Отвернувшись, Полина мрачно воззрилась на противоположный берег реки, ожидая, когда противник уйдет. Но Владимир и не думал уходить. Он стоял на одном месте, поигрывая краешком своего широкого плаща, и, словно зачарованный, смотрел на Полину.
До чего же она была сегодня прелестна! В бархатной малиновой ротонде, отороченной горностаем, и щегольском белом берете с изогнутым пером Полина напоминала ему одинокую ягодку на белом снегу. С каждой секундой Владимир все сильнее ощущал желание обнять ее и коснуться губами раскрасневшейся щеки. Но об этом не приходилось и мечтать.
— Ладно, Полина, перестаньте дуться, — проговорил он примирительно. — Мы оба погорячились, и я даже готов признать, что вел себя не совсем по-мужски. Пожалуйста, примите мои извинения и…
— Что? Извинения? — она стремительно обернулась к нему, и Владимир обругал себя за глупый порыв чувствительности. Полина смотрела на него с ядовитой насмешкой и плохо скрываемым торжеством. — Никогда! Никогда вы не дождетесь, чтобы я приняла ваши лицемерные извинения. И не протягивайте мне руку, я все равно не дам вам своей.
— Ах вот, значит, как? — ледяным тоном процедил Владимир. — Вы не дадите мне руки? Ну что ж, тогда я напомню вам случай, когда вы весьма охотно протянули мне ее. — Он немного помедлил, не без злорадства наблюдая, как лицо противницы принимает растерянное выражение. — Это произошло на вашем первом балу, когда вы с самым жалким и несчастным видом стояли у колонны и сходили с ума от страха, что вас не пригласят танцевать. Вот тогда, в ту минуту, вы очень обрадовались моей руке!
И, смерив ее с головы до ног уничтожающим взглядом, Владимир повернулся на каблуках и направился к дому.
— Кстати, — обронил он через плечо, — ваша больная подруга уже целый час дожидается вашего визита. Имейте же совесть и не заставляйте ее волноваться.
* * *
Выждав минуту, Полина прошла в вестибюль и попросила лакея проводить ее к Наденьке.
— Ну, как ты, моя бедняжка? — спросила она, входя в комнату и присаживаясь на стул рядом с кроватью. — Сильно расхворалась?
— Мне гораздо лучше, — с улыбкой ответила Наденька. — Доктор уверяет, что через неделю я смогу выезжать.
— Что ж, я рада. А я вот вчера ездила с маменькой во дворец графа Синявского, слушать итальянскую труппу.
— Я знаю. Кузен рассказал, что встретил тебя. Интересно было?
— Да, очень. И я, наконец, получила возможность похвастаться своим новым платьем. Тем самым, светло-зеленым с золотыми блестками. Ты не поверишь, Надина: мужчины съели меня глазами!
— Да-да, я уже наслышана, — с улыбкой кивнула Наденька.
— От кого?
— От кузена. Он рассказал о твоем вчерашнем успехе.
Полина недовольно поморщилась.
— Послушай, Надина! Ну что ты все кузен да кузен! Можно подумать, что на твоем кузене свет клином сошелся. Признайся: ты влюбилась в него?
— Да нет же, с чего ты взяла! — удивленно рассмеялась Наденька. — И вовсе я в него не влюбилась. Просто он мне очень нравится… как человек.
— Нравится? — изумленно переспросила Полина. — Этот ужасный, противный тип?!
— И вовсе он не противный, — обиженно возразила Наденька. — Он приятный и добрый.
— Ну знаешь ли!.. А впрочем, зачем я вообще завела этот разговор? Ты ведь его родственница, да еще и живешь в его доме.
Наденька огорченно посмотрела на подругу:
— Я не понимаю, Полина, за что ты его так не любишь?
— И ты еще спрашиваешь? — вскинулась Полина. — Да хотя бы за то, что он оскорбил моего брата, и теперь Жану придется драться с ним на дуэли.
— Так зачем же Жан напросился?
— Это было дело чести! Или ты считаешь, что оскорбления можно спускать просто так?
— Какие оскорбления?
— Да такие!
— Но объясни же, наконец, чем Владимир обидел твоего братца. В прошлый раз я ничего не поняла из твоего рассказа.
— Это долгая история, и нет смысла пересказывать ее в десятый раз, — раздраженно ответила Полина, не желая признаться, что уже и сама не помнит подробностей. — И потом, это еще пустяки! Твой обожаемый кузен натворил кое-что похуже.
— Неужели? И что же?
Полина выразительно посмотрела на Наденьку:
— Он влюбился в замужнюю женщину. Она не ответила ему взаимностью, и тогда он вызвал ее мужа на дуэль и убил. То ли из мести, то ли потому, что надеялся, что тогда она согласится выйти за него замуж.
— Ну и ну, — недоверчиво покачала головой Наденька. — А от кого ты слышала эту зловещую историю?
— От маменькиной приятельницы, графини Лисовской. Она и есть та самая женщина, к которой твой кузен воспылал запретной страстью.
Наденька задумчиво покусала губы.
— Даже не знаю, что тебе сказать. Я никогда ничего подобного не слыхала.
— Конечно, — усмехнулась Полина. — Кто бы мог тебе рассказать? Не сам же Нелидов!
— Ладно, Полина, оставим моего кузена в покое, — примирительно сказала Наденька. — Расскажи лучше, что нового в свете.
Проводив подругу, Наденька снова легла на кровать и задумалась. То, что рассказала ей Полина, произвело на нее край не тягостное впечатление. Наденька была уверена, что, при всей нелюбви к ее кузену, та не стала бы измышлять гадости. Она лишь передала то, что рассказала ей графиня Лисовская. Но можно ли верить этой женщине? И кто она вообще такая?
«Спросить или не спросить Владимира? — гадала Наденька. — Наверное, нужно спросить, чтобы дать ему возможность оправдаться. Но, с другой стороны, какое право я имею приставать к нему с такими расспросами?» Так и не придя ни к какому решению, Наденька сочла за лучшее пока молчать.
9
Вскоре после отъезда Полины Владимир собрался к Зоричу. Велев закладывать коляску, он закутался в плащ, надел новенький цилиндр и вышел на улицу. Однако не успел дойти до экипажа, как его кто-то окликнул по имени.
Владимир обернулся. И тотчас увидел, как от маленькой двухместной кареты, стоящей чуть поодаль от крыльца, отделилась женская фигура в темно-синем плаще. Отороченный темным мехом капюшон мешал рассмотреть ее лицо, но грациозная походка указывала на даму из высшего общества.
Женщина приблизилась к Владимиру. И на мгновение застыла, словно в нерешительности или даже в смущении. Затем трепетно вздохнула и, быстро подняв руки, изящным движением отбросила с головы капюшон. Ее кудри янтарной волной рассыпались по плечам, и на Владимира пахнуло приторно-чувственным ароматом духов. Его передернуло от внезапно вспыхнувшего отвращения: перед ним стояла не кто иная, как графиня Лисовская.
