— А давно вы здесь живете? Давно существует деревня?
И Павел Никитич Мартюшев поведал нам историю своей жизни.
Автобиография Павла Никитича Мартюшева, ровесника Октября.
В этой деревне я первый кол забил. А почему мы здесь поселились, расскажу, если интересно. Родился я на Дальнем Востоке, под Спасском. Мал был еще, когда отца моего расстреляли, и с ним семерых. За что? Да кулаки или как там... Нашли за что. Потом ушли мы в Маньчжурию, много народу тогда уходило. Жили там под городом Мугодзяном нашим, русским поселением. С японцами никаких споров не было. Японцы и оружие нам разрешали носить, даже нарезное. Пришла в 45-м Красная армия. Опять бы уходить, да разве уйдешь? Сначала ничего... а потом попросил нас один командир лошадей перегнать; мы пригнали, загнали во двор, куда нужно было, смотрим — а они за нами ворота закрывают и кругом уже с автоматами стоят. Дали мне десять лет по статье 58. 8 лет просидел на Чукотке, где кобальтовый рудник, из них три года в самой шахте. Ну а в марте 53-го, как Сталин умер, меня вроде освобождают. А когда домой, спрашиваю, гражданин начальник? Никогда, говорит, здесь жить будешь. А у нас в поселке был немец, самогонщик. Все к нему ходили — и мы, и начальство. Вот он и устроил мне встречу с комендантом. Выпили вместе, а уж тогда комендант и объяснил: у тебя, говорит, жена в Маньчжурии осталась. Вот если бы она в СССР переехала — мы тебя в первый самолет и к жене, в любую точку Союза. Хорошо. Написал письмо — письма уже доходили — и хозяйка моя сделала все как нужно. Ей предложили на выбор: Алтайский край или Красноярский. Приходит подтверждение от Канского КГБ — гражданка такая-то прибыла, и в самом деле меня сажают в самолет.
А сюда прибыли в апреле 56-го. Я и еще несколько мужиков с семьями, контракт с леспромхозом заключили. Ну, те не выдержали, скоро сбежали — летом от мошки было не продохнуть, место ведь неутоптанное. А нам и уезжать некуда. Работали. Потом к нам другие люди переселились, староверы с Енисея. А я тогда еще поднадзорным числился, два раза в месяц ходил через тайгу 80 километров в Тасеево отмечаться, зимой на лыжах, летом так, дорог тогда здесь совсем не было. И вот как-то раз — четыре дня, как я вернулся, — приходит с оказией повестка: явиться снова! Я уж слышал о таком, подержат на свободе, и в лагерь по новой. Но жена мне говорит: времена уже не те. Пошел. Добрался, прихожу к коменданту; обычно-то я у двери садился, а тут, смотрю, берет он стул и ставит прямо перед своим столом: садись, пожалуйста, Пал Никитич. И читает мне бумагу... короче, полная реабилитация. Можно, говорит, больше не приходить. Ну вот. С тех пор жили здесь спокойно, никто нас не трогал. В тайге промышляли, в реке рыба всегда есть... Да только отказала нам тайга.
Отход на север
В новые времена Павел Мартюшев успел поездить по свету — на Аляске побывал, в Канаде. Здорово, говорит, у них, горы красивые, лес хороший, дома богатые — а не то, не то. Отдельно от мира там жить никак не выходит. «Австралийцы в перестройку в Луговую приезжали — все им понравилось, загорелись: давай, мол, всех наших из Австралии на Бирюсу перетащим! Насилу отговорил: подождите, ребята, пару годов. А потом всем стало ясно — не стоит с переездом спешить.» Жизнь на Бирюсе меняется не в лучшую сторону. Несколько лет, как прекратился сплав — значит, нет работы. Не обменяешь рыбу на бензин — дорог бензин, да и рыбы стало меньше. Есть еще в тайге медведи, рыси, волки, но вот соболя уже почти нет, пропал соболь. Есть у деда Мартюшева пасека — «С пасекой прожить можно» — но болезнь какая-то поразила пчел, а лекарства не достанешь. И, как назло, главные очаги поражения лесов сибирским шелкопрядом оказались рядом со старообрядческими поселениями. «Уже и вам здесь жить нельзя, а нам тем более», — говорят староверы мирским.
Года три как начался исход староверов с Бирюсы и Чуны. Строят баркасы, сколачивают плоты, сплавляются по Ангаре и Енисею до Ярцева, где впадает с левого берега река Сым. Там места еще нетронутые. Вверх по течению ставят дома, осваивают участки, налаживают хозяйство. Работа тяжелая, поэтому первыми уезжают на Сым мужчины, когда обустроятся — перевозят и семьи. Пустеют старые поселки, исчезает таежная страна староверов, чтобы возродиться на севере.
Свет фар бежит впереди машины; взлетают какие-то птицы, сразу растворяясь в темноте. Еременко, бессменный рулевой, с энтузиазмом поучает Женьку, перечисляя его действительные, мнимые и ожидаемые проступки, для лучшего усвоения оснащая речь мощными энергонесущими конструкциями. Бесполезно: Женька дремлет на заднем сиденье, насколько это позволяют ухабы. Дорогу перебегают зайцы, мечутся в луче света, лезут под колеса. Еременко бьет по тормозам.
— Зайчик! Смотри, Коля, зайчик побежал! Маленький какой! — умиляется охотовед. — Люблю я их. А еще бурундуки у нас есть. Ты, Коля, бурундучков видел?
Николай Муравин Фото Фреда Гринберга
Тасеево Чигашет -Луговая Москва
Чинлон — тростниковый мяч
Бирма — родина футбола. Нет, это вовсе не шутка, а констатация исторического факта. Именно в этой стране где-то в начале XIX века, а быть может, и раньше, возникла игра в мяч, по которому ударяют преимущественно ногой. Правда, мяч этот не кожаный, он сплетен из стеблей ротанговой пальмы или же тростника. Называется он по-бирмански: — «чинлон», а по-английски: «кэйнбол», «тростниковый мяч».
Чинлон внутри полый и поэтому очень легкий и упругий. В тростниковый мяч играют, что называется, и стар и млад. Так что чинлон — не только всенародный вид спорта, но даже, можно сказать, неотъемлемая часть бирманского образа жизни. Дело тут, наверное, в неприхотливости этой игры. Во-первых, очень легко и дешево сделать мяч. Чего-чего, а пальм и тростника в Бирме хватает. Во-вторых, для игры в чинлон достаточно пятачка относительно ровной поверхности. Ну и, конечно, он очень увлекателен.
Проходя как-то мимо школьного двора, я услышал характерное пощелкивание, как будто ломали сухой хворост. Заглянул за ограду. Так и есть: несколько старшеклассников, встав в кружок, подбрасывали чинлон ногами. Я наблюдал за игрой три минуты, пять. Мяч, как невесомый, летал в воздухе, ни разу не коснувшись земли. Но вот невысокий паренек захотел сыграть головой. Увы, неудачно. Чинлон плюхнулся в траву. Тут чинлонисты заметили меня и наперебой стали приглашать включиться в игру, заменить оплошавшего игрока. Я поблагодарил за доверие, но вежливо отказался, ссылаясь на незнание правил. «Они очень простые», — засмеялись ребята. И быстро растолковали мне чинлонские премудрости. Основное — об этом я и сам догадался — как можно дольше удержать мяч в воздухе, не давать ему упасть. Чинлон разрешается подкидывать ногами — подошвой, подъемом, правой и левой стороной ступни, боковой или задней частью пятки, коленом, а также плечами, спиной, головой. Категорически запрещено касаться его ладонью и вообще рукой до локтя (предплечьем уже играть можно). Играть можно просто для развлечения, став в кружок, чем и занимались школьники, а можно устроить и командные соревнования. Играют команды по очереди, и выигравшей считается та, которой удается дольше удержать мяч в воздухе.
В зависимости от степени трудности игры устанавливают и разные правила для так называемого маленького, среднего и большого чинлона. В большой способны играть только настоящие виртуозы. Ведь во время игры на мяч даже не разрешается смотреть! Подлинный мастер, как пишет знаток бирманских обычаев Елена Западова, должен полагаться на интуицию, чувствовать приближение чинлона. Когда он оказывается перед спортсменом, тот, не взглянув, откидывает его повернутым коленом или другой частью ноги. Впрочем, лично мне чинлон интересен не как один из видов большого спорта, а как феномен массовой игры, где нет разделения на участников и болельщиков. Плетеный мяч мальчик бирманец получает если не в три, то уж в пять лет точно и целыми днями подбрасывает его ногами. Конечно, можно это делать и одному. Но скучно. Лучше вместе с приятелями. Став взрослым, бирманец не забывает про чинлон. Я рассказал о том, как играют в мяч школьники. Но не редкость увидеть и вполне солидных дядей, с не меньшим азартом пинающих чинлон. Играют все: студенты и военные, крестьяне и торговцы. Исключение составляют разве что буддийские монахи. Ну да им вообще запрещены любые игры и развлечения.
Как-то пришлось мне поехать в дельту реки Иравади. Приходилось несколько раз переезжать на паромах многочисленные рукава и притоки. Дожидаясь переправы, бирманцы не скучали. Сразу же образовывались кружки чинлонистов. В сторону летели шлепанцы — в чинлон играют босиком. Бирманские мужчины носят длинные юбки — лончжи. Но для игры они не помеха, ибо юбка собирается вокруг поясницы и получается что-то вроде шортов. Тела многих игроков, особенно постарше, густо покрыты татуировкой. Это древняя традиция. Считается, что татуировка обладает магическими свойствами, защищает человека от опасностей, придает ему силу и выносливость. Не знаю, по этой или какой другой причине, но чинло-нисты на берегу величественной Иравади, катящей свои мутные, илистые воды в Индийский океан, играли классно. Мяч почти не касался земли.
