— Не кричи, — Инна забавно наморщила носик и скорчила подруге рожицу, — что за манера сразу страх нагонять: а вдруг, а вдруг! Ты вот мне скажи, как он вел себя на свадьбе?
— Никак, — пожала плечами Наташа, — пришел поздно, посидел немножко и ушел.
— По нему видно было, что он переживает?
— Да нет… кажется…
— Непонятно. — Инна переменила позу, усевшись поудобнее и спрятав босые ножки под широкую плиссированную юбку. — С одной стороны, с виду он не страдает, но с другой стороны, немножко посидел и ушел, то есть ему все это было неприятно. Непонятно… Слушай, а почему бы тебе не поговорить с ним, а?
— О чем?
— Об этом. Ну подойди ты к нему и спроси напрямую: мол, Марик, у тебя есть девушка, которую ты любишь? И кто она? Пусть уж он тебе один раз ответит, и ты перестанешь маяться.
— Ты что? — испугалась Наташа. — Как это я спрошу?
— А что? Возьмешь и спросишь. Что в этом такого? Он тебе как старший брат, почему сестра не может задать такой вопрос своему брату? Если бы у меня был брат, я бы все-все-все про его личную жизнь знала. Я про Милкиных ухажеров все знаю, всех видела.
Мгновенная и ставшая привычной зависть снова уколола Наташу: вот если бы у нее с сестрой Люсей были такие отношения, как у Инны с Милой! Люся стала совсем чужой с тех пор, как переехала в отдельную комнату, теперь Наташа по нескольку дней с ней не видится. Но идея, поданная подругой, стала прорастать в ее голове и пускать корни. Один раз она решилась и задала мучивший ее вопрос Бэлле Львовне, но ничего конкретного в ответ не услышала, кроме того, что Марик — однолюб и что девушки им интересуются, но пока не намечается ничего серьезного. А что, если и в самом деле спросить у Марика? Может быть, она напрасно, как выражается Инка, нагоняет страх, и Бэлла Львовна имела в виду, что если уж Марик кого-то полюбит, то это на всю жизнь, но пока такая девушка ему не встретилась. А вдруг… вдруг окажется, что он любит ее, Наташу, только ее, и терпеливо ждет, пока она вырастет и закончит школу. Господи, какое это было бы счастье!
* * *
С того дня Наташа с новой силой принялась наблюдать за Мариком, уделяя особое внимание тому, как он на нее смотрит, как говорит с ней, как гладит по голове. По вечерам, лежа в постели, она снова и снова перебирала в памяти свои наблюдения, выискивая признаки особого отношения к себе со стороны соседа. Иногда такие признаки были налицо, иногда их приходилось собирать по крупицам из всех впечатлений за день, но примерно месяца через два Наташа прочно утвердилась в своих догадках. Напрасно ломала она голову в поисках невидимой соперницы, ее нет и никогда не было, потому что Марик любит ее, Наташу. Тогда чего же он ждет? Почему не скажет ей об этом? Может быть, боится, что она его отвергнет? Вот глупый! Неужели он до сих пор не понял, что он для нее самый лучший и самый любимый? Да, Инка права, надо непременно завести об этом разговор, заставить Марика признаться ей в любви и сказать ему, что она тоже его любит. И все будет чудесно. Они смогут больше не прятать свои чувства друг от друга и от окружающих и будут все свободное время проводить вместе.
Решение было принято, теперь осталось найти подходящий для объяснения момент.
* * *
Очередь в гастрономе на Смоленской площади двигалась медленно, и Наташа, чтобы не скучать, мысленно повторяла список покупок и прикидывала, сколько сдачи останется с пяти рублей, которые дала мама на продукты. Триста граммов колбасы по два рубля двадцать копеек — шестьдесят шесть копеек. Двести граммов сливочного масла по три шестьдесят — семьдесят две копейки. Черный хлеб за четырнадцать и белый батон за тринадцать — двадцать семь. В молочном отделе еще велено взять три пакета молока, синеньких, по шестнадцать копеек, полкило сметаны по рубль пятьдесят — семьдесят пять копеек, и бутылку кефира — еще тридцать. И триста граммов сыра по три рубля за килограмм — девяносто копеек. Потом надо бежать в овощной магазин за картошкой, по десять копеек за килограмм, в пакете три кило, стало быть, еще тридцать копеек. Итого сколько набежало? Четыре рубля тридцать восемь копеек. Останется еще шестьдесят две копейки, так что можно купить молоко не по шестнадцать копеек, трехпроцентное, а по двадцать пять, в красных пакетиках-пирамидках, в нем шесть процентов жирности, поэтому оно вкуснее, хотя и дороже. И сметану взять не по рубль пятьдесят, а по рубль семьдесят, она хоть не такая кислая и жидкая, а ведь сметана нужна маме для теста, она собирается в выходные что-то испечь, наверное, любимый Наташин торт-медовик, он как раз на сметане делается.
Увлеченная расчетами, она вздрогнула, услышав совсем рядом знакомый голос:
— Девушка, я перед вами занимал, вы не забыли?
Перед ней стоял улыбающийся Марик с авоськой в руке.
— Прихожу с работы, а меня мама в магазин посылает, говорит, мол, Наташа только что побежала в гастроном, иди скорее, может, она еще в очереди стоит. Удачно я успел, да, Туся? Давно стоишь?
Наташа взглянула на маленькие часики на кожаном ремешке — подарок отца ко дню рождения.
— Минут сорок. Вставай передо мной, всего три человека осталось.
— Неправильно мыслишь. Вот тебе рубль, возьми для нас двести граммов «Любительской» колбасы, а я пойду в молочный очередь занимать.
Так, сменяя друг друга в очередях, они купили все необходимое. Марик левой рукой легко подхватил тяжелую Наташину сумку, а правую согнул в локте:
— Хватайся, а то скользко, упадешь.
На улице и в самом деле было скользко, декабрьский мороз лизал ледяным языком щеки и нос, холодный ветер засыпал в глаза мелкую снежную крупу. У Наташи моментально замерзли руки, и только тут она сообразила, что в пылу беготни из очереди в очередь сунула перчатки на самое дно сумки, и теперь для того, чтобы их достать, нужно останавливаться, ставить сумку на тротуар и выкладывать все продукты. Ладно, правую руку она засунет в карман, а вот что делать с левой, которая так хорошо лежит на рукаве у Марика? Не убирать же ее. Ладно, ради такого случая можно и потерпеть, до дома ведь совсем близко.
Однако Марик почти сразу заметил ее покрасневшие пальцы.
— А перчатки где? Потеряла?
— Они в сумке, я их продуктами завалила, — как можно беспечнее отозвалась Наташа. — Да мне и не холодно совсем.
Он остановился, поставил на тротуар Наташину сумку и свою авоську, снял перчатки и протянул ей:
— Возьми, надень, а то лапки отморозишь. Бери, бери, не стесняйся.
— А ты как же?
— А мне не страшно, у меня, как у всех мужчин, кожа толстая.
— Ты обо всех девушках так заботишься? — весело спросила она.
— Не обо всех, а только о некоторых.
— О каких же?
— О самых лучших.
Сердце ее гулко заухало в груди. Вот он, тот момент, когда удобно и уместно задать свой вопрос. Ну же, Наталья, давай, решайся, еще три шага — и дверь подъезда, где они живут.
— Значит, я — самая лучшая? — осторожно спросила она.
— Вне всякого сомнения, — улыбнулся Марик, открывая перед ней дверь.
— Ты не шутишь?
— Ну какие же могут быть шутки. Все знают, что Наташа Казанцева — самая лучшая девушка на свете, спортсменка, комсомолка, отличница и, наконец, просто красавица.
Они уже начали подниматься по лестнице на четвертый этаж, и Наташа чувствовала, что что-то не так, разговор идет по какой-то совсем другой колее и ведет совсем в другую сторону. Осталось пройти всего три этажа. И она решилась:
— Марик, а ты кого-нибудь любишь?
И замерла в ужасе перед собственной смелостью.
— Конечно, маму люблю, друзей своих люблю, учеников. И вас всех, моих соседей, тоже люблю.
— Я не это имела в виду. У тебя есть девушка, которую ты любишь?
Марик остановился, удивленно посмотрел на нее:
— Вот это вопрос! Даже и не знаю, что тебе ответить, ты меня совсем ошарашила.
— Ответь правду.
— Зачем? Зачем тебе это знать?
— Мне нужно. Марик, пожалуйста, скажи, мне очень важно это знать.
Лицо его стало неожиданно серьезным. Свободной рукой он погладил Наташу по холодной щеке.
— Туся, никогда не задавай вопрос, если ты не уверена, что готова услышать ответ.
— Но я готова… — запротестовала было Наташа, однако Марик перебил ее:
— Я все сказал. Ты подумай над моими словами. И больше мы это обсуждать не будем, — твердо произнес он.
До квартиры они дошли в полном молчании. «Никогда не задавай вопрос, если не уверена, что готова услышать ответ». Что это должно означать?
* * *
О том, что Ниночка беременна, первой узнала, как всегда, Бэлла Львовна.
— Ты кого хочешь, мальчика или девочку? — приставала к Нине Наташа, которая почему-то страшно обрадовалась. При мысли о том, что в их квартире появится крошечное существо, о котором нужно будет заботиться, у Наташи становилось радостно и тепло на сердце.
