Шеф ГУР отпер сейф и достал маленький, плотно запечатанный пакет.
— Держите, Райнер. Это мое личное… м-м… скажем так — приглашение. Его получали немногие. Внутри — карточка с берлинским адресом, телефоном, паролем и отзывом. Всё вписано особыми чернилами, на свету они исчезнут за минуту — хватит, чтобы запомнить. Пусть Миха знает, что всегда сможет найти в ГДР надежное убежище. Вот так… Начинайте операцию без промедления!
— Ага! — боднул головой Кёнен.
Сложив папку, он сунул ее под мышку и торопливо удалился.
Маркус Вольф, покусывая губу, вернулся к окну. Машины, как жучки, по-прежнему ползали внизу, соблюдая правила дорожного движения.
«Миха… Миша? — подумал шеф ГУР. — Да мы почти тезки! Посидеть бы с тобой, Миха, поговорить… Только не в камере, и не в кабинете, а где-нибудь… Можно в том кафе, напротив Красной ратуши. Нет, нет, там прослушка… Лучше всего — махнуть в Варнемюнде! Чтобы синее небо, зеленое море и белый песок… Кто же ты, Миха?»
Тот же день, позже
Первомайск, площадь Ленина
Дом Советов выглядел очень солидно, с оттенком монументальной державности, как старинное присутствие — тут тебе и фронтоны с колоннами, и купол со шпилем, и широкие лестницы. А вот, если посмотреть сверху, то станет ясно — возводили здание под пение «Интернационала», а никак не «Боже, царя храни». В плане Дом Советов смахивает на скрещенье серпа и молота.
В огромное сооружение впихнули все разом — дворец культуры, библиотеку, ЗАГС, райком партии. Нашелся тут и закуток для горотдела КГБ.
Поднявшись на второй этаж, мы с Ромуальдычем зашагали по ковровой дорожке, в междурядье отделанных шпоном дверей. Сквозняки разносили по гулкому, темноватому коридору невнятные отголоски из высоких кабинетов, стрекот пишмашинок и шелест бумаг. Со сводчатого потолка лился тусклый свет ламп, спрятанных под фигурными колпаками молочного стекла, засиженного мухами. Пахло куревом и, почему-то, сырой штукатуркой.
У нужной нам двери покоился стол, двумя толстыми тумбами попиравший ковер. Дубовую столешницу, размером с односпальную кровать, обтягивала черная кожа, пробитая по периметру гвоздиками с медными шляпками. Включенная настольная лампа бросала свет на телефоны и молоденького сержанта в новенькой форме.
Независимо сунув под мышку папочку с суровым оттиском «Дело №…», я вопросительно глянул на Арсения Ромуальдовича. Тот подмигнул мне — не робей, мол, прорвемся!
— Вам назначено, товарищи? — строго спросил сержант.
— Мы к Василию Федоровичу, — сказал Вайткус со значением.
— Товарищ Олейник занят, и…
Директор Центра НТТМ оперся руками о стол и холодно улыбнулся.
— Так позвоните товарищу Олейнику, — проговорил он с оттенком нетерпения, — и сообщите, что товарищ Вайткус желает его видеть лично.
Я даже головой покачал в восхищении, столько властности прозвучало в голосе простецкого Ромуальдыча.
— Секундочку… — прижух сержант, и снял трубку.
После короткого доклада он выпрямился, словно по стойке «смирно», и отрапортовал:
— Слушаюсь, товарищ полковник! — клацнув трубкой, страж нажал кнопку, отпирая дверной замок. — Проходите, вас ждут.
Вайткус кивнул, и пропустил вперед меня, небрежно обронив:
— Етто со мной.
За дверью пряталась огромная комната, показавшаяся мне очень светлой после коридорной сутеми. Вся обстановка — ряд стульев, большой стол для заседаний, пара застекленных книжных шкафов, сейфы — расположилась вдоль стен или между широких окон. Большой портрет Дзержинского висел над письменным столом, за которым трудился невысокий плотный мужчина в возрасте, но без седины в густой черной шевелюре.
Он что-то быстро писал, и заговорил, не поднимая глаз:
— Явился, не запылился! Ты где пропадал, чертяка?
— Я… етта… перешел на нелегальное положение! — ухмыльнулся Ромуальдыч.
Олейник махом черканул подпись. Радостно скалясь, выбрался из-за стола, и крепко пожал руку Вайткусу.
— Ну, садись, рассказывай!
— Ёшкин свет! Рассказывать — етто вечером, за бутылочкой коньяка, — расплылся в улыбке Ромуальдыч, — а мы по делу. Етта… — он положил руку мне на плечо. — Знакомься: будущее светило советской науки!
— Арсений Ромуальдович… — затянул я с укоризной.
— Не скромничай, Миша! — отмахнулся Вайткус. — В общем, дела такие. Заведовал я школьным Центром НТТМ. Миша как бы мой зам по научной части… А сейчас переезжаем в новое здание на Либкнехта, и будет у нас уже районный Центр! Не какой-нибудь, там, клуб юных техников, всё по-взрослому. Вона, еттой зимой, Миша на ВДНХ в Москву ЭВМ собственной конструкции возил, а летом… Как откроешь толстый научный журнал, так обязательно на Мишино фото наткнешься! Не морщись, зам, правда ведь. Даже в «Сьянс э ви» пропечатали, и в «Сайнтифик Америкен». Так что… не абы как! Мы и самой настоящей научной работой занимаемся, и прогресс толкаем…
Тут дверь отворилась, и в кабинет бочком втерся огромный человек, широкоплечий и баскетбольного росту, с грубым лицом, помеченным шрамами.
Я обмер, сразу узнав в нем водителя «дублерки», с которой как-то пересекся у базара. Ощущение было, как у зайца, повстречавшего охотника.
«Кто ищет, тот всегда найдет! Кто ищет, тот всегда найдет!» — назойливо вертелось в голове, как заевшая пластинка.
— Разрешите войти? — прогудел шрамолицый.
— А ты как будто не вошел! — хмыкнул полковник. — Садись уж…
«Охотник» с опаской присел на стул, и тот жалобно заскрипел.
— Так вот, — продолжил Ромуальдыч, бросив неодобрительный взгляд на вошедшего. — У нас уже ящика три бумаг накопилось, да такого рода… Просто рука чешется на каждой штампик тиснуть «Для служебного пользования» или «Секретно»!
Разъяснив Олейнику суть, Ромуальдыч смолк.
— Так-так-та-ак… — завел Василий Федорович свою партию, пристально глянув на меня. — Как вас по фамилии, молодой человек?
— Гарин. Миша Гарин, — вежливо ответил я, размышляя, вызовет ли мое имя у полковника ассоциации с объектом «Миха».
— Высокотемпературные сверхпроводники… — со вкусом выговорил Олейник. — Скажите, Миша, на каком этапе находятся работы?
— Проект завершен в начале лета, сейчас ВТСП исследуют в Московском физико-техническом институте, в Институте физических проблем… и еще где-то.
— И шо? — прищурился полковник. — Большую пользу принесут народному хозяйству эти ваши… э-э… ВТСП?
— Огромную, — горячо вспыхнул я. — ВТСП — это линии электропередач без потерь. Сейчас больше трети всей выработанной энергии просто греет провода! ВТСП — это сверхмощные генераторы и электродвигатели, соленоиды и трансформаторы…
— Хватит, хватит! — поднял руки Олейник, смеясь. — Убедили!
— Миша еще и программы пишет для ЭВМ, — похвастался Ромуальдыч.
— Ой, да ладно… — заворчал я, вытаскивая папочку. — Тут небольшой подарочек для вас, Василий Федорович… — видя, как в глазах полковника шевельнулось недовольство и разочарование, я усмехнулся: — Для всего вашего Комитета.
Развязал тесемки и выложил на стол укушенные скрепкой желтоватые страницы. Заинтересовавшись, Олейник пролистал мой «подарочек».
— «Бигин. ИнФайлСтрим равно… — выдал он с запинкой. — Ти-ФайлСтрим. Крейт (ИнФайл, эф-эмОпенРид); АутФайлСтрим… ГетКейз». И шо это такое?
— Программа, — любезно ответствовал я. — Тут в основе — моя вариация Бэйсика, а он англоязычен.
— Ясно, — бодро откликнулся Василий Федорович. — А, вот примечания! Ну, хоть по-русски… Хм… «Цикл распаковки»… «Очистка буфера битов»… «Заполнение стека», «Заполнение матрицы», «Первый шаг шифрования с ключом»… — склоняя голову и потирая двумя пальцами мочку уха, он спросил «Охотника»: — Ты хоть что-нибудь понял?
— Ни бум-бум, — покачал тот шишковатой головой.
— Это специальная программа, — объяснил я, стараясь не выказать мальчишеского чувства превосходства. — Алгоритм симметричного шифрования с длиной ключа в сто двадцать восемь бит. Можно и попроще. Если убрать почти половину, получим программу с ключом в шестьдесят четыре бита. А для пущей криптостойкости в ней используется еще один алгоритм — словарный, для сжатия данных.
