В зале снова воцарилась тишина, но только не для Ратмира. Зеленый камень перстня на его пальце резко потускнел, а в голове у него вдруг возник… Нет, не голос и не видение, это было вообще какое-то новое восприятие… прямое восприятие неизвестной ранее информации… неизвестного ранее Знания. Он вдруг понял, кто именно генерировал последнюю мысль, уразумел, что этот человек собой представляет, что побудило его высказаться таким образом! Это было настолько для него неожиданно, что он едва не пропустил мысль Вершителя:
«Соискатель может ответить на возражение!»
Ратмир снова внутренне усмехнулся и только затем спокойно «проговорил»:
«Во-первых, я отправился за грань Бытия для того, чтобы Мать всего сущего испытала меня. Я был готов к любому пути и к любому испытанию. То, что Мать всего сущего встретила меня уже на Звездной тропе и там же повелела Вершителю Марку переговорить со мной, – ее решение, и не мне, и не вам его обсуждать! Во-вторых, на пути за грань Бытия я в любом случае зашел гораздо дальше, чем уважаемый Варвар, так что его возражение необоснованно!»
«Протестую!!! – мгновенно заметалась по залу разъяренная мысль. – Никто не может знать, насколько далеко зашел испытуемый по Звездной тропе…»
«Око Знания это знает!!! – задавил эту мысль Ратмир. – Это знание истинное, и я могу огласить его!!!»
«Но что подтвердит твою правдивость!!!» – привел Варвар последний аргумент, однако Ратмир тут же ответил:
«Стол Истины, на который я готов взойти немедленно!!!»
«Я снимаю свое возражение!!!» – мгновенно сдался Варвар, но за этой вроде бы спокойной мыслью тянулся темный шлейф ярости и унижения.
В зале на пару секунд воцарилась тишина, после чего снова возникла мысль:
«Можем…»
Напряжение Ратмира было столь велико, что он даже не сразу понял, – это трижды посвященные продолжили высказывать свое мнение.
Затем еще шесть раз в зале «звучала» эта мысль, а вот тринадцатый член Совета посвященных сделал к своему «можем» неожиданное дополнение:
«Однако уважаемый соискатель должен передать свое доказательство Совету. На мой взгляд, эта… Вещь может принадлежать только Вершителю… или никому!»
И снова камень в перстне, засиявший было прежним зеленым светом, резко потускнел, а Ратмир стал обладателем знания о Вещи, называемой «Око Знания»! И снова он усмехнулся, готовясь возразить одному из членов Совета посвященных, но его возражение не потребовалось. Вместо него ответил Вершитель Кануг:
«Уважаемый Шавкан должен помнить, что Око Знания, созданное Вершителем Марком, может быть только подарено, причем подарено без всякого сожаления со стороны дарителя. В противном случае Вещь потеряет свои свойства! В свое время Вершитель Марк, покидая этот Мир, не пожелал подарить эту Вещь кому-либо из нас. Не думаю, что уважаемый Ратмир может сейчас без всякого сожаления подарить кому-то из нас эту Вещь!.. Но мы должны быть рады, что Око Знания снова вернулось в Мир, что оно снова будет принадлежать одному из трижды посвященных и помогать нам в наших трудах!»
После этой отповеди Вершителя в малом зале Совета еще раз прозвучала мысль «можем», после чего Вершитель Кануг поднялся из своего кресла и заговорил вслух:
– Ратмир из стаи восточных волков, дважды посвященный служитель Мира, Совет посвященных признал представленное тобой доказательство твоего пребывания за гранью Бытия убедительным и достаточным! Ты прошел третье посвящение, и, как трижды посвященный служитель Мира, ты входишь в состав Совета посвященных под именем…
Кануг замолчал, и княжич-волк понял, что он должен назвать свое новое имя, под которым его будет знать Мир всю его дальнейшую жизнь. Он неожиданно для себя тоже поднялся на ноги и четко произнес:
– Ратмир!!!
Глава 2
Часы на башне городского совета пробили четыре, и ворота вольного торгового города Ласта начали медленно открываться. Изверги из окрестных деревень, привезшие на городской рынок свежее мясо, рыбу ночного улова, овощи, фрукты и прочую снедь, возбужденно загалдели. Стоявшие впереди двинули свои повозки, не дожидаясь, когда ворота распахнутся настежь, но стражники, выскочившие за ворота, преградили путь торопыгам, выставив перед собой копья, – все въезжающие тщательно проверялись.
На дороге, ведущей к городу, позади груженых повозок, вьючных лошадей и ручных тележек, дожидался своей очереди большой крытый фургон, запряженный парой здоровенных волов. Рядом с фургоном на рослой, но спокойной лошади красовался усатый, красномордый дядька, в кожаных штанах и такой же куртке на голое тело, оглядывавший с высоты седла галдящую перед воротами толпу. На крыше фургона, рядом с привязанным там сундуком, тремя чемоданами и несколькими корзинами, лежал животом вниз молодой светловолосый парнишка не старше шестнадцати-семнадцати лет. Подперев голову руками, он тоже не отрывал глаз от людского водоворота, стремящегося как можно быстрее попасть в город.
Всадник, бросив короткий, быстрый взгляд в сторону паренька на крыше фургона, заговорил медленно глубоким, хорошо поставленным басом:
– Этот город, Бамбарей, тем и хорош, что не принадлежит ни одной стае – он, понимаешь ты, вольный и торговый. Вольный и торговый! Это значит, что, во-первых, тебя здесь никто не может схватить и посадить, если ты не нарушаешь городских законов, а во-вторых, что у местного народца имеются денежки, чтобы заплатить талантливым актерам, то есть нам, за нашу вдохновенную игру!
– Дядюшка Прок, – улыбнулся в ответ паренек, – два месяца назад ты точно так же расписывал милых жителей Норникса и гостеприимство вожака северных лис… Хорошо, что мы остановились там, рядом со вторыми воротами, и я не спал ночью, а то сегодня ты не смог бы похвалить вольный город Ласт!
– Мальчик, – ничуть не рассердившись, загудел дядюшка Прок, – учись уважать старших, даже если они ошибаются… Когда ты сам станешь немного старше, ты поймешь, как легко ошибиться в людях, а тем более в многоликих! Три года назад, когда моя труппа показывала свое искусство в Норниксе, мы имели колоссальный успех, и наш фургон просто ломился от даров растроганных высоким искусством горожан. А в этот раз капризный ветер удачи отвернулся от нас!
Бамбарей снова улыбнулся, но ничего не сказал, хотя про себя подумал:
«От дубин и топоров ломился ваш фургон, бедный дядюшка Прок, и тетка Мармела мне в деталях рассказала про этот „успех“!» Мальчишка перевернулся на спину, уставился взглядом в высокое бледно-голубое небо. Солнце еще не взошло, но небесная синь уже вылиняла – и это лето, похоже, будет жарким.
Гул толпы, пробирающейся в город, бас дядюшки Прока, продолжавшего что-то наставительно рассказывать, отошли в сторону, перестали трогать сознание юного изверга. Высокое голубое небо пробудило его память, он вспомнил такое же небо, только совсем в другом месте, над другим городом…
Почти год назад он стоял на ристалище княжеского замка в городе Крае, и сама княжна Лада, дочь вожака Всеслава, вручила ему приз победителя турнира и… и поцеловала его. Тогда он носил имя Вотша и был княжьим любимчиком, он занимался фехтованием с лучшим мечником стаи, чтением и письмом с княжьим книжником… И все это кончилось в одночасье! Победа над княжичем стаи южных барсов, самовлюбленным Юсутом принесла ему милость княжны, ненависть Юсута и его отца, Юмыта, а князь Всеслав решил навсегда заточить его в подземелье замка! Ему пришлось бежать… Бежать под безжалостным глазом Волчьей звезды, которая следит за беглецами-извергами с ночного неба и выдает их погоне! Но ему повезло – всю ночь скакал он по степи, по редким светлым рощам, уходя все дальше и дальше от княжьего города Края, а утром выехал на безлюдный берег широкой незнакомой реки. Он соскочил с коня прямо в воду, вороной умчал в степь, а он долго плыл по течению и только ближе к полудню, вымотавшись вконец, выбрался на берег. Под прибрежным кустом он и заснул, прижимая к себе единственную вещь, увезенную им из замка, свою награду – меч, который вручила ему Лада. А ближе к вечеру на берег реки, совсем рядом с тем местом, где он заснул, выехал фургон с бродячими актерами-извергами. Их голоса и разбудили его, а может быть, это был нестерпимый голод – он теперь уже и не помнил. Но актеры, ни о чем не расспрашивая, накормили его, а он, часа два понаблюдав за этими странными, словно не от мира сего, людьми, решился признаться старшему из них, дядюшке Проку, в том, что он скрывается от многоликих.
