Глава 4
Да, жить в Городе, где родилась и росла Аделаида, было действительно труднейшей дисциплинарной задачей, до конца разрешенной далеко не каждому!
Раз у Аделаиды начались «тра-ля-ля», и её полностью можно отнести к женскому полу, со всеми вытекающими отсюда последствиями, мама решила удвоить своё усердие по воспитанию «настоящей, порядочной и образованной девушки из хорошей семьи». С того дня, как Аделаида пошла в туалет и, увидев в унитазе кровь, поняла, что очень больна, прошло довольно много времени. Почти забылось, как мама всучила ей «Медицинскую энциклопедию», зажатую пальцем на нужной странице, и велела прочесть «вот этот абзац». Аделаида тогда мало что поняла, но слава Богу, девчонки в школе довольно доходчиво объяснили, что к чему. Мама, в свою очередь, расширила и углубила все те познания, которыми делилась с одноклассницами Олька. И всё оказалось совсем не так просто, как Олька говорила. У Ольки была очень примитивная, то есть – упрощённая позиция. Не всё соответствовало формуле: девочка – замужество – ребёнок – семья. Чтоб эту простую формулу воплотить в жизнь, иными словами – исполнить основное предназначение женщины, надо было прежде всего соответствовать основным параметрам при искусственном отборе на всех этапах жизненного пути. Если один из этапов был пропущен, или «не соответствовал» «принятому», то девочка вполне могла и не выполнить «своего истинного предназначения»! Видимо, поэтому мама решила не рисковать с такой «несобранной» дочерью и рьяно принялась строить в Аделаиде «будущую женщину». Она начала тщательно ей помогать в становлении. Красной строкой любых маминых внушений было:
– Самое дорогое у девушки – это её честь!
– Береги платье снову, а честь – смолоду!
И как альтернатива:
– Лучше смерть, чем бесчестите!
Причём слово «честь» сводилось исключительно к какому-то заумному, как мама говорила, «целомудрию». Короче, у каждой девочки между ногами есть девственная плева, то есть, такая кожа, как плёнка, которая должна порваться, когда девушка впервые «бывает» с мужчиной. Оказалось – это и есть тот самый «цветок», который надо «донести» до мужчины, это про который Аделаида тогда не понимала, зачем мужикам дарить цветы! Так вот, задача девочки – сохранять эту самую «плеву», похожую на кожу, во что бы то ни стало, чтоб выйти замуж «нетронутой девушкой». Девочка, которая до замужества позволяет себе общение с противоположным полом – растлевается, становится «доступной», так сказать «портится».
В этом месте мама обычно выразительно махала рукой, – девочка идёт по рукам…
Чтоб доказать и обосновать свою правоту, мама приводила множественные примеры из собственной жизни, один из которых звучал так:
– Со мной в школе училась девочка, которая встречалась с сыном генерала. Встречалась, ну, понимаешь? Они ходили в кино, целовались, наверное…
– Точно целовались! – Аделаида вспоминала уроки Ольки в раздевалке спортзала.
– А ты откуда знаешь?! Не перебивая меня! Целовались, целовались, и тут у неё вдруг начал расти живот! Растёт и растёт! Растёт и растёт! И мы у неё спрашиваем:
– Марта, ты чего так поправилась?
Она говорит:
– Сама не знаю! Вот растёт живот и растёт!
Да, ещё она сказала:
– Мало того, что растёт, иногда внутри всё вдруг так затрясётся, что страшно становится! Я думаю, что заболела.
Тут ей кто-то сказал, что так бывает при диагнозе «блуждающая почка».
О! Наверное, у меня блуждающая почка! И все ей верили! Потом оказалось, что она беременная! Представляешь?! Оказывается, как было дело: однажды она с этим мальчиком на Новый год где-то остались вместе, ночевать, ну. Новый год не дома она встречала, а где-то в другом месте на всю ночь осталась. И они там с этим самым мальчиком – сыном генерала «игрались». Игрались – это не когда делали по-настоящему, а когда немного делают, чтоб она девочкой осталась. Так вот, моя дорогая! Она, оказывается, осталась девочкой, но забеременела!!!! Доигралась! И вот я помню, в школе говорили, что её потом забрали в больницу, она действительно ещё была «девочкой». И чтоб не повредить девственную плеву, ей разрезали живот вот так! – и мама на себе показывала, как именно разрезали ей живот. – И достали у неё ребёнка. Это называется: сделали «кесарево сечение», по имени Кесаря, которого мать именно так и родила… И оставили этого ребёнка в больнице… И вот такая произошла история, видишь? Иногда не обязательно, чтоб девственная плева порвалась, чтоб забеременеть!
«Точно! Мама права! И Олька говорила, что „играться“ можно не только с мужем, и женщина из нормальной превращается в беременную!»
Мам! – Аделаида по своей дотошности иногда злила даже саму себя. – А что с ребёнком потом было? – Ладно, беременная-то беременная. Но потом-то это заканчивается, и появляется ребёнок, и женщина опять из нильской бегемотихи превращается в нормальную. – Мам! Как его назвали, когда забрали? Это мальчик был или девочка? – Аделаида улыбается, представив себе лысое, смешное существо, точь-в-точь как у соседки напротив.
Слушай, ты ненормальная?! – мама удивлённо смотрит на Аделаиду. – Говорят тебе: чтоб спрятать, или смыть позор с семьи, ребёнка оставили в роддоме! Откуда я знаю, мальчик – девочка?! Потом, говорят, его усыновили богатые люди.
Кто позор? Ребёнок позор? – Аделаида во все глаза смотрит на маму.
Чтоб ты сдохла: ты – мой позор, поняла?! Позор то, что она, не выйдя замуж, забеременела! Значит, уже была с мужчиной. Родила! Кому она теперь докажет: девушка она или нет?! Кто на ней женится?! Как её родители должны людям в глаза смотреть?! Над ними бы всю жизнь смеялись и говорили бы, что они не смогли воспитать нормальную дочь! Им бы плевали вслед! А так они переехали в другой город и она там, говорят, вышла замуж, родила детей…
Интересно, про которого она оставила в роддоме вспоминала? – Аделаида спросила больше у себя, чем у мамы.
Ты специально хочешь меня разозлить?! – мама была на грани и сдерживалась из последних сил. – Я тебе о чести и достоинстве, о женской скромности, целомудрии, а ты мне о каком-то ребёнке! Я тебе о порядочности, ты спрашиваешь «мальчик или девочка»! Всё, ладно, разговор окончен. То ли совсем дура, то ли притворяешься… Давай, пошла отсюда!
Вообще-то, мама, как всегда, была права! Никто не хотел в семье иметь недостойную невестку. Буквально ещё совсем недавно весь двор обсуждал происшествие, поднявшее на ноги и старую часть Города и новые микрорайоны.
Прямо по соседству с Аделаидой жила семья, в которой единственный сын в свои тридцать пять никак не мог жениться. Наконец, ему кто-то из родственников, или просто знакомых сосватал «хорошую девочку», но с «46 квартала», как назвали новостройку. «Хорошая девочка» понравилась и «хорошему мальчику» и родителям. Сыграли большую свадьбу. Прямо посередине двора натянули огромную брезентовую палатку. На двух грузовиках привезли столы, похожие на досчатый пол, только с раскладными ножками. Огромные лавки. Там, где не хватило лавок, обернули бумагой для колбасы простые доски со стройки и перевязали их верёвками. Потом привезли живого телёнка и двух барашков. Свадьба гуляла дня три или четыре. Молодые сидели на наскоро сколоченной сцене, бледные и очень взволнованные. Ещё через неделю «хорошая девочка» со двора исчезла, как будто её и вовсе не было, как не было и большого кровавого пятна от недавно съеденного телёнка, если носком туфли поковырять землю под спиленной акацией. Сперва подумали, что «хорошая» оказалась «нехорошей».
Все соседки во дворе перешёптывались, ломали головы в поисках истины повсеместно и ежечасно. Говорили разное: то ли будто бы её мама заболела, и ей срочно пришлось уехать «на тот берег». Но с «того берега» доходили слухи, что мама здорова, стали говорить, что она не только оказалась «нечестной», а что в Большом Городе у неё трое детей от председателя профкома, где она работала. Наконец, тётя Тина, видно, устав от непрекращающихся вопросов, и от страха лишний раз выйти из дому, решила пойти в народ и рассказала всё без утайки.
Сперва всё шло нормально. «Хорошая девочка», культурная и воспитанная, вставала рано, в кровати не залёживалась, «неплохо готовила» и прибиралась в квартире. И вот, «буквална через нескако дней после свадбы» (буквально через несколько дней после свадьбы) мать жениха, соседка тётя Тина, «савсем слючайна» зашла в ванную, когда молодая невестка купалась:
…и ви преставляете! – кричала во дворе обманутая тётя Тина, размахивая руками и вертясь как пропеллер. Она старалась повернуть на себе кофту, кофта выскальзывала из дрожащих рук, она снова её хватала, кофта снова выскакивала:
Представляете – неё огромный шрам вот отсюда, – она всё интенсивней крутила несчастную кофту, ловя её за шов на спине, – и вот досюда! Досюда, я говорю! – Тётя Тина с силой тыкала себя указательным пальцем в грудину. – Я говорю ей: «Эта-а-а чтоо-о-о?!» Она мальчит! Я опять говору: «Эта что-о-о-о?!» Она началь плякать и гаварит: «Вот мне, когда я была маленькая, операцию на лёгких делали… Это было давно… теперь у меня всё хорошо…» Ах, ти суволочь такая, а! Откудава я знаю: харашо, нехарашо?!. Я что, своего эдинственного си на растила, чтоби мнэ болную женщину в дом дали?! Я тоже думаю: почему ей ужэ двадцать два, и никто замуж нэ брал?! И говорят – никогда ни с кем не встречалса! Говорят: домашняя дэвочка, харошая дэвочка!!! Я тоже думаю: почему из Другова раёна?! Оказывается, там всэ просто всё знали! Всэ знали и апериция и маперция. И харошая и марошая… Какие она дэти может ражат, кто знаэт! Я этим сватам!.. Я этим сватам… Я даже пака нэ знаю, что сдэлаю! Каких детей рожает, а?!
