вопросу" и ожидает, что Пруссия сыграет свою роль в его решении, он желает, чтобы войска его армии носили "немецкую кокарду так же, как и прусскую".46
Больше всего поразила декларация, опубликованная вечером 21 марта под названием "К моему народу и немецкой нации". Обращение начиналось с воспоминаний об опасных днях 1813 года, когда король Фридрих Вильгельм III "спас Пруссию и Германию от позора и унижения", и далее утверждалось, что в нынешнем кризисе необходимо сотрудничество германских князей под единым руководством:
Сегодня я принимаю это руководство [...]. Мой народ, который не боится опасности, не оставит меня, и Германия присоединится ко мне в духе доверия. Сегодня я принял старые германские цвета и поставил себя и свой народ под почтенное знамя Германского рейха. Отныне Пруссия вливается в состав Германии.47
Было бы ошибкой рассматривать эти экстравагантные жесты просто как оппортунистическую попытку собрать массовую поддержку вокруг осажденной монархии . Энтузиазм Фридриха Вильгельма по отношению к "Германии" был совершенно искренним и возник задолго до начала революций 1848 года. Действительно, можно утверждать, что он был первым по-настоящему по-немецки настроенным монархом, занимавшим трон Гогенцоллернов. Фридрих Вильгельм принимал активное участие в проекте возобновления строительства Кельнского собора - грандиозного готического сооружения, начатого в 1248 году, но не завершенного после того, как в 1560 году работы были остановлены. Разговоры о достройке собора велись с начала века, и Фредерик Вильгельм стал горячим сторонником и приверженцем этой идеи. В 1842 году, через два года после своего воцарения, король отправился в Рейнскую область, чтобы принять участие в торжествах по случаю начала строительных работ. Он посетил протестантские и католические службы и председательствовал на церемонии закладки фундамента, на которой, к изумлению и восторгу зрителей, произнес искрометную импровизированную речь, восхваляющую "дух немецкого единства и силы", воплощенный в проекте собора.48 Примерно в то же время он написал Меттерниху, что решил посвятить себя "обеспечению величия, мощи и чести Германии".49
Когда Фридрих Вильгельм говорил о немецком "единстве", он имел в виду не политическое единство национального государства, а диффузное, культурное, сакральное единство средневекового Германского рейха. Поэтому его рассуждения не обязательно подразумевали вызов традиционному капитанству Австрии в сообществе немецких государств. Даже во время военного кризиса 1840-41 годов, когда Фридрих Вильгельм поддерживал усилия по расширению влияния Пруссии на меры безопасности южногерманских государств, он не хотел думать о прямой конфронтации с Веной. В весенние месяцы 1848 года представления прусского короля о будущем Германии все еще оставались, по сути, представлениями о прошлом. 24 апреля Фридрих Вильгельм заявил ганноверскому либералу и франкфуртскому депутату Фридриху Кристофу Дальману, что его видение Германии - это своего рода возрожденная Священная Римская империя, в которой "король немцев" (возможно, пруссак) будет избираться возрожденной коллегией курфюрстов и осуществлять исполнительную власть под почетным капитанством габсбургского "римского императора".50 Будучи романтиком монархического легитимизма, он осуждал идею односторонней борьбы за власть, которая ущемила бы исторические права других германских корон. Поэтому он признался, что пришел в ужас, когда его новый либеральный министр иностранных дел (Генрих Александр фон Арним-Суков, назначен 21 марта) предложил ему принять корону новой "Германской империи" . "Против моей собственной объявленной и хорошо мотивированной воли, - жаловался он близкому консервативному соратнику, - [Арним-Суков] хочет преподнести мне императорский титул... Я не приму корону".51
Однако возражения короля против прусского императорского титула отнюдь не были категоричными. Совсем другое дело, если бы другие немецкие князья добровольно избрали его на главенствующую должность, а австрийцы были готовы отказаться от своих древних притязаний на лидерство в Германском содружестве. При таких обстоятельствах, сказал он королю Саксонии Фридриху Августу II в первую неделю мая, он был бы готов рассмотреть возможность принятия короны нового германского рейха.52 В то время это были весьма умозрительные рассуждения, но по мере развития событий летом и осенью 1848 года они стали казаться все более правдоподобными.
Уже через месяц после начала революции у Пруссии появилась возможность продемонстрировать свою готовность проявить лидерство в защите национальных интересов Германии. Назревал кризис, связанный с будущим герцогств Шлезвиг и Гольштейн, преимущественно аграрных княжеств, которые находились на границе между немецко- и датскоязычной Северной Европой. Сложный правовой и конституционный статус двух герцогств определялся тремя неудобными фактами: во-первых, закон XV века запрещал разделение двух княжеств; во-вторых, Гольштейн был членом Германской конфедерации, а Шлезвиг на севере - нет; в-третьих, герцогства действовали по иному закону наследования, чем Королевство Дания - наследование по женской линии было возможно в королевстве, но не в герцогствах, где господствовал салический закон. Вопрос наследования стал вызывать беспокойство в начале 1840-х годов, когда стало ясно, что датский кронпринц Фредерик VII, скорее всего, умрет без потомства. Перед правительством в Копенгагене замаячила перспектива того, что Шлезвиг с его многочисленным датским населением может быть навсегда отделен от датского государства. Чтобы предотвратить такое развитие событий, отец Фредерика, Кристиан VIII, издал так называемое "Открытое письмо" 1846 года, в котором объявил о применении к Шлезвигу датского наследственного права. Это позволило бы датской короне сохранить свои права на княжество по женской линии, если бы будущий король умер бездетным. Кризис, вызванный "Открытым письмом" в немецких землях, привел к резкому усилению националистических настроений; как мы уже видели , он также побудил многих умеренных либералов обратиться к Пруссии за лидерством перед лицом угрозы, которую представляло для немецких интересов (и в частности для немецкого меньшинства в Шлезвиге) датское правительство.
Вскоре после своего восшествия на датский престол 20 января 1848 года Фредерик VII поставил точку в этом вопросе, объявив о скором опубликовании национальной датской конституции и заявив, что король намерен включить Шлезвиг в состав датского унитарного государства. Теперь процесс эскалации происходил по обе стороны границы: в Копенгагене руку Фредерику VII навязало националистическое движение Эйдердана; в Берлине на Фредерика Вильгельма IV оказал давление Арним-Сакков, бенефициар мартовского восстания. 21 марта новое датское правительство аннексировало Шлезвиг. В ответ немцы на юге Шлезвига сформировали революционное временное правительство. Возмущенные датской аннексией, власти Конфедерации проголосовали за вхождение Шлезвига в состав Германской конфедерации. Действуя с официального одобрения Германской конфедерации, пруссаки собрали военный контингент, усиленный небольшими отрядами из нескольких других северных земель Германии, и 23 апреля вошли в Шлезвиг. Немецкие войска быстро захватили датские позиции и продвинулись на север в датскую Ютландию, хотя им не удалось сломить превосходство датских сил на море.
Националисты ликовали, особенно во Франкфуртском парламенте, где несколько самых видных либеральных депутатов, включая Георга Беселера, Фридриха Кристофа Дальмана и историка Иоганна Густава Дройзена, имели тесные личные связи с герцогствами. Националисты не смогли в должной мере оценить тот факт,
