руках.
Устроив мою недоумевающую персону на переднем сидении стоящего у магазина на аварийке пижонского «БМВ», оперативно погрузил в багажник, оплаченные им в качестве извинений, мои покупки.
— Сейчас переоденем Вас, Анна Васильевна, раз я оказался настолько непредусмотрительным паникером и так оконфузился, а потом поужинаем у меня в «Полюсе». И я наконец-то смогу объяснить причину своего не совсем адекватного поведения, — заявил Никита Игоревич, заводя авто.
— В целом план ничего так, но можно обойтись и без переодевания. А пока Вы везете меня домой, я выслушаю Вашу историю, — предложила более короткий план действий.
— Ну уж нет. «Накосячил — отвечай», всегда учил меня дед, — усмехнулся этот странный кадр, — так что Вы потерпите, Анна. А может, перейдем уже на «ты», после столь впечатляющего знакомства?
Хмыкнула. Да, как-то я не задумывалась о наличии у Николая Николаевича и Евлампии Серафимовны детей, не то, что внуков.
А вон как вышло занятно.
— Перейдем, отчего же не перейти, — пробормотала я, складывая в голове семейные пазлы Морозовых — Одинцовых, и поинтересовалась, — а дед — это Николай Николаевич?
Никита, не отрывая взгляд от дороги, усмехнулся правой стороной рта:
— Нет, это наука от второго деда — Алексея Юрьевича Морозова. Дед Коля учил меня не попадаться.
Тут, не сдержавшись, хихикнула я.
— Не так чтобы ты оказался успешен в этой науке, да?
Никита слегка повернул голову в мою сторону:
— Да, этот навык так мне и не поддался. Но ты не переживай, в остальном я ничего так вырос: вполне приличный человек, неплохой повар и годный управленец. Правда, неисправимый фантазер и мечтатель, и это как раз то, что нам непременно следует обсудить за ужином.
Мысли об ужине всегда делали меня добрее и настраивали на более дружелюбный лад:
— Обсудим, раз уж вышло, что сегодня меня кормит исключительно ваше семейство.
— Ты что, не завтракала, что ли? — всполошился ни с того ни с сего Никита.
Поглядела на него удивленно.
С чего это такая бурная реакция?
— Да я и проснулась только перед выездом на обед к твоим. Всю ночь опять рисовала, — добавила с растерянной улыбкой.
А встретившись с Морозовым глазами, была удивлена тем восторгу, восхищению и какому-то хищному азарту, что сверкали в его почти прозрачных льдинках.
Таких ярких, чистого цвета, голубых глаз я до сих пор не встречала. Завораживают.
И сам он как будто перестает вызывать опасения, а начинает казаться интересным и загадочным.
Можно его в роли эльфа или снежного короля изобразить. Наверно.
— Давай быстро по магазам, с извинениями закончим и поговорим уже нормально, — проворчал Никита Игоревич и вдавил педаль газа в пол.
И мы практически полетели вперед.
Впервые в жизни я посещала магазины, восседая на руках у мужчины. Даже в детстве отец меня никогда по магазинам не носил.
Надо? Дойдешь сама. Не дойдешь — значит, не надо. Вот и весь сказ.
Чудесные теплые ботиночки на устойчивом каблуке взамен безвозвратно испорченных маслом замшевых сапог, новые стильные джинсы без нелепых разрезов, отлично севшие даже на мои нестандартные нескромные «нижние сто» — и вот я почти готова ужинать в знаменитом «Северном полюсе». Почти, потому что в процессе примерки джинсов, Никита разглядел капли масла на подоле моего пуховика. Капец.
Ни одна куртка из имеющихся в наличии его не устроила, а когда с пальто история повторилась, я задумалась. Поэтому, стоя перед отделом с мехами, рискнула озвучить свои подозрения:
— Ты меня задабриваешь так? Еще и шубу, поди, хочешь купить? Совсем того?
Никита как-то замялся, так что я в своих подозрениях укрепилась:
— В чем дело?
— Да я не знаю, что сделать, чтобы ты никуда не исчезла, не обиделась и согласилась со мной работать.
Работать! Огромное облегчение затопило меня целиком, а то каких только ужасов я себе не напридумывала, бродя с ним по магазинам.
— Работать я с удовольствием, при определенных условиях, конечно, но вполне адекватных, ты не волнуйся. И давай все же без шубы, а?
Никита приободрился, но просто так уступать не желал:
— Тогда сейчас купим куртку, а когда первая часть работы будет завершена, я подарю тебе шубу. Женщины же любят шубы?
— Ты у меня спрашиваешь? — захихикала я, — у меня шуба была в детстве. Цигейковая. А с тех пор как выросла, я предпочитаю практичность, а не пафос и дорогущую красотищу.
— Пафос и красотища, это хорошо, это надо будет нарисовать обязательно, — непонятно пробормотал себе под нос Морозов и проволок меня за курткой.
Пуховик купили нежно сиреневый. В пол.
Страшный человек — Никита Игоревич. Еще и шапку с помпоном арктической белизны нацепил на меня. Повертел, обошел вокруг и одобрил:
— Вот, теперь ты сама волшебная, как твои феечки. Поехали уже ужинать.
И мы поехали.
Анна Васильевна, Никита Игоревич и неожиданная творческая коллаборация
Повстречались у ворот
Старый пёс и старый кот,
Подрожали, почихали,
Да про старость повздыхали,
И пошли сквозь ветра вой по дорожке снеговой…
(А. Усачев)
«Полюс» был прекрасен: сверкающий, блестящий, холодно-отстраненный, такой весь из себя недостижимый и тонко звенящий на периферии сознания. Очень острый, морозный, неприступный. Но изрядно утомившийся. Он с одной стороны — завораживал, но с другой, как бы, приглашал искать изъяны.
Поэтому идею Никиты я уловила с первых высказанных предположений, которые из него посыпались, лишь только мы перешли к чаям и десертам.
Он только лишь успел сказать, что хотел бы:
— Сделать ресторан более теплым, привлекательным, манящим и иным. Но сохранить концепцию исключительности, важности и значимости.
А меня уже понесло на гребне творческой волны.
Идеи посыпались из меня, как горох из дырявого мешка.
Касались они и меню, и посуды, и рекламной полиграфии, а уж по дизайну помещений мыслей было столько, что я, не допив чай, начала рисовать тут же. На скатерти, приведя Никиту в непонятный мне восторг.
Примерно через час, прихватив скатерть и чашки, Ник переместил нас за его рабочий стол, по дороге велев администратору повторно накрыть чай, теперь уже на низком столике у дивана в кабинете.
Листы бумаги с эскизами вокруг нас множились, мы спорили, ссорились, мирились, ругались и рвали в запале только что с трудом согласованное в мелкие клочки. Пили чай, что-то ели и снова сходились над бумагами на столе. Все любопытные, заглядывающие в
