В зеркале была другая Тынэна.
— Нравится тебе это платье? — спросила Елена Ивановна.
— Очень! — воскликнула Тынэна.
— Можешь взять его себе.
— Такое красивое? — удивилась Тынэна.
— А почему бы тебе не носить красивые платья?
— А как же вы? — спросила Тынэна.
— Мне оно теперь ни к чему, — ответила Елена Ивановна. — Бери, Танюша, носи и ни о чем не думай.
Елена Ивановна смахнула слезинку и улыбнулась. Но эта улыбка уже не была прежней и скорее походила на солнце, которое лишь угадывалось за плотной завесой облаков.
Тынэна еще раз подошла к зеркалу. На этот раз она стояла перед мутным стеклом долго, тщательно разглядывая свое отражение.
5
Тынэна пошла в последний класс своей школы и в ту же осень начала занятия на курсах по ликвидации неграмотности.
Лагуна подернулась новым льдом, море нагромоздило на берег обломки торосов.
В морскую белую даль уходили тропы охотников.
На первый свой урок Тынэна шла берегом моря, чтобы успокоиться и набраться храбрости.
В классе собрались чуть ли не все охотники Нымныма. Тынэна удивилась: она надеялась увидеть только неграмотных стариков.
Тынэна поздоровалась, и класс дружно отозвался.
— Ты как настоящая учительница, — с гордостью сказал Кукы.
Тынэна разложила на учительском столе конспект своего первого урока, тетради, книги. Она невольно подражала своим учителям, а в голове вертелась мысль о том, как спросить сидящих в классе, почему на урок явились и те, кто не числился в списках ее учеников.
Тут на помощь опять же пришел Кукы:
— Мы собрались на твой урок, потому что хотим узнать новости с фронта. Ты бываешь на полярной станции, слушаешь радио. Скажи нам. Мы не так хорошо знаем русский язык, чтобы понимать разговор по радио. Очень быстро говорят, и притом трещит.
После короткого сообщения Тынэны о положении на фронте Кукы сделал знак своим товарищам. В классе после их ухода остались действительно только неграмотные.
Первые минуты Тынэна все еще робела. Она показывала буквы, писала на доске, ходила по рядам, смотрела, как старики своими заскорузлыми, похожими на корни деревьев руками выводят в тетрадях крючки и палочки, слышала их трудное дыхание и временами даже легкий стон.
Часов у Тынэны не было, подать звонок вечером некому, и она не знала, сколько прошло времени.
Старик Папо поднял руку и попросился сесть на пол.
— Трудно сидеть на подставке, — виновато объяснил он.
Потом и другие ученики пожелали переселиться на пол.
— Хорошо, садитесь на пол, — разрешила Тынэна.
Писать на полу невозможно, и она решила почитать старикам для отдыха. Раскрыла книжку поэм Пушкина и объяснила:
— Сейчас я вам прочитаю и переведу начало сказочной поэмы Пушкина "Руслан и Людмила".
— Хорошо, — от имени всех согласился старик Папо.
Тынэна старалась читать с выражением, как ее саму учили в школе.
Ученики в такт стихам кивали головами, и, когда Тынэна остановилась, чтобы начать переводить, кто-то заметил:
— Будто заклинание произносит.
— Она же сказала — сказка, — важно поправил старик Папо.
Кончив переводить, Тынэна попросила задавать вопросы. Первым поднял руку тот же Папо. Он спросил, где живет Пушкин.
— Он умер, — ответила Тынэна.
Папо искренне огорчился и сказал:
— А я думал: вот выучусь грамоте, напишу письмо твоему Пушкину. Я ведь тоже сказки пишу.
Сначала Тынэна не поняла, каким образом неграмотный старик может писать сказки, потом вспомнила, что Папо — искусный косторез. Ей доводилось видеть моржовые клыки, расписанные рукой старого мастера. На гладкой, хорошо отполированной поверхности клыка Папо рисовал картинки из легенд и сказок чукчей. Все изображения были связаны между собой, и сказку можно было «прочитать» по всему клыку. Длинные сказания, не помещающиеся на одном клыке, Папо переносил на другие, и таким образом получалось как бы несколько "томов".
— Пушкин писал не только сказки, — пояснила Тынэна и рассказала о жизни поэта все, что сама узнала на уроках литературы и из школьных учебников. Попутно она попыталась объяснить, что такое стихотворение, сравнив его с песней.
Над партой взметнулась сухонькая ручка. Старуха Кичау интересовалась, не Пушкин ли написал песню "Если завтра война".
За разговором о Пушкине и застала их в классе Елена Ивановна.
— Не кажется ли тебе, Таня, что ваш первый урок немного затянулся? — спросила она.
— А я не знаю, сколько времени, — смутилась Тынэна.
— Ваш урок длится уже третий час, — сообщила Елена Ивановна. — Ну, ничего. Для первого раза это не такая уж большая беда. Тем более, как я вижу, ученики у тебя на уроке не скучали. Не правда ли? — обратилась она к классу.
— Нам было очень интересно, — за всех солидно ответил Папо. — Хорошо она говорит, занятно. Мы совсем не устали. Немного отдохнули, посидели на полу.
Тынэна отпустила учеников, задав им на дом написать по полстраничке палочек и крючков.
Елена Ивановна позвала ее к себе домой.
Непроглядная тьма опустилась на селение. Маяк не горел. Плотно зашторены все окна в немногих деревянных домах селения. Только издали доносился глухой перестук движка электростанции, взвизгивали в темноте собаки да ветер шумел в прибрежных торосах и в невидимых над головой проводах.
Валерка уже спал. На тумбочке лежала его записка, нацарапанная неровными каракулями: "Я сплу". Мать повертела в руках записку и нежно улыбнулась.
Валерка целый день носился по селению, бегал с ребятишками на лед лагуны. По-русски говорил с чукотским акцентом.
Елена Ивановна поставила на плиту чайник, пошевелила кочергой в топке, подсыпала угля. Из самодельного платяного шкафа достала какую-то шкатулку.
— Конечно, это не дамские, но идут точно, — сказала она, протягивая Тынэне большие серебряные часы. — От Ивана Андреевича остались, забыл взять. Так торопился. Носи их на здоровье и смотри не затягивай уроки, — шутливо-строго добавила Елена Ивановна.
Тынэна положила часы на ладонь. Они громко тикали с чуть слышным звоном. По нижнему краю циферблата виднелись четкие буквы — Мозер.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она за подарок.
— Не за что, — ответила Елена Ивановна. — Я рада, что именно в твои руки попали часы Ивана Андреевича.
Елена Ивановна закрыла лицо руками.
— Что с вами? — забеспокоилась Тынэна. — Случилось что-нибудь?
— От Вани ни одного письма… Как попрощался с нами — ни строчки…
— Письма же к нам идут долго, — принялась успокаивать Елену Ивановну Тынэна. — Вон газету свежую получили, так там еще портреты фашистские. Сама видела на полярной станции. Война, а в газетах про дружбу между Советским Союзом и Германией. А вы говорите — письмо от Ивана Андреевича!
Елена Ивановна вытерла слезы, через силу улыбнулась и виновато произнесла:
— Да я так…
Напились чаю, и Елена Ивановна постелила Тынэне на деревянном топчане.
Долго не спали.
Сначала лежали молча. Тынэна сквозь подушку слышала тиканье часов. На кровати беспокойно ворочалась Елена Ивановна. Наконец она тихо спросила:
— Тынэна, ты не спишь?
— Нет, что-то не спится, — ответила Тынэна. — Все вспоминаю сегодняшний урок. Так стыдно. Все получилось не так, как хотелось.
— Это всегда так кажется, — помолчав немного, сказала Елена Ивановна. — Когда я впервые вошла в класс, мне показалось, что обратно мне не выйти, — такой страх меня взял. То, что ты волновалась, это хорошо. А держалась ты в классе как настоящая учительница… Тебе самой-то понравилось учить?
— Очень! — вырвалось у Тынэны. — Только уж в следующий раз я постараюсь провести урок как следует.
Помолчали.
— Танюша, — послышался из темноты голос Елены Ивановны, — ты никогда не задумывалась о своем будущем?
— Может, и задумывалась, — после непродолжительной паузы ответила Тынэна, — но не так, чтобы все время только об этом и думать… Так, иногда…
— В твоем возрасте человек уже на что-то решается, — отозвалась Елена Ивановна. — А ты не хочешь стать учительницей?
— Может быть, — неуверенно ответила Тынэна. — Мне это нравится.
Широко открытыми глазами она смотрела в темноту, в ту сторону, где находилась кровать Елены Ивановны.
— Я иногда мечтаю, — продолжала она. — Только мои мечты, наверное, несерьезные, о них не напишешь в школьном сочинении "Кем быть?"… То вдруг захочется увидеть это самое кастильское чистое небо. Или вот стоишь на высоком мысу, видишь проходящий корабль, и вдруг такое любопытство тебя разберет, так бы и оказалась на его палубе… Елена Ивановна, вы меня слушаете?
— Слушаю, слушаю, продолжай, — послышался из темноты неторопливый голос.
