– Я сейчас сделаю из липы, – кивнул Микарий. – Липа помягче будет.
И я поняла, что это не представление, устроенное, чтобы свести меня с ума. Это все взаправду. А тут еще Тили стала раздеваться по дороге из кухни. Она оставляла в коридоре вышитую безрукавку, потом блузку с пышными рукавами, потом одну юбку, перешагнув через нее, упавшую, ногами в коротких кожаных сапожках. И я, совершенно зачумленная, еще подумала – лето, а она ходит в сапожках!.. Потом другую юбку, потом она осталась в одной длинной сорочке и с кожаным поясом с пристегнутыми к нему ключами, и тогда я, подбиравшая за ней одежду, увидела кровь на сорочке внизу – большое пятно – красное на белом – и не выдержала. Я закричала, бросила вещи и побежала по длинному коридору, стуча во все двери подряд. Я кричала: «Бабушка, где ты! Бабушка, я приехала к тебе! Мне страшно! Где ты?!» И много еще всего. Что и говорить – для одного дня, даже самого ужасного и фантастического, это было чересчур.
– Красная кровь на белом, – я провела рукой по брачному ложу. – Это страшно.
– Это нормально, – возразил Гамлет. – Садись ко мне на закорки. Я буду лошадкой. А ты погоняй меня ногами и дергай за волосы. Иго-го!..
– А можно я лучше сразу лягу на спину и раздвину ноги? – отпрыгнула я от законного (уже три часа) мужа, выставившего у себя на голове указательными пальцами «рожки».
– Сразу – нельзя! – Он опередил меня и оказался у кровати первым. Сдернул расшитое шелковыми цветами покрывало и с сосредоточенным видом полез под кровать. – Сначала проведем некоторую подготовку…
Он достал «дипломат» и открыл его на полу. Я не разглядела толком, что там было, а Гамлет достал странный сверток и положил на белейшую простыню. С изумлением я смотрела, как он медленно и осторожно разворачивает какую-то серую тряпку с вышивкой посередине и любовно разглаживает ее как раз в центре кровати.
– Нравится? – спросил он, когда отошел на два шага полюбоваться.
Тряпка была квадратной, из грубого серого полотна. Посередине, в очерченном красном квадрате, уже довольно истертая вышивка изображала что-то вроде бутылки и веночка из роз. Внутри квадрата по его углам из накладных лоскутков были нашиты четыре изображения, назначение которых мне так и не удалось определить, сколько я в них не вглядывалась.
– Это вол, змея, орел и лев! – с готовностью объяснил Гамлет.
– Зачем ты положил это на кровать?
– Это герб клана охотников. Ван-Тейманы были его основателями. Глава клана должен окрасить этот герб кровью девственницы в брачную ночь. Потом он вывешивается в окно на всеобщее обозрение и на радость ликующего народа.
– А это не заразно? – Я осторожно потрогала тряпку пальцами. – Она же грязная?!
– Это не просто грязь, – многозначительно кивнул мой муж. – Это пыль веков и кровь девственниц!
– Ты хочешь сказать, что все Тейманы в вашем роду орошали эту тряпку кровью девственниц?!
– С этим, понимаешь, есть некоторые проблемы. – Гамлет присел на кровать и подтянул меня к себе за руку. – Мелисса Гонкурдорф, например, воспользовалась кровью курицы, поскольку не сохранила к свадьбе свою девичью честь незапятнанной. Кстати, словосочетание «незапятнанная честь» приобретает в таком случае вполне определенный смысл, тебе не кажется? Честь девушки, не окрашенная ее кровью! Хорошо сказал?
– В свою брачную ночь она затащила в постель мертвую курицу? – ужаснулась я.
– Нет, конечно. Она принесла с собой пузырек с кровью, но служанка проговорилась, и потом Мелиссу убили за обман. Следующая претендентка на этот герб была девственницей, но вот ее муж… В силу своего восьмидесятилетнего возраста он оказался не способен на супружеские отношения, и пострадала кошка. По обоюдному согласию жених и невеста прирезали несчастную кошку, попавшуюся им на глаза.
– Ты это все выдумал, да?
– Зачем? Я пересказываю тебе только интересные истории, а сколько женщин обыденно и достойно оросило этот герб, я точно не знаю. – Гамлет осторожно вынимал булавки и разматывал на мне мадагаскарский шелк. – Одно могу сказать – за последние сто двадцать лет тряпку никому не удалось испачкать кровью. Может быть, это тебя утешит.
– Как это?..
– Это совсем просто, птичка моя. Девственницы стали большой редкостью!
– Стоп! – Я освободилась из его рук. – А как же твоя первая жена?..
– Увы!..
– Ты узнал… по этой тряпке?..
– Я ее и не стелил, я знал заранее. Что ты так смотришь? Я тоже не был девственником.
Пытаясь осмыслить услышанное, я прошлась туда-сюда по комнате в черно-красном белье.
– Это… Эту штуку ни разу не стирали?
– Как можно!.. Это же сама история!
– Подожди, что же получается? Мы должны лечь на это?..
– В основном, – уточнил Гамлет, – должна лечь ты.
– Допустим. – Я мотнула головой, не в силах придумать, как избавиться от этой гадости на брачном ложе. – А потом? Что потом? Куда ты ее денешь?
– Она должна провисеть не менее трех суток в людном месте, а потом ее можно убрать на хранение.
– В каком еще людном месте?! Да если моя мама узнает, что я лежала на таком!.. На такой грязной тряпке, она не отстанет, пока мы оба не сдадим анализы.
– Твоя мама?.. Ты думаешь, она будет регулировать мои взаимоотношения с собственной женой и историческими регалиями после ожерелья, которое ей должны доставить через неделю из Англии? Ну, знаешь!.. И вообще – ты все говоришь маме?
– Сам только что сказал – на всеобщее обозрение! – разозлилась я, потому что совсем запуталась.
– Я имел в виду, что повешу герб у себя в кабинете, на ковре, между мечом Годфрида Длинного и металлической перчаткой Колгана.
– А кто же тогда будет знать, что именно там висит?! – перебила я.
– Все мои друзья и знакомые мужского пола. Что ты так разнервничалась? Давай выпьем и расслабимся наконец.
– Молодоженам пить нельзя! – вспомнила я застольные пожелания родни со стороны жениха и намеки моего папочки.
– Это если они собираются зачать ребенка. А ты подписала брачный договор – сама настояла! – и теперь не должна…
– Тогда – шампанское.
Бутылка открылась с праздничным хлопком и вырвавшейся пеной. Я выпила два бокала и созналась, что трушу ужасно.
– Я тоже, – улыбнулся Гамлет.
– А что ты сделаешь, если крови не будет? Я знаю, мне Марго говорила, что так тоже бывает при повышенной эластичности.
– Неужели? – хитро подмигнул он и поцеловал меня долгим откровенным поцелуем. – Придумаем что-нибудь… – шептал он в самые губы, расстегивая кружевной лиф. – Кошку можно зарезать…
После слов о кошке мы больше почти не разговаривали. Делали все молча, с упорством одержимых. До сих пор я вспоминаю эту ночь с улыбкой. Вот мы чинно улеглись на кровать в классической позе, но мне больно – я протестую. Мы встаем, ходим по комнате, пристраиваясь то у стола (Гамлет в последний момент тащит с кровати свой герб и бросает его на пол между ног), то в кресле: он – сзади, вековое сокровище разложено у моих колен. Гамлет предложил лечь на ковер, чтобы я была сверху и сама регулировала проникновение. Он уверял меня, что это самая безболезненная поза для девственницы, я сердилась – откуда ему-то знать?! – ничего не получилось. Потом мы долго топтались на ковре лицом друг к другу, превратив герб в скомканную тряпку, и Гамлет бросился заботливо расправлять его на полу и разглаживать придавленными книгами. Потом я стала его щекотать и гладить, и неожиданно это кончилось самым настоящим сексуальным бешенством у обоих, и уже когда я почувствовала его между ног, Гамлет опомнился и бросился раскидывать книги, притащив свою реликвию в зубах. Я рассвирепела и стала бегать за ним, чтобы выбросить эту погань в окно или за дверь, где затаились самые любопытные из гостей извращенцы – мы слышали их подбадривающие вскрики в моменты нашей беготни и визгов. Я даже отняла герб, потому что решительно применила силу, а Гамлет ужасно боялся его порвать и выпустил из рук. В пылу борьбы мы как-то оказались на кровати, и все случилось быстро, слишком быстро, и я не успела заметить, когда муж подсунул под мои ягодицы скомканный герб клана Тейманов.
Опомнившись, первым делом я столкнула ногой герб на пол и обнаружила, что простыня тоже испачкана. Красное – на белом…
После истерики Тили сама отвела меня в комнату с огромной кроватью и ночником с наброшенным на абажур шелковым платком, отчего все стены окрасились в оранжево-синие полосы, а в большой клетке на полу спал черный ворон, опустив голову и опираясь на расставленные крылья. Я вглядывалась в лицо Тили и замечала приливы боли, которые она пережидала, отстраняясь глазами и глубоко дыша.
– Иди, рожай! – не выдержала я ее заботы.
– Ты никуда не побежишь?
– Нет! Только птицу забери.
– Ворон останется здесь. Он не подпустит никого чужого.
– Да он же спит!
– Нет. Он сторожит. Если появится кто чужой, он закричит и набросится на него.
