Если она хочет быть такой, какая есть, то почему так ведет себя? Если хочет делать мужскую работу, почему одевается, как женщина? К чему тогда носить, например, одежду, которая подчеркивает каждую линию ее груди? А штаны в обтяжку? И почему она носит на босу ногу сандалии, такие хлипкие, что удивляешься, как они держатся на ногах. Ногти на ногах покрыты лаком нежнейшего кораллового оттенка. Такой цвет можно увидеть только внутри морской раковины…
«Дьявол! — выругался он про себя. — Только послушай, что ты несешь, Рэтлиф! Морские раковины! Боже!»
Итак, она красивая девчонка. И что же? Неужели вести себя по-идиотски, как сопливый юнец? Ты и раньше встречался с красотками, некоторые были даже красивее, чем эта. Но есть что-то такое в ее глазах. Необычные глаза, но… Нет, здесь дело в том, как она смотрит на тебя, когда ты с ней разговариваешь. Как будто твои слова имеют для нее жизненно важное значение. Она заинтересована. Она хочет знать. Ей небезразлично твое мнение.
Полегче, Рэтлиф. Только не купись на это. Разве не в этом заключается ее работа? Она должна уметь заставить тебя думать так. Секрет хорошего журналиста заключается в умении слушать.
О'кей, у нее красивые глаза, и она пользуется этим на полную катушку. И все же ты знаешь, что из этого сладкого ротика льются фальшивые пусть не слова, но поцелуи точно. Да что с тобой, парень? Ведь ты же уже давно не придавал значения поцелуям. Некоторые женщины готовы разыграть страсть в надежде подобраться к твоим денежкам. Большинство же поступает так, поддавшись условному рефлексу, зная, что тебе это будет приятно. Но Энди… Черт, да, Энди, а не миссис Мэлоун. Энди. Энди. Ее страсть не была фальшивой. Ей был очень нужен этот поцелуй. И не меньше, чем тебе. Она желала его.
Она умеет дать и умеет взять. Ты чувствовал, как тебя распирает желание, и был готов взорваться. Это испугало тебя, и ты поклялся, что больше не будешь иметь с ней дела. И первое, что ты сделал утром, это устроил так, чтобы остаться с ней наедине.
Дьявол! Да она отрава! Так чего же ты следишь за ней краешком глаза, а, Рэтлиф? Почему ты смотришь на ее руку всякий раз, когда она цепляется за край сиденья при каждом толчке? А может, надеешься, что если она находится в такой близости от твоего бедра, то…
На этом Лайон резко оборвал свои мысли и нажал на тормоз. Сила инерции бросила их вперед, потом прижала к спинкам кресел.
Джип стоял на крутом склоне. Энди вышла из машины и огляделась. Вид был потрясающий, с вершины открылась вся долина. Огромный дом позади реки, спрятавшейся в рощице, казался отсюда игрушечным.
Энди ждала, что Лайон заговорит. А может, он ждет ее слов? Обернувшись, она увидела, что он внимательно смотрит на нее.
— Здесь так красиво, — застенчиво сказала она.
Он сдвинул на затылок шляпу и заглянул ей в глаза.
— Кто такой Лес?
Не столько вопрос, сколько тон, каким он был задан, лишил Энди дара речи, словно удар под дых. Жадно глотнув воздух, она сказала:
— Это мой босс.
— Как удобно.
— Что вы имеете в виду?
— То самое. Интересно, а любовными делами вы занимаетесь в конторе или ждете окончания рабочего дня? И знает ли он, что вчера вечером вы были в лесу с посторонним мужчиной, которому позволили целовать себя? Или ему все равно? А может, это как раз тот случай, когда говорят о «свободных отношениях»?
Энди почувствовала, как вспыхнули ее щеки, сначала от воспоминаний о вчерашнем вечере, потом от гнева.
— У нас чисто дружеские отношения.
— Только не надо мне лгать. «Я знаю, что ты меня любишь, и я тоже тебя люблю». Кому вы это говорили?
— Так вы подслушивали?
— Случайно слышал. Вы разговаривали по Телефону отнюдь не шепотом. А я как раз поднимался к себе наверх. Конечно, я не мог не слышать.
Боже мой! Что же он еще слышал? Если он слышал, как она обещала Лесу поработать над сыном, чтобы раздобыть информацию… Нет, он об этом ее не спрашивал. Ему хочется знать, что у нее с Лесом. Но почему? Если бы это не было так нелепо, она подумала бы, что он ревнует. Наверное, дело тут чисто в мужской гордости. Навряд ли у него было много женщин, которые прямо из его объятий мчатся к телефону, чтобы сообщить другому, что любят его.
— Настоящий джентльмен дал бы знать о своем присутствии.
Он хрипло рассмеялся:
— Я давно перестал быть джентльменом. Итак, я жду. Расскажите-ка мне об этом Лесе.
Сейчас ей следовало бы сказать, что это не его дело, и приказать немедленно отвезти ее в дом. Почему же она не делает этого? Да потому, что по какой-то неизвестной причине ей важно, чтобы Лайон знал правду о ее отношениях с Лесом.
Энди решила не терять спокойствия и, как терпеливая мать, переждать вспышку раздражения своевольного ребенка.
— Лес Траппер — продюсер моей программы. Мы работаем вместе уже много лет. Начинали еще до моего замужества. Я сказала, что люблю его, и это действительно так. Как друга. Лес говорит каждой женщине, от вышедшей из школьного возраста и до престарелой уборщицы нашего заведения, что любит ее. Эти слова ничего не значат. Мы с Лесом никогда не были любовниками.
— Неужели ты думаешь, что я этому поверю?
Энди вспылила:
— Да мне нет никакого дела до того, поверишь ты или нет. Ты вынес мне приговор еще до того, как мы познакомились. Вам, мистер Рэтлиф, не понять, что женщина, которая не является хранительницей домашнего очага, может иметь нравственные устои.
— Ну хорошо. Скажем, у вас с Лесом ничего нет. Интересно знать, поделились ли вы с ним деликатными подробностями нашей прогулки? А может, вместе посмеялись над тем, как вам удалось пробраться в дом и всего за несколько часов приручить всех его обитателей до такой степени, что они готовы есть у вас из рук?
— Нет!
«Значит, — подумала она, — в нем действительно говорит только его растоптанная гордость. И ему наплевать, был у нас с Лесом роман или нет».
— Нет, — тихо повторила она, качая головой.
Лайон нервно покусывал губы. Он никак не мог понять, что в ней так взбесило его. Черт возьми, какая ему разница, с кем она разговаривает по телефону и что говорит? Да, только у него внутри все перевернулось, когда он услышал, что эта женщина желает другому мужчине приятных снов, а в его собственном сне, он это знал, она будет преследовать его до утра.
Выглядит она такой печальной, подавленной. Возможно, это только игра хорошей актрисы. Лайон был в смятении. Он не знал, чего ему хотелось больше: задушить или поцеловать ее. Казалось, губы Энди звали его. Они обещали сладкое забытье от всех горестей, пережитых им. Энергия, которую Энди буквально излучала, была способна возродить в нем то, что умерло много лет назад, освободить от одиночества, к которому он привык за эти годы.
