танках, не имело существенного значения. У фашистов были свои конструкции, у нас — свои, у них — своя технология, у нас — другая. Если бы мы и решили как-то использовать полученные сведения, то просто не успели бы: слишком мало времени оставалось до начала войны.
16
О Светлане — особый разговор. Почему особый? Да потому, что Иосиф Виссарионович долгое время видел в ней свою наследницу, продолжательницу громких дел. Она — крайняя надежда. Недостатки Василия были слишком очевидны, чтобы прочить его на высокие посты, — склонен к удовольствиям, к легкой, беззаботной жизни. Науки осваивает с трудом. Ответственность брать на свои плечи не хочет. В общем — обыкновенный человек, и с положительными качествами, и с недостатками. Иосиф Виссарионович понимал это, по-своему любил Василия, но возможности его оценивал вполне объективно.
Иное дело — Светлана. Училась она всегда очень хорошо, была сообразительная, много читала, умела отстаивать свое мнение. Пока была девочкой, во всем слушалась отца, охотно выполняла его просьбы и поручения. Последняя веточка в роду, к ней Сталин испытывал особую нежность. И с малых лет старался привить ей решительность, твердость, желание руководить, быть хозяйкой в самом широком понимании этого слова. Хозяйкой всего окружающего, всей страны, самого Иосифа Виссарионовича. Он охотно подчинялся, уступал ей, давая почувствовать вкус лидерства. В письмах к Светлане, в разговорах с ней Сталин не скупился на ласковые слова, но чаще всего называл ее «нашей хозяйкой», «моей хозяюшкой». Он исподволь внедрял в нее эту идею. И она, еще не обремененная женскими страстями, борениями, охотно принимала такую игру, с удовольствием командовала, верховодила. Иосиф Виссарионович обольщал себя надеждой, что со временем сможет передать ей все бразды правления. Были же царицы не только в Грузии, но и в России, среди них — выдающаяся императрица Екатерина Вторая… Речь теперь не о троне, конечно, но почему бы Светлане не занять высочайший пост в новом государстве?!
Положительно, он очень любил свою дочку. Отдыхая в Крыму или возвращаясь с Кавказа, никогда не забывал послать ей или привезти фрукты. Особенно мандарины. Не потому что они ей очень нравились, а потому что хорошие мандарины были тогда редкостью даже на сталинском столе. А он «находил» для Светланы самые крупные, самые вкусные, получая удовольствие от таких забот о своей маленькой принцессе.
Годы шли, Светлана подрастала, менялась. Все чаще с тревогой и обидой замечал в ней Иосиф Виссарионович то, чего опасался: проявлялись материнские черты, такие, как повышенная возбудимость, чрезмерное увлечение то одними, то другими необязательными заботами, определенный эгоцентризм, выражавшийся в неспособности, в нежелании понять огромность, величие отца и его дел. Как и для матери, для Светланы гораздо ближе становились собственные мелкие, обыденные, пустячные хлопоты и тревоги. Пожалуй, я первым осознал неспособность Светланы подняться на тот уровень, о котором мечтал Сталин. Не сразу сказал ему об этом, не желая разочаровывать, надеясь, что минуют издержки молодости и Светлана нормализуется, цепкий ум и начитанность позволят ей одолеть внутренний хаос. Точнее — из похотливой, неуправляемой девицы сможет она стать строгим, волевым человеком.
Не слишком ли велики требования? Жизнь у нее была такая, что трудно позавидовать. Быть дочерью великого вождя, единственной на всю страну, ощущать на себе постоянно сверхчеловеческий пресс — не так-то просто. Даже сильная натура может согнуться, расплющиться, не говоря уже о девушке с незавидной психикой, унаследованной от одного и от другого родителя.
Светлана и моя дочь — почти ровесницы. Одна няня когда-то приглядывала за ними. И у той, и у другой — наполовину грузинская кровь. Только у Светланы — со стороны отца, а у моей — от матери. Но насколько же огромна разница между ними! Моя дочь росла уравновешенной, доброй, в меру серьезной, я бы сказал — смелой для своего возраста, активной и откровенной. Светлана же была скрытной, болезненно-стеснительной и в то же время легко возбудимой девушкой с явным, как теперь говорят, комплексом неполноценности. Своей дочери я без колебаний доверил бы управление государством, она делала бы это ответственно, спокойно, выслушивая надлежащих специалистов. А Светлану я не подпустил бы ни к какому рулю. Слишком много эмоций, порывов, необдуманных поступков.
Светлане всегда было нелегко. По материнской линии унаследовала она обостренную сексуальность, начавшую проявляться лет с четырнадцати: бунтующая плоть терзала, нервировала ее, не находя никакого выхода. Она вынуждена была скрывать, подавлять желания, даже самые естественные. Поговорить, разрядиться словами ей было не с кем. Вырастай она в обычных условиях, начала бы бегать на свидания, была бы у нее какая-то отдушина. Лет в семнадцать — восемнадцать вышла бы замуж. Сильный мужчина погасил бы ее горячность, превратил бы в уравновешенную женщину, обычную, добрую мать и хозяйку. Но этого не могло быть. Наоборот, все складывалось уродливо, противоестественно.
Представьте себе юную девушку с присущей этому возрасту стыдливостью, застенчивостью. А за ней по пятам всюду следует охранник-мужчина. Мало ли что может случиться: резинка у чулка отстегнулась, да просто, извините, пукнуть приспичило, терпенья нет. А в двух шагах от тебя, как привязанный, торжественно шествует охранник.
В школе у Светланы имелась отдельная комната рядом с кабинетом директора. Краснея под любопытными взглядами, девушка обязана была укрываться там до и после уроков, проводить перемены. В этой комнате, в одиночестве, ела она проверенный (не отравлен ли!) завтрак или просто скучала у окна. Ни с одной ровесницей не могла она подружиться, ни с одним мальчишкой не прошлась, держась за руку. Чувства и переживания, свойственные ее возрасту, не получали у Светланы никакого выхода: нагнетались, копились и загнивали. Будь Светлана красавицей, а еще лучше — красивой дурой (такое сочетание является наиболее распространенным), дела обстояли бы проще. Шествовала бы она мимо людей, мимо других девушек с гордо задранной головой, преисполненная чувства собственного достоинства. Но Светлана сознавала, что она не отличается привлекательностью, что внешне она не хороша. В молодости сие воспринимается очень болезненно (пока не поймешь, что это — не самое главное), очень угнетает, особенно если вокруг тебя здоровые, красивые, самоуверенные, молодые люди.
Получив от бабки и от матери обостренный женский потенциал, Светлана, увы, не унаследовала привлекательности, русско-цыганской яркости Аллилуевых, рельефной фигуры. Рыжеватая, худенькая, бесцветная, она не привлекала мужского внимания. Лицо заурядное, фигура плоская: ни груди, ни бедер. И ноги — только для ходьбы, а не для любования.
Такая внешность — и страстное, раздирающее желание нравиться. И постоянное сомнение в возможности этого. И охранник за спиной, сковывающий своим присутствием каждое движение, пресекающий все встречные взгляды. Вполне достаточно оснований, чтобы утратить и жизнерадостность, и надежды, и душевное равновесие.
Всем своим существом Светлана ждала встречи с тем, кто обратит на нее внимание, не побоится ее положения, пробьет окружающую ее стену. Полураскрытая роза тянулась к поцелую. Весьма благоприятным было такое ее состояние для вторжения авантюриста, наглеца или человека, стремившегося достичь корыстных целей. «Возьми — я твоя!» Так и будет, когда появится смекалистый, бойкий, видавший виды (тертый и потертый) кинорежиссер Леля Каплер. Это случится позже, во время войны. А сейчас вернемся к основной линии нашего повествования. Видя, как мучается Светлана, какой ненормальный образ жизни вынуждена вести, я старался держать свою дочь подальше от нее и вообще от подросших «кремлевских» детей. Определил в обычную школу, и она училась там, равная среди равных, не чувствуя себя ни униженной, ни вознесенной.
В лице дочери много черт, доставшихся от матери. Рассудительность, доброта и тактичность — тоже от нее. Хочу, чтобы от меня унаследовала любовь к Великой России — колыбели многих народов, мою добросовестность и аккуратность. И еще стремление, которое так четко выразил светлой памяти генерал Драгомиров: «Никогда не выделяться; больше значить, чем казаться».
Думаю, дочь хорошо помнит сей афоризм. И надеюсь, вслед за мной она еще скажет свое слово.
17
Задала моя умница задачку нелегкую. Спросила:
— Папа, Яков Иосифович ведь сын Иосифа Виссарионовича? Сын Сталина, верно? И Светлана с Васей тоже Сталины. А дядя Яша почему-то Джугашвили?
— У них были разные мамы.
