— Отец… — повторил Грендель. Он удивлен. Никогда он не задумывался об отце, не считал себя даже растущим без отца — он знал, что родила его мать, и ничего иного ему и в голову не приходило.
— Твой отец… убил дракона, — прошипела она из воды.
— Он не умел прятаться, мать, этот бедный вёрм[44], а я останусь с тобой. — Грендель сжал пальцы, и хребет тюленя рассыпался в труху. — Я останусь здесь, и они меня никогда не найдут.
— Ты обещаеш-ш-шь, — ледяным шорохом донеслись до него слова матери, от них веяло опасностью. — Но обещания нарушаются, слишком просто нарушить обещание…
Грендель открыл глаза, вывалился обратно из пещеры, из того потерянного неведомого, никогда не бывшего дня, свалился туда, где начался его сон, — и вот он снова сидел возле своей пещеры, следил за исчезающим солнцем, и уши его резал вой этой желтоволосой сучки короля Хродгара.
— Почему я не выношу этих звуков, матер? — простонал Грендель, глядя в пылающее небо. — Это всего лишь песни, так? Ведь это лишь шум, не мечи, не топоры, не копья. Писк жалких существ, которые утешают сами себя, бодрятся во тьме. Почему такая мелочь мешает мне жить?
Мать у входа в пещеру дробила зубами кости, высасывала из них мозг, не отвечала.
А арфы Хеорота обезумели. Дикая какофония рушила стену Мидгарда, как будто последний день настал. Соль покинула небо, оставила его тьме, ночи, волку-преследователю. Грендель впился когтями в почву, уперся ими в скальную основу. Из ноздрей его капала кровь, окрашивая землю под ногами.
— Ареак, — бормотал он, вспомнив наконец имена коней, впряженных в солнечную колесницу, отгадывая загадку, которую ему никто не загадывал. — Арвак и Альсвинн зовут их[45].
Он заскрипел зубами. Но он всего лишь Грендель, не убивший ни одного дракона, а песня валила вековые деревья и трясла землю под его ногами. Песня спугнула даже его мать, морскую нимфу, дочь гиганта, грозу озер. Еще мгновение, и зубы Гренделя рассыплются в пыль и рассеются изо рта его.
— Я должен проснуться, — зарычал он, булькая кровавыми пузырями. — Я немедленно проснусь. Я лишь сплю, боль снится мне. Шум — лишь сон… Я проснусь, прогоню сон…
Грендель открыл глаза. Он более не спит, он один в своей пещере, лежит под оленьими и медвежьими шкурами. Вечер, матери нет, но боль осталась, и поток звуков заливал пещеру, крушил уши, бил в них, как прибойные волны в береговые рифы. Грендель тонул в этом звуковом прибое. Челюсти его разошлись, и из пасти вырвался рев, изверглись мука и ярость, помчались вдаль, над лесами, болотами и холмами. Но его мощный голос казался ему легким шорохом в сравнении с мучительным звуковым прибоем проклятых мягкотелых. Он обернулся к пещерному водоему. Где она? Как попасть к ней? В глубину, прижаться к ее груди, обрести покой, спастись от уничтожающей все вокруг, мертвящей жизни жалких людишек…
Отбросив шкуры, он вскочил, и, если бы его мать была с ним, она узнала бы все слова, скрытые в его диком животном вопле. Она услышала бы его печаль и отчаяние оттого, что он не сдержал обещания. Но услышала бы она также и облегчение от достигнутой определенности, от решимости выбить, выдавить, вырвать жизнь из этих шумливых полудурков, столь приятных на вкус. А когда все закончится, ночь снова станет тихой, слышны будут лишь приятные звуки старого леса, болот, морского берега. Сталактитовая капель и всплески угрей в материнском пруду…
8 К ночи
— Это и есть ваш демон? — спросил Беовульф короля, услышав жуткий вопль со стороны болот. Вопрос этот услышали все, ибо шум сразу стих, музыканты прекратили игру, даны и их дамы замерли — кто от неожиданности, а кто и окаменел от ужаса. Все как будто ждали повторения звука. Хродгар потер лоб, вздохнул, нахмурился. Глянув на резной солнечный круг, он увидел, что день завершился. Солнце исчезло, наступала тьма.
— И вправду, страшный час снова настал. — Хродгар показал на солнечные часы.
— Пора очистить зал, — решил Беовульф, но Хеорот уже постепенно пустел сам по себе. Рев, донесшийся со стороны наступавшей ночи, погасил веселье. Усталый и пьяный король поднялся из своего кресла.
— Да, все равно старику пора на отдых. — Он огляделся, посмотрел на королеву, которая не спускала глаз с Беовульфа. — Красавица моя, — обратился он к ней. — Окажи мне любезность, помоги найти дорогу к ложу. Иной раз мне кажется, что один я заблужусь. — И он протянул старческую дрожащую руку к Вальхтеов. Она медлила, все еще глядя на Беовульфа.
— Дорогая! — Король повысил голос, предположив, что жена его не услышала. — Идем, я не думаю, что настолько пьян и на ногах нетверд, что не смогу составить тебе компанию под простынею.
— Еще чуть-чуть, прошу тебя, — ответила она. — Иди, я сразу за тобой.
— Она сразу, хм… — проворчал Хродгар себе под нос и обратился к гауту: — Надеюсь увидеть тебя утром, Беовульф, сын Эггтеова… Да будет на то воля Одина. Большую службу собираешься ты сослужить этой ночью мне и народу моему. Дверь заприте как следует.
— Сделаем, государь. Все сделаем лучшим образом.
Четыре дана подошли с паланкином сквозь редеющую толпу. Они опустили носилки рядом с троном. Король, поддерживаемый Унфертом, уселся в сиденье паланкина, таны ухнули, подняли сооружение на свои мощные плечи, и Беовульф почтительно поклонился владельцу Хеорота.
— Доброй ночи, храбрый воин, наследник Хигелака, — пробормотал король, клюя носом. — Никакой пощады демону. Будь безжалостен. Отомсти за всех, кого он уничтожил.
— Никакой пощады, — заверил его Беовульф. Король улыбнулся и кивнул своим носильщикам.
— Доброй ночи, храбрейший Беовульф, — ухмыльнулся Унферт. — Смотри, чтобы и тут тебе морские монстры не привиделись. Воображение у тебя богатое…
— Жаль, что ты не с нами в эту ночь, Унферт, — ответил Беовульф, глядя в зеленые глаза королевского советника. — Конечно же, у Одина и для тебя нашлось бы местечко.
— У каждого своя работа, — проворчал Унферт. — Я делаю свое дело, а ты занимайся своим. — И он последовал за королем Хродгаром.
— Нелегкая у него работа, — сказала Вальхтеов, поглядев вслед Унферту. Она все еще стояла рядом с Беовульфом на краю тронного помоста. — Угождать больному старику. Но он как раз подходит для такой работы. И работа как будто создана для него.
— Песня твоя прекрасна, государыня, — сменил тему Беовульф, не желая говорить об Унферте. — Слушать голос твой — наслаждение. Но тебе пора следовать за королем.
— Да. Конечно… Грендель… Позор моего мужа.
— Не позор. Проклятие, — поправил королеву Беовульф. Он тут же принялся расстегивать ремни и пряжки снаряжения, снимая нагрудный панцирь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
