— Вы хотите, чтобы я ушла? — Она продолжала сидеть в кресле.
— Нет, конечно же я не хочу, чтобы вы уходили! — заорал он. — Я себя чувствую беспомощным ребенком! Я хочу, чтобы меня кто-то держал за руку. Но вы сейчас рискуете приобрести сомнительную известность. Вы не можете так рисковать. Вы не можете…
Она прервала его:
— Знаете что, Траск? Пять лет я не имела отношения хоть к слабому подобию реальной жизни. В кино я не могла взять мужчину за руку без того, чтобы об этом тут же не было упомянуто в колонке светских сплетен. Я не могла иметь тех друзей, которые не нравились студии. Я не могла носить ту одежду, которая не нравилась студии. Я даже не могла высказывать мысли, предварительно не одобренные студией. И внезапно выяснилось, что во всем этом благословенном мире нет никого, кто хоть что-то по-настоящему значил для меня. И что я за это получила? — Она засмеялась. — Какие-то паршивые баксы! И вот в «Уолдорфе» вы мне на золотом блюде выложили вашу историю. Это настоящая беда, настоящая необходимость в помощи, Траск! И я подумала про себя: пять лет я стояла спиной к настоящей жизни — и все для того, чтобы стать величиной. И я сказала себе — к чертям собачьим! Вы хотите, чтобы я держала вас за руку, — и я тоже хочу держать вас за руку. Я хочу снова чувствовать себя женщиной, а не манекеном в витрине.
— Эприл!..
— Похоже, я слишком хорошо сжилась со своими ролями. — Она снова засмеялась. — Не верю даже своим собственным словам. Но все же думаю, Траск, что теперь все по-настоящему.
Встав, актриса пересекла комнату, подошла к Мейсону и взяла его за руку:
— Ты хотел держать меня за руку — так держи. Ты хотел поплакать — плачь. Если хочешь рассказывать пошлые анекдоты, или болтать о своей любовной жизни, или выплакать свои беды — валяй!
Какое-то мгновение он смотрел на нее и отвернулся, чтобы скрыть нежданные слезы.
— Да благословит тебя Бог, — пробормотал он.
— Чтобы стало легче, надо чем-то заняться, — небрежно сказала Эприл. — Тебе надо поесть. Бог знает сколько нам придется ждать их звонка. Тебе надо отдохнуть. А то ты прямо не в себе, друг мой. Так что ложись на диван. А я что-нибудь сооружу на кухне. Если можешь уснуть, поспи — и помни, что я здесь, и, если телефон зазвонит, я тебя тут же подниму. Когда придет время действовать, ты должен быть в форме, Траск. А теперь слушайся маму!
3
Открыв глаза на диване в гостиной, Мейсон резко, как от толчка, сел. Муггси, свернувшийся у него в ногах, выразил недовольство этим неожиданным движением. Он собирался спать еще долго и сладко, поскольку сквозь окно пробивались жаркие душные лучи утреннего солнца. Мейсон повернул голову. О наступившем утре свидетельствовали остатки яичницы и кофе на столе.
Свесив с дивана ноги, он сел, моргая. Затем увидел, как она возвращается из сада. Эприл выглядела живой и свежей, словно поспала несколько часов. Из кухни до него донесся запах свежезаваренного кофе.
Улыбаясь ему, она влетела в комнату:
— Я не хотела убирать отсюда тарелки. Боялась разбудить тебя. — Эприл стала собирать посуду.
— Телефон? — спросил он.
— Ничего. Ни звука.
Когда Муггси выбрался в сад встречать день, Мейсон посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Через пять минут Си-би-эс запустит в эфир местные новости. Подойдя к приемнику, он включил его. Подходил к концу первый длинный кусок шоу Джека Стерлинга. Звучали последние ноты соло на тромбоне Тайри Гленна и мягкого урчания басовых нот пианино.
И вот пошел текст — о конференции мэров по вопросам бюджета, о задержке движения на железной дороге в Нью-Хейвене, об угрозе забастовки транспортных рабочих, если сорвутся переговоры о новом контракте. Профсоюзный лидер, как обычно, громыхал воинственными намеками. И наконец…
— Пока не поступало новостей о похищении двух маленьких детей покойного полицейского Джерри Трасковера. Два мальчика, Майкл и Дэвид, вчера днем были увезены из дома своих дедушки и бабушки в Поулинге, Нью-Йорк. Трасковер был тем самым полицейским, который ранним утром в среду потерял самообладание на станции подземки «Таймс-сквер», застрелил четырех человек и сам был застрелен при попытке к бегству. До сих пор миссис Трасковер ничего не слышала о похитителях ее двух маленьких сыновей. Полиция и окружная прокуратура действуют очень осторожно в надежде, что будут выдвинуты какие-то требования, а ФБР, собирающее свидетельства по этому делу, не исключает, что дети переправлены за границу штата. Те, кто в среду утром пали жертвой кровавой бойни Трасковера, известны своими связями с уголовным миром. Существуют опасения, что это похищение — месть, к которой прибегли друзья кого-то из убитых.
Мейсон выключил радио. Набрав номер оператора, он объяснил, что ждет важный звонок, который все никак не поступает. Нельзя ли набрать номер его телефона и проверить, в порядке ли он? Мейсон повесил трубку. Через несколько секунд телефон зазвонил. Все чисто.
Из кухни с кофейником и чистыми чашками вернулась Эприл.
— Чего они ждут? — спросил Мейсон.
Она расставила на столе чашки. Переносицу пересекла легкая морщинка.
— Я вот думаю…
— Да?
— А не наблюдают ли они за квартирой, Траск? Они могли засечь, что я у тебя, и не хотят говорить, пока не уверятся, что ты остался один.
— Почему? Это же ничего не меняет. Я сделаю все, что они потребуют, не так ли?
— И тем не менее. — Прохладными кончиками пальцев она коснулась его щеки. — Стоит тебе попросить, и я тут же вернусь.
— Не знаю, что бы я делал, не будь тебя здесь. Господи, я же уснул! Даже не верил, что это возможно. Должно быть, я заговорил тебя до смерти.
— Может, это звучит глупо, но давно уже я не чувствовала себя в такой мере человеком. Держись, Траск. Если я тебе понадоблюсь, то буду на другом конце провода. Представится возможность, и я к тебе приеду. Мы не знаем, что от них ждать. — Положив ему руки на плечи, Эприл привстала на цыпочки и легко поцеловала его в губы. — Держи хвост пистолетом, Траск.
Телефон дал о себе знать в десять утра. Это звонил Макс Уолтер. Есть какие-то новости? Новостей нет. Если появятся, Мейсон сообщит ему? Нет, если ему не дадут разрешения.
В час дня телефон зазвонил снова. Голос был незнакомым. Мейсон стиснул трубку с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
— Мистер Траск, это Джордж Хаггинс из окружной прокуратуры, — сказал голос. — Мне известно, что пока вы ничего не знаете. Я был на связи с капитаном Силверменом. Если вы ничего не услышите до пяти часов, то направитесь в «Бар и гриль» Гаррити?
— Да.
— Если обстоятельства сложатся таким образом, мистер Траск, пусть Фланнери выложит карты. Не давите на него. Ничего не требуйте. За вами не будут следить, вас не будут прикрывать. Никоим образом. Мы не можем рисковать. Он не должен ничего заподозрить. Но не теряйте головы. Не обвиняйте его. Пусть он ведет свою игру. И слушайте! Может, он будет как-то увиливать. Потом мы с вами попробуем во всем разобраться. Если выяснится, что он что-то знает, не теряйте хладнокровия! Вам никто не сможет прийти на помощь. Просто запомните его сообщение.
— Вы думаете, что таковое будет?
— Во всяком случае мы должны их переиграть, мистер Траск. Удачи!
— Спасибо.
В 1.15 Мейсон позвонил Эприл Шанд в «Уолдорф». После первого же звонка она сразу схватила трубку:
— Траск! Есть новости?
— Никаких.
— Ох, Траск!
— Похоже, они собираются передать послание через Фланнери, когда я в половине шестого встречусь с ним. Окружная прокуратура свяжется со мной.
— Хочешь, чтобы я приехала и побыла с тобой, пока ты не отправишься на встречу?
— Больше всего на свете… Но не надо.
— Как скажешь.
— Эприл!
— Да?
— Можешь ли ты приехать потом? Ключ от дверей я оставлю под ковриком. Если ты будешь на месте, когда я вернусь… что бы ни случилось…
— Я буду.
Время тянулось невыносимо медленно. В обычно прохладной квартире Мейсона стояла невыносимая жара. Казалось, даже Муггси испытывал странное напряжение. Поскуливая, он жался к Мейсону. В три часа Траск принял душ и надел новый летний костюм. Десять раз проверил содержимое карманов — чековая книжка, ручка. Он ходил по комнате, пока его рубашка снова не взмокла от пота. Зайдя в ванную, он сменил ее — теперь на нем была темно-синяя спортивная рубашка, на которой не видны следы пота.
Телефон зазвонил в 3.30. Это был Силвермен.
— Хаггинс звонил тебе?
— Да.
— Я тут подумал. Может, ты и не получишь никакого послания… то есть прямым образом, понимаешь? Но он может попросить у тебя большую сумму — чтобы оплатить долг Джерри. Понимаешь? Если она будет больше чем пара тысяч баксов, ты поймешь, что он должен расплатиться с кем-то еще, не говоря тебе, с кем именно. Сколько ты сейчас можешь выложить?
— Я только что получил за права на мою книгу. Деньги лежат в банке. Я их еще никуда не вкладывал. Если потребуется, смогу распоряжаться семьюдесятью пятью тысячами.
