П. Т. Зубарев, один из подсудимых на московском («бухаринском») показательном процессе, состоявшемся в марте 1938 года, показал, что Кабаков был известен ему еще с 1929 года как участник заговора правых на Урале. Как подтвердил Зубарев, с указанного времени он работал с Кабаковым в тесной заговорщической связи. Рыков, один из главных обвиняемых на том же процессе наряду с Бухариным, указал на Кабакова как на важного участника заговора правых. Нет никаких свидетельств, что Рыков или другие упомянутые здесь подсудимые на процессе 1938 года подверглись пыткам.
В записке, адресованной Политбюро и подписанной первым секретарем Свердловского обкома А. Я. Столяром, Кабаков назван главой контрреволюционной организации на Урале. Начальник УНКВД по Свердловской области Д. М. Дмитриев, сам осужденный впоследствии как заговорщик, указал на Столяра как на соучастника заговора. Но среди прочего Дмитриев говорит о «ликвидации кабаковщины» на Урале: просто Кабаков стал первым, кому пришлось уйти, а другие, включая Дмитриева и Столяра, еще оставались. Сталинские пометки на записке Столяра свидетельствуют о том, что он только изучал подобные сообщения, но не «организовывал» их.[105]
Объявляя во всеуслышание о «реабилитации» Кабакова, Хрущев породил мощный импульс недоверия к материалам московского показательного процесса 1938 года, а хрущевские заявления о будто бы слишком жестоком наказании Зиновьева и Каменева сыграли точно такую же роль в отно][70шении процесса 1936 года. Но сказанное им в «закрытом докладе» не было правдой.
С. В. Косиор, В. Я. Чубарь, П. П. Постышев, А. В. Косарев
Хрущев: «В результате этой чудовищной фальсификации подобных „дел“, в результате того, что верили различным клеветническим „показаниям“ и вынужденным оговорам себя и других, погибли многие тысячи честных, ни в чем не повинных коммунистов. Таким же образом были сфабрикованы „дела“ на видных партийных и государственных деятелей Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других».[106]
Косиор, Чубарь, Постышев[107] и Косарев — точно в таком порядке эти лица перечислены в направленной Сталину записке председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР В. В. Ульриха, где подчеркивается, что все они «на судебных заседаниях Военной коллегии полностью признали себя виновными».
Однако, как отмечает Ульрих, в ходе судебных слушаний «некоторые подсудимые» все-таки отказались от своих показаний, несмотря на то, что были «полностью изобличены другими материалами дела». Таким образом, в отличие от этих «некоторых» Косиор, Чубарь, Постышев и Косарев не отказались от своих прежних признательных показаний, а подтвердили их в суде.
Косиор и Чубарь
В показаниях от 26 апреля 1939 года Ежов говорит о Косиоре и Чубаре как о двух высокопоставленных советских чиновниках, которые передавали информацию немецкой разведке, т. е., попросту говоря, обвиняет их в шпионаже в пользу Германии.[108] Ежов подчеркивает, что немецкий агент Норден находился в контакте со «многими руководящими работниками из СССР».[109]][71
Как явствует из подготовленных для Хрущева реабилитационных материалов, Косиор сначала выступил с обвинениями Постышева, после чего от этих показаний отказался, а затем вновь их подтвердил.[110] В признаниях Постышева говорится о его преступной связи с Косиором, а также Якиром, Чубарем и другими.[111] Чубарь обвинялся в принадлежности к правотроцкистскому заговору вместе с Антиповым, Косиором, Прамнэком, Сухомлиным, Постышевым, Болдыревым и др.[112]
Будучи глубоким стариком, Л. М. Каганович в беседах с Феликсом Чуевым вспоминал, как поначалу он пытался защитить Косиора и Чубаря, но затем оставил все попытки такого рода, как только ему представили для ознакомления объемистые собственноручные признания Чубаря.[113] Молотов рассказывал Чуеву о своих впечатлениях от очной ставки, во время которой Антипов, считавшийся другом Чубаря, выступил против него с резкими обвинениями. Чубарь все категорически отрицал и очень сердился на Антипова. Молотов хорошо знал обоих по работе в СНК.[114]
Как указывается в докладе Поспелова, Косиор был арестован 3 мая 1938 года еще при Ежове, а затем подвергнут пыткам (подробности не сообщаются) и мучительным допросам по 14 часов без перерыва. Из 54 допросов в деле сохранилось только 4 протокола.[115] И, как кажется, здесь налицо все признаки ежовских фальсификаций.
Приговор Косиору был вынесен 26 февраля 1939 года, т. е спустя три месяца после удаления Ежова из НКВД. К этому времени уголовные дела начали пересматриваться, ибо стало очевидным, что Ежов и его пособники подвергали пыткам многих невиновных людей.
Из процитированной выше записки Ульриха следует, что на суде Косиор и Чубарь признали свою вину, хотя некоторые из подсудимых повели себя иначе. Но подробности самих судебных заседаний продолжают оставаться неизвестными, и как в докладе комиссии Поспелова, так и в реабилитацион][72ных справках о них нет ни слова. Стоит повторить еще раз: материалы хрущевского времени представляют собой не непредвзятое изучение архивно-следственных дел, а лишь фальсификаторскую уловку, с помощью которой лица, признанные виновными в законном порядке, могли бы предстать в образе «невинных жертв».
В стенограмме проведенного в октябре 1938 года допроса начальника УНКВД по Свердловской области Дмитриева говорится о «контрреволюционном подполье, возглавляемом Косиором», которое оставалось одной из наиболее законспирированных организаций правых на Украине.[116]
Из показаний Ежова становится яснее ясного, что вина Чубаря и Косиора заключалась в причастности к подпольной организации правых. Но против них есть немало свидетельств и без ежовских признаний. Хрущев не стал их рассекречивать; не преданы они огласке и сейчас.
Косарев
В записке Ульриха Косарев назван среди тех, кто подтвердил в суде признания своей вины. Еще мы знаем, что обвинения против Косарева выдвинуты Постышевым.
Увы, в реабилитационных материалах опубликовано совсем мало сведений о Косареве.[117] Там подтверждается, что Косарев действительно признал свою вину; там же приведены короткие фрагменты его показаний, хотя в реабилитационной записке 1954 года говорится, что эти признания получены в результате санкционированных Берией пыток.[118] Документы из архивно-следственного дела Косарева — протоколы допросов, заседания суда и т. д. — никогда не были доступны исследователям.
Еще из реабилитационных материалов следует, что Косарев враждебно относился к Берии, когда тот возглавлял ЦК КП(б) Грузии. Там также сообщается, что показания получены от Косарева с применением пыток, а обвинения носили ложный характер. Реабилитационная записка объясняет ][73 это тем, что Косарев просто поддался на обман, т. к. рассчитывал, что признание вины может спасти ему жизнь. Известны случаи, когда с помощью пыток в ходе допросов из подследственных выбивали признания, но в суде они отказывались от своих показаний. Трудно понять, как Косарев думал спасти свою жизнь, признаваясь в суде в совершении преступлений, которые караются смертной казнью!
В реабилитационных материалах на Косарева просматривается тенденция обвинить во всех грехах Берию, как это хорошо видно, например, из письма вдовы Косарева, написанного в декабре 1953 года.[119] И Хрущев довольно скоро после 23 июня 1953 года[120] стал говорить, что чуть ли не каждый, кто был арестован и осужден в те годы, когда Берия стоял во главе НКВД, пал жертвой сфабрикованных обвинений.
Косарев был арестован 29 ноября 1937 года, т. е. через короткое время после фактического отстранения Ежова от руководства наркоматом внутренних дел. С последним он поддерживал какие-то отношения, поскольку был тогда редактором комсомольской газеты, где работала супруга Ежова. Янсен и Петров допускают, что между Косаревым и Ежовым, возможно, существовала какая-то связь, но сами считают это маловероятным.[121]
Между тем в недавно изданном (февраль 2006) протоколе допроса А. Н. Бабулина, племянника Ежова, который участвовал с ним в одном заговоре и дал показания о «моральном разложении» Ежова и его жены Евгении, говорится, что Косарев был одним из «наиболее частых гостей в доме Ежова» наряду с Пятаковым, Урицким, М. Кольцовым, Гликиной, Ягодой, Фриновским, Мироновым, Аграновым и другими работниками НКВД, впоследствии осужденными и расстрелянными вместе с Ежовым.[122] Довольно странный круг общения для «ни в чем не повинного» комсомольского вождя! В своих собственных показаниях Ежов называет Кольцова и Гликину — а именно эти двое фигурируют у Бабулина в списке «наиболее частых гостей» — английскими шпионами, которые именно в этом качестве были связаны с его покойной женой Евгенией.][74
