Мы уже говорили о том, что флибустьеры обожали д'Ожерона, который в свою очередь знал большинство флибустьеров лично и умел потакать им, заставляя тем не менее уважать себя, а иногда и бояться.
Перед отъездом губернатор пожелал осмотреть судно, чем чрезвычайно польстил экипажу, после чего, пригласив на торжественный обед своего племянника и главных офицеров на шхуне, сел в сопровождении Монбара в шлюпку, приготовленную для него по приказанию Филиппа.
Сойдя на берег, д'Ожерон напомнил Монбару о своем приглашении, попросив не опаздывать, потом оба дружески Распрощались и разошлись в разные стороны. Монбару с большим трудом удалось уклонился от пышной встречи и оваций, приготовленных ему Береговыми братьями, которые непременно хотели с триумфом нести его на руках. Наконец ему удалось зайти в гостиницу, случайно попавшуюся по дороге, и толпа, прождав его довольно продолжительное время перед дверью и видя, что он не выходит, наконец разошлась.
XII
Гостиница
Гостиница, в которой Монбар укрылся, чтобы избавиться от бурного приема, устроенного Береговыми братьями в честь его прибытия, имела довольно скромный вид и находилась почти у самой пристани, на углу двух улиц. Как почти все дома в этом городе, здание гостиницы имело плоскую крышу в виде террасы, с полукруглым балконом на первом этаже и с перистилем из древесных стволов, поддерживавших широкую галерею над дверью. Ветка лимонного дерева была привязана к железному треугольнику, на конце которого качалась большая доска, где красовалась надпись, сделанная огромными буквами желтого цвета: Хорошие квартиры для моряков.
Войдя внутрь, Монбар плотно затворил за собой дверь и с минуту находился почти в полной темноте; но мало-помалу его глаза привыкли к полумраку, так что он смог различать окружавшие его предметы. Зала, в которой он очутился, была не слишком большой. Вся мебель состояла из нескольких столов, скамей и стульев; в углу были составлены весла, мачты, снасти и сети. В глубине залы виднелся прилавок, на котором стояло несколько бутылок с различными напитками. Флибустьер осмотрелся вокруг. Он был один. Сев на скамью и ударив эфесом шпаги по столу, чтобы позвать прислугу, Монбар оперся локтями о стол, опустил голову на руки и предался размышлениям.
Через минуту легкий шум заставил его приподнять голову; перед ним спиной к свету неподвижно стояла женщина.
Черты ее лица в темноте, царившей в зале, терялись в неопределенных линиях. Она устремила на флибустьера взгляд с таким странным выражением, что он невольно вздрогнул.
— Вы звали, — сказала она тихим и дрожащим голосом. — Что вам угодно?
При первых звуках этого голоса флибустьер почувствовал волнение, в котором не мог дать себе отчета; он задрожал и холодный пот выступил на его висках.
— Да, я звал, — ответил он, сам не зная, что говорит. — Вы, без сомнения, хозяйка этой гостиницы?
— Да, — ответила она, потупив голову.
Монбар, все более и более озабоченный, напрасно старался рассмотреть лицо собеседницы: та, без сомнения не доверяясь темноте и желая остаться неизвестной, закрыла лицо толстой тканью своей мантильи.
— Я моряк, — продолжал авантюрист, — и…
— Я вас знаю, — мягко перебила она.
— А-а! — воскликнул он. — Вы знаете меня?
— Да. Вы — грозный и неумолимый предводитель флибустьеров, которого испанцы прозвали Губителем.
— Да, это правда, — произнес он с невыразимой ненавистью, — я никогда не даю пощады испанцам.
Она поклонилась и ничего не ответила.
— Можете вы предоставить мне комнаты в этой гостинице?
— Почему же нет, если вы желаете… Однако у вас есть собственный дом.
— Какое вам дело?
— Да, правда, — ответила она кротко, — это меня не касается.
— Проживают ли у вас другие флибустьеры?
— Да, трое.
— Кто они такие?
— Франкер, кавалер де Граммон и капитан Дрейк.
— Хорошо. Можете вы дать мне отдельные комнаты?
— Что значит «отдельные»? Я не совсем хорошо понимаю вас, извините меня; я испанка, и французский язык мало знаком мне.
— А! Так вы испанка? — сказал Монбар резко.
— То есть, — ответила она с живостью, — я родилась в Испанской Фландрии.
— А-а!.. — произнес Монбар, бросая на нее долгий взгляд. Потом, как бы не придавая никакой важности этому объяснению, он продолжал: — Под словами «отдельные комнаты» я подразумеваю помещение, не имеющее никакого сообщения с другими помещениями, где я мог бы свободно находиться, не опасаясь встречи с посторонними, а в случае надобности и не будучи никем видим.
— У меня есть такая квартира, которая вам нужна.
— Я беру ее. Вот задаток.
Он бросил на стол несколько монет.
— Я никогда не беру вперед, — ответила она, быстро отталкивая деньги.
— Тем хуже, потому что эти деньги пропадут: я никогда не беру назад то, что отдал.
Она колебалась с минуту, потом, подобрав золотые монеты, сказала:
— Но вам надо знать цену этой квартиры.
— Вы знаете, что я богат; цена для меня ничего не значит.
— Хотите посмотреть, по крайней мере?
— Зачем? Если квартира действительно такова, как вы говорите, я уверен, что она будет для меня удобна.
— Когда вы желаете переехать?
— Сегодня, сейчас же.
Он встал. Этот разговор тяготил его. Он чувствовал себя неловко с этой женщиной, хотя вряд ли мог отдать себе отчет, почему именно.
— Простите, — внезапно произнесла она, удерживая его, — еще одно слово.
— Говорите, — ответил он, садясь.
— Мне хотелось бы попросить вас об одном одолжении.
— Об одолжении? Меня?
— Да, — сказала она смиренно.
— Вы меня знаете, вы испанка, и просите меня об одолжении! — заметил он, пожимая плечами.
— Я знаю, что поступаю нехорошо, но я прошу вас об этом одолжении, потому что только вы один можете оказать мне его.
— Раз так, говорите, я слушаю вас, но будьте кратки.
— Я прошу у вас только пять минут.
— Хорошо, пусть будет пять минут.
В эту минуту дверь отворилась и в залу вошли два человека. Она отступила и, сделав флибустьеру знак, чтобы он следовал за ней, тихо произнесла:
— Идите за мной, я отведу вас в ваши комнаты.
— Но о чем же вы хотели меня просить?
— После, в другой раз, — ответила она голосом, прерывающимся от волнения.
— Как вам угодно. Однако этот господин мне знаком, и я желаю с ним поговорить.
— Вы знаете Франкера?! — вскричала она, вздрогнув.
— Почему бы мне его не знать, да и с какой стати это касается вас?
— Меня? Это меня нисколько не касается.
