— Разве у доброго сира Клайва были враги?
— В здешних краях — нет. Но еще до моего рождения отец жил в столице, и его коснулась одна скверная история — дворцовый заговор. У него могли остаться враги с тех времен.
— Умное дитя.
Сибил сказала это не столько Мире, сколько мужу, и выразительно поглядела на него. Элиасу, похоже, было все равно. Он отрезал кусочки от сырной косички, клал за правую щеку и сосредоточенно жевал немногочисленными зубами. Взгляд его блуждал где-то.
— Сперва и мы подумали так же, — сообщила графиня. — Но потом кое-что всплыло. Найди себя в этой книге, милая.
Сибил протянула Мире тяжелый том в кожаном переплете. Золотое перо, скрестившееся с мечом, было вытиснено на обложке, ниже вилась надпись: "Истоки, течение и ветви блистательного рода Янмэй". Родословная правящей династии? Шутка, что ли? Мира застенчиво улыбнулась. Да, ее имя можно найти где-то на последних страницах книги — она знала это с детства. Ниточка кровного родства тянется от нее через одну, другу, третью семью, опутывает несколько ветвей, ползет по стволу и приводит к самому владыке Адриану — его величеству императору Полари. Мира приходится ему троюродной племянницей или кем-то вроде. Однако…
— Миледи, простите, но это ложный путь. Между мною и престолом стоит дюжина людей, много более достойных и знатных, чем я. И даже, будь это не так, владыка Адриан полон сил. Он родит сыновей, и станет уж вовсе неважно, как сплетаются веточки древа. Мне до наследницы престола — столько же, как медведю Маверику до Шиммерийской принцессы.
— Твои родители так учили тебя в детстве, и поступали правильно. Если бы ты подумала, что имеешь хоть один шанс унаследовать корону, то размечталась бы попусту. Но прошло немало лет, кое-что поменялось.
Графиня раскрыла книгу и принялась водить карандашом по страницам, вычеркивая одно имя за другим. Десяток вельмож угодили на плаху или лишились титулов после Шутовского заговора. Эти погибли на охоте — карандашные крестики поверх имен. Тот лишился головы в междоусобице — новый крестик. Этот ушел в монахи и отрекся от прав наследования. Нескольких забрал мор (чирк, чирк — ложатся скрещенные линии), кто-то пережил трясучку и утратил разум (чирк). А в этой семье четверо детей умерли еще в младенчестве — боги прокляли. Крест, крест… Кто же остается?
Сибил Нортвуд обвела кругами три имени.
— После всего, моя милая, ты — четвертая в очереди престолонаследия. А если не брать в учет Менсона, который уж семнадцать лет как сделался придворным шутом и посмешищем для всего двора, то ты — третья.
Мира пожала плечами: третья — так третья.
— Это ничего не меняет, миледи. Император собирается жениться, и вскоре у него появится прямой наследник.
— Вот именно — собирается.
Сибил со значением посмотрела на Миру. Девушка не понимала, куда клонит графиня, и призналась в этом.
— Наивное дитя! — воскликнула Сибил.
— Заговор. Новый паскудный заговор, — проворчал граф.
— Вы имеете в виду… — начала Мира и запнулась. Догадка показалась ей слишком несуразной.
— Это тебя хотели убить, а не отца! — заявила Глория и тут же исправилась: — Вас, леди Минерва.
— Да, дитя мое. Не бедный сир Клайв быль целью, а ты. Тебя намеревались убить, чтобы расчистить путь другому претенденту на престол.
Какой в этом смысл, если император жив и здоров? Абсурд…
И вдруг Мира поняла.
— Так вы полагаете, случится еще убийство?
— И не одно! — кровожадно заявила Глория.
— Я полагаю, владыке очень интересно будет про все это узнать, — сказала Сибил. — История больно уж смахивает на начало заговора, и мишенью вполне может оказаться сам Адриан. Нам нужно ехать в столицу.
— Нам?..
— А ты думала вернуться в родной замок? И кто же там защитит тебя — конюх да горничная? В Стагфорте осталась жалкая горстка людей, и один из них служит не тебе, это уж ясно.
Наверное, так и есть. Мира думала об этом: не случайно же убийцы так хорошо знали, где и когда устраивать засаду.
Но ехать в столицу империи… Фаунтерра — гигантский муравейник, суетливый и тщеславный, переполненный словами и чувствами… заговорами. Мира никогда не бывала там. Какое выбрать из двух зол: броситься в этот людской водоворот или вернуться в опустевший и холодный родной дом? Что более терпимо — оказаться одинокой в глуши или одинокой среди толпы? Как вернее сойдешь с ума — от людского шума или тоски?
— Вижу, милая, ты довольна, — зорко подметила графиня. — Какая девушка не мечтает о блестящей столичной жизни, о приемах и балах, об аудиенции у самого владыки! Мы завтра же отправимся в дорогу, и через половину луны ты увидишь Фаунтерру — лучший город на свете!
В глубине души Мира порадовалась тому, что графиня решила за нее.
— И вы едете в столицу, миледи? И Глория?
— Свадьба, — буркнул граф Элиас. — Нас ждут в Первой Зиме.
— Ах, конечно! Ориджины наконец-то пристроили замуж свою малахольную принцессу — великий повод для празднества! Дорогой Элиас, избавь меня от этого. Поезжай с детьми в Первую Зиму, передай мои извинения, поздравления и все остальное, что подобает. В столице меня ждет встреча с персоной поважнее, чем стая красно-черных зазнаек.
Ревнивая зависть графини Сибил к семье Ориджин — не тайна. Их род более древний и знатный, история герцогства полна легендарных фигур и громких побед, а долина Первой Зимы — и вовсе святыня, место сошествия Праматерей на землю. Нортвуд же обширен и довольно могуч, но в глазах всей империи это — дремучий лес с медведями и бородатыми мужланами. Пожалуй, графиня только рада поводу избавиться от свадебного приглашения. На сей раз Мира вполне понимала ее чувства: нет ничего утомительней, чем лицемерить в угоду вежливости.
— Езжайте, — согласился граф. Добавил, глядя в потолок: — Только не слишком обольщайтесь на счет благодарности владыки. Династия не любит чувствовать себя обязанной. Я-то знаю эту породу. Тебя, Сибил, император не осыплет почестями и не поведет за ручку на первый танец. Просто, когда полетят головы, твоя не окажется в их числе — вот такая будет благодарность. А тебя… — он неопределенно махнул рукой в сторону Минервы, — тебя Адриан и вовсе не заметит.
Монета
Поздний март — ранний апрель 1774 года от Сошествия
Северо-восток герцогства Альмера
Лучшая забава — люди. Хармон Паула Роджер всегда любил меткие поговорки.
Из года в год он колесил одним и тем же кругом: восточная Альмера, Земля Короны, Южный Путь, Веселые острова, Земля Короны, восточная Альмера. Одинаково пыльные дороги летом, одинаково грязные — весной; городки и села, замки — они рознились на первый взгляд, но по сути — все одно. Хармон умел читать, но не любил, да и жалел денег на книги. Хармон любил выпить, но сдерживался в дороге. Рыжие тяжеловесы шли медленно, волоча грузные фургоны торговца, мили вползали под колеса одна за другой, без конца. Иной бы завыл от скуки на его месте, сменил ремесло. Хармон же находил развлечение в своей свите.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
