После войны институт пришел в полнейший упадок. В научном оккультизме, который тогда еще так не называли, усмотрели сходство с «Наследием предков», всех этнографов на всякий случай сослали куда подальше... Мда, можно подумать, что Соловец — это курорт на черноморском побережье Кавказа, здравница и житница...
В общем, институт стоял заброшенным.
Сторож с ружьем, две злобные псины и забор с мотками колючки по верху.
И так было до семидесятых. Когда неожиданно в народе, а главное — в верхах, снова всколыхнулся интерес ко всякому оккультному и экстрасенсорному. Тогда про НИИ снова вспомнили, сделали его частью проекта «Орион», понастроили новых корпусов, возвели несколько жилых кварталов, отправили в Соловец разных научных сотрудников, инженеров, механиков и лаборантов. Город, который к этому моменту почти захирел, снова воспрял, аки феникс. Но тут случилась перестройка.
Которая в моем мире все поломала, а в этом — запустила настоящий ренессанс всего, что касается науки и ученых. В девяностых была сформулирована концепция научного оккультизма, Проект «Орион» свернули, вместо него развернули кое-что другое...
За НИИ 122 закрепился страшненький статус надзирателя за всея советской наукой, главной задачей которого было тщательно проверять, не выбросили ли товарищи ученые из других институтов что-то полезное в мусорную корзину. С одной стороны, дело полезное, с другой — вслед за чудаковатыми «ангелами сто двадцать два» всегда приходили гораздо менее приветливые люди. Чтобы проверить, настоящий ли был недосмотр или сознательный саботаж...
Путаница, которой воспользовались мои новые друзья, была как раз из этой области. Отдел научного оккультизма по давней традиции числился целиком и полностью на военном ведомстве. И практически все его сотрудники в обязательном порядке имели воинские звания. И числились они не где попало, а в военной контрразведке.
Числились, ну-ну...
Настя об этом рассказывала с такой безмятежностью, будто про новое платье болтала. Ну или анекдот рассказывала. Рисуется, ага. «Смотри, Клим, я ненастоящий особист, я только корочки нашла!»
Под все эти развеселые рассказы мы вышли из лабораторного корпуса. Только не через центральный вход, а через грузовой бокс, в котором, несмотря на официальное завершение рабочего дня, вполне себе кипела жизнь — компашка мужиков в изгвазданных и заслуженных робах азартно кучковалась вокруг старенького грузовичка, который когда-то явно был зилом, а сейчас...
Но сильно разглядывать гаражное творчество мне не дали. Да я и сам не стал, чтобы нить повествования не упустить. С одной стороны, было интересно, конечно, поглазеть, как трудяжка-зилок превращается в монстра типа оптимуса-прайма, с другой — так, тут на кону, кажется, мое настоящее и будущее, так что не отвлекаемся, не отвлекаемся.
Так что я слушал, развесив уши. Ну и немного смотрел, куда мы идем, конечно. После второго круга по одним и тем же улицам сделал вывод, что никуда меня целенаправленно не ведут, просто мы бесцельно гуляем по городку. А на набережную не идем, потому что к вечеру поднялся мерзенький такой ветерок, и рядом с Онегой в такую погоду гулять то еще удовольствие.
— Ты только не думай, что мы были научным цербером и ничего больше, — сказал Роман, когда мы остановились рядом с длинным бревенчатым домом с крохотными окошечками и высоченным забором из толстых потемневших досок. — Собственно, я и сам здесь оказался как раз потому, что мое исследование было перечеркнуто как нецелесообразное. Но вмешалось НииБеШу, меня перевели в Соловец, и с тех пор я...
— БеШу — это белого шума, все верно? — уточнил я на всякий случай.
— Точно, — Роман подмигнул. — Как-то так получилось, что мы остались единственным научно-исследовательским институтом в союзе, который так и не получил собственного названия, как тот же «Гидроприбор», например...
— А что там с экспериментом, лабораториями и всем таким прочим? — перебил я его, не дожидаясь, пока он уйдет далеко в сторону от интересующего меня вопроса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Дело было в аварии на узле малого ускорителя, — сказал Роман не терпящим возражений тоном. Будто ему уже многократно приходилось на эту тему спорить, и он готов был прямо сейчас аргументированно доказывать свою правоту.
Я покивал. Мол, ну да, я все понял, не возражаю. Действительно, что тут непонятного-то?
— Три года назад проводили один эксперимент, — ослепительно улыбнувшись, сказала Настя. И сжала локоть Романа, чтобы тот перестал трепыхаться. — Рома может тебе сейчас в высоконаучных терминах объяснить, что должно было получиться в результате, и почему не получилось, но лично для меня вся эта квантовая физика вместе с квантовой механикой — это что-то из области магии. Они говорят вроде понятные слова, а я будто птичий щебет слушаю. Так же история, да, Клим?
Она подмигнула. Я кивнул.
— Ну да, я по лицу твоему поняла, — Настя похлопала меня по плечу, но локоть Романа не отпустила. — В общем, все, что тебе нужно знать об этой истории — там проводили эксперимент, и что-то жахнуло. Пошло совсем не по плану, были жертвы и разрушения. Но главное последствие обнаружилось потом. Вокруг лабораторных корпусов образовалась... гм... пространственно-временная флуктуация. Вот смотри... — Она подобрала веточку и схематично изобразила карту окрестностей. — Вот Онега, вот Соловец, вот Белое море, а вот беломорский канал. Вот примерно здесь стояли лабораторные корпуса. А теперь вот примерно такую площадь занимает так называемая «Граница тридцать два», — Настя щедрым размашистым росчерком изобразила кляксу, похожую на отпечаток четырехпалой руки, дети еще так рисуют. — Верно я излагаю, Роман Львович?
— Надо заметить, что связь образования этой флуктуационной зоны и эксперимента — вопрос еще не доказанный... — задумчиво проговорил Роман. — Потому что к «Границе тридцать два» отнесли не только пространственные аномалии, которые случились после того... эээ... злосчастного эксперимента. Дело в том, что эта область, примерно в этих же границах, и раньше привлекала к себе повышенное внимание...
— Эх, Рома, — философски протянула Настя, приобняв кучерявого за плечи. — Меня так возбуждает твой высоконаучный гундеж... В общем, эти места для жизни стали совершенно непригодными, хотя ходят слухи, что где-то там за ленточкой сохранились аборигены, только пока контакты точно не зафиксированы и не записаны, а значит это все еще проходит под грифом «байки».
— А почему для жизни не пригодны? — спросил я. — Радиация?
— Как ни странно, нет, — покачала головой Настя. — Ну, то есть, кое-где там радиационный фон изрядно повышен, но дело не в радиации вовсе. Так просто и не опишешь, наверное. Я сама внутри была только до второй вешки. Впечатляет. И ни на что не похоже. Кстати, Рома, как-то не было возможности сказать, но трансляция в реальность Клима была приблизительно схожа по ощущениям. Так что, скорее всего твоя гипотеза, что это явления одного порядка, недалека от истины.
— Вот это я и пытался доказать ученому совету! — горячо воскликнул Роман. — Но мне все зарубили...
— Мы отвлеклись, — безжалостно отрезала Настя. — Таким образом, теперь мы имеем под боком аномалию неясной природы. И, как ученые, обязаны ее исследовать. Для этого даже выделили специальное подразделение. Которому за три года название так и не придумали, так что называется оно «Отдел тридцать два». Принимают туда только добровольцев. И желательно с боевым опытом, потому что приходится... эээ... сталкиваться с некоторой агрессивностью среды. Смекаешь, к чему я веду, Клим?
— Типа я кандидат как раз в этот вот отряд смертничков? — хмыкнул я.
— Ну почему сразу смертников? — возмутился Роман. И сразу стал похожим на воробья, встопорщившего перья. — Мы прилагаем все усилия, чтобы создать адекватное защитное снаряжение. Можно сказать, последние три года весь институт работает только над исследованием этого феномена...
— Работа опасная, да, — серьезно кивнула Настя. — Поэтому я и обрадовалась, когда полиграф показал картинки из твоих воспоминаний. Значит шансов добраться до настоящих секретов у тебя сильно больше, чем у наших ребят.
