— Вы хотите сказать, что его убила полиция?
— Нет, эти господа.
— Какие еще господа?
— По всей видимости, сообщники.
— Они задержаны?
— Нет, господин следователь, — понизил голос Мегрэ. — Боюсь, это потребует труда и времени. Дело очень, очень серьезное. Они убивают, понятно?
— Я думаю, не будь они убийцами, не было бы и дела вообще.
— Вы не поняли меня. Они убивают с полным хладнокровием, чтобы спастись самим. А это, знаете ли, бывает нечасто, хотя публика и другого мнения. Они без колебаний прикончили одного из своих.
— Зачем?
— Вероятно, затем, что он засветился и мог вывести нас на их логово. А скрываются они в скверном районе, одном из самых скверных в Париже. Он кишит иностранцами вообще без документов или с поддельными.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Следовать рутине, потому что я обязан это сделать — на кону моя репутация. Ночью проведу облаву, хотя она ничего не даст.
— Надеюсь, по крайней мере она не будет стоить новых жертв?
— Я тоже надеюсь.
— В котором часу начнете?
— Как обычно — в два ночи.
— Сегодня у меня бридж. Постараюсь задержаться подольше. Позвоните мне сразу после облавы.
— Слушаюсь, господин следователь.
— А когда вы пришлете мне донесение?
— Как только позволит время. Вероятно, не раньше завтрашнего дня.
— Как ваш бронхит?
— Какой бронхит?
Комиссар начисто забыл о своей болезни, тем более что в кабинете появился Люкас с красной книжечкой в руке. Мегрэ знал, что это такое. Это была профсоюзная карточка на имя Виктора Польенского, по национальности чеха, разнорабочего на заводах Ситроена.
— Адрес, Люкас?
— Набережная Жавель, сто тридцать два.
— Погоди-ка, что-то знакомое. По-моему, это грязная меблирашка на углу набережной и какой-то улицы. Года два назад мы там уже побывали. Проверь, есть ли в доме телефон.
Да, это была убогая меблирашка дальше по течению Сены, расположенная в мрачном заводском районе и набитая недавно прибывшими иностранцами, которые, в обход полицейских предписаний, селились порой по несколько человек в одной комнате. Самое удивительное, что заведение принадлежало женщине, несмотря ни на что умело управлявшейся с подобными жильцами. Они даже столовались у нее.
— Алло… Дом сто тридцать два по набережной Жавель?
Хриплый женский голос.
— Польенский у вас? Виктор Польенский? Женщина помолчала, соображая, что ответить.
— А вы кто такой?
— Я его друг.
— Шпик — вот вы кто.
— Ладно, я из полиции. Польенский все еще живет у вас? Имейте в виду, ваши слова будут проверены.
— Не стращайте. Он вот уже полгода как съехал.
— Где он работал?
— У Ситроена.
— Давно он во Франции?
— Откуда мне знать?
— По-французски говорит?
— Нет.
— Долго у вас прожил?
— Месяца три.
— Приятели у него были? В гости кто-нибудь приходил?
— Нет.
— Документы у него были в порядке?
— Наверно, потому как ваш отдел меблированных комнат не имел ко мне претензий.
— Еще один вопрос. Питался он у вас?
— Обычно да.
— По девкам таскался?
— По-вашему, свинья вы этакая, я суюсь в подобные пакости?
Комиссар положил трубку и скомандовал Люкасу:
— Позвони в службу регистрации иностранцев. В делах префектуры полиции на Польенского не оказалось и намека. Иными словами, чех въехал в страну нелегально, как многие до него, как десятки тысяч ему подобных, которыми переполнен трущобный Париж. Естественно, по примеру большинства раздобыл себе поддельное удостоверение личности. В районе улицы Сент-Антуан хватает лавочек, где эту липу продают пачками по твердой цене.
— Созвонись с Ситроеном.
Принесли фотографии убитого, и Мегрэ раздал их инспекторам отдела охраны нравственности и отдела меблированных комнат. А сам поднялся на чердачный этаж, прихватив с собой отпечатки пальцев. Они не сошлись ни с одной дактокартой.
— Мерса нет? — осведомился «комиссар, приоткрыв дверь лаборатории.
Мере не должен был находиться на месте: он работал всю ночь и утро. Но сна ему требовалось немного. Семьи у него нет, подруги, насколько известно, тоже, живет он одной страстью — своей лабораторией.
— Я здесь, шеф.
— Для тебя еще один труп. Но сначала зайдем ко мне. В кабинет комиссара они спустились вместе. Люкас говорил по телефону с бухгалтерией Ситроена.
— Старуха не соврала. Он числился на заводе разнорабочим в течение трех месяцев. В платежной ведомости не фигурирует уже больше полугода.
— Работал хорошо?
— Невыходов мало, но на Ситроене столько народу, что там никто никого не знает. Я спросил, не стоит ли завтра повидаться с мастером участка, где работал чех, — быть может, тот даст более подробные сведения. Мне отсоветовали. Будь это специалист — другое дело. А разнорабочие почти сплошь иностранцы. Нанимаются, увольняются, и никто их не помнит. Несколько сотен их всегда толпятся у ворот в ожидании найма. Работают три дня, три недели, три месяца, потом исчезают. По мере надобности их перебрасывают из цеха в цех.
— Это из его карманов?
На столе комиссара лежал затрепанный бумажник из кожи, бывшей когда-то зеленой, а в нем, кроме профсоюзной карточки, фотографии девушки: лицо круглое, очень свежее, на голове венок тяжелых кос. Без сомнения, чешская крестьянка. И деньги — две бумажки по тысяче франков, три по сто.
— Приличная сумма! — проворчал Мегрэ. Длинный кнопочный нож с тонким, отточенным, как бритва, лезвием…
— Тебе не кажется, что этим ножом вполне могли убить Маленького Альбера?
— Пожалуй, шеф.
Носовой платок, тоже зеленоватый: Виктор Польенский явно любил зеленый цвет.
— Забирай. Вещичка не из аппетитных, но почем знать, может, твои анализы что и покажут.
Пачка сигарет, зажигалка немецкой работы, мелочь. Ключа нет…
— Ты уверен, Люкас, что ключа не было?
— Твердо, шеф.
— Его раздели?
— Еще нет. Ждут Мерса.
— Иди, старина. На этот раз присутствовать не могу — время поджимает. Да гляди не надорвись: тебе ведь до глубокой ночи дела хватит.
— Я свободно продержусь двое суток без сна. Не впервой.
Мегрэ позвонил в кафе «У Маленького Альбера».
— Ничего нового, Эмиль?
— Ничего, шеф. Работаем помаленьку.
— Народу много?
— Меньше, чем утром. На аперитив еще зашли, обедать — никто.
— Твоей жене не разонравилось изображать хозяйку бистро?
— Она в восторге. Произвела в спальне генеральную уборку, сменила простыни, и мы недурно устроимся. А что ваш рыжий?
— Убит.
— Как?!
— Когда ему захотелось вернуться домой, один из его дружков всадил в него пулю.
Еще один заход в инспекторскую. Надо обо всем подумать.
— Что с желтым «Ситроеном»?
— Ничего нового. Однако поступают кое-какие сигналы из района Барбес-Рошешуар.
— Не пренебрегайте. По такому следу стоит пойти. Опять-таки в силу топографических соображений: от бульвара Барбес два шага до Северного вокзала. А Маленький Альбер долго работал официантом в одной из пивных в этой части города.
— Есть хочешь, Люкас? — спросил комиссар.
— Не очень. Могу потерпеть.
— Что скажет жена?
— Ничего не скажет. Надо только позвонить ей и предупредить.
— Давай. Я звоню своей, и ты остаешься со мной. Мегрэ все-таки несколько утомился и предпочитал работать не в одиночку, тем более что ночь обещала быть напряженной. Они зашли в пивную «У дофины», выпить аперитив и, как всегда, простодушно удивились, почему даже теперь, когда розыск идет полным ходом, вокруг них продолжается нормальная жизнь, люди занимаются своими маленькими делами и шутят. Что им до того, что какой-то чех убит на улице Сицилийского Короля? Десяток строк в газетах — и только. А еще через несколько дней они прочтут, что убийца схвачен.
Никто, кроме посвященных, не знал, что готовится облава в одном из наиболее густонаселенных и беспокойных районов Парижа. Вряд ли кто-нибудь замечал и расставленных на всех перекрестках инспекторов, старательно напускавших на себя безразличие. Пожалуй, одни лишь проститутки, жавшиеся по темным углам, откуда они время от времени выныривали на тротуар в надежде подцепить прохожего, растерянно хлопали глазами, узнавая по характерному облику сотрудников службы охраны нравственности: они уже догадывались, что им предстоит провести часть ночи в участке. Впрочем, они привычные — такое случается с ними по меньшей мере раз в месяц. Если они не больны, к десяти утра их отпустят. Велика важность!
Хозяева меблированных комнат тоже не любят, когда к ним вваливаются в неурочный час для проверки регистрационных книг. Ну уж книги у них в порядке, всегда в порядке. Им суют под нос фотографию. Хозяева делают вид, что внимательно всматриваются в нее, подчас идут даже за очками.
— Знаете этого субъекта?
— В жизни не видел.
