счастью. Но разве можно себе завидовать? Таня была рядом, он чувствовал ее дыхание, запах волос, щекотавших ему лицо. Голова у него шла кругом от этого запаха, от ее близкого дыхания. Ее доверие пугало Женьку, и он не знал, как себя вести. Он чувствовал себя в чем-то виноватым, но толком не знал, в чем его вина. Он думал, что так нельзя, надо как-то иначе, но что-то горячее наполняло его, захлестывало, и он, содрогаясь от этой внутренней переполненности, забывал обо всем на свете.
— Таня… Таня, мне с тобой так хорошо, — сказал он, словно оправдываясь. — Так хорошо!..
Она провела пальцами по его щеке, как это делают слепые, когда хотят запомнить чье-то лицо, и вздохнула:
— И мне хорошо. Ты такой славный.
— Таня… Таня, если хочешь, мы поедем с тобой в наш город. Ты не была в нашем городе?
— Ни разу.
— Поедем? А? Таня…
Он был в том опьяненном состоянии, когда кажется, что нет ничего невозможного, а все возможное надо решать немедленно.
— Хорошо, — сказала Таня. — Но как это мы сделаем?
Он задумался, всего лишь на минуту задумался и радостно воскликнул:
— Это же просто! Таня, это можно сделать просто… — повторил он.
— Скрынкин полетит на профилактику со своим вертолетом. И мы сможем улететь. А? Таня! Полетим?
— Конечно, конечно, — согласилась она поспешно и вдруг спохватилась: — А костер? Костер пора разжигать…
Но оказалось, что спичек у них нет. А без спичек что можно сделать? Это первобытные люди могли обходиться без спичек…
Туча прошла. Открылось солнце. И снег расплавился. Как будто его и не было. Как будто все это им почудилось. Или приснилось.
Глава четвертая
1
Скрынкин и Олег Васильевич играли в шахматы. Они сидели на скамейке в озарении бушующего неподалеку костра и, не глядя друг на друга, двигали фигуры. Шахматная доска разделяла их, служила как бы границей. Не хватало только разноцветных флажков… Две стороны. Два мира. Два взгляда. Две застывшие фигуры в ярком озарении костра.
И звезды над ними, тихие и беспечальные звезды — свидетели вечности. Если от угловой нижней звезды Большой Медведицы провести прямую, воображаемая линия коснется Полярной звезды.
А какие линии могут соединять людей?
Вообще звезды вызывали у Женьки смутные и сложные чувства — он думал, что вот этот семизвездный Ковш висел над головой Саши Пушкина, когда тот, тайком выбравшись через окно, спешил на первое свидание. «Все любовники желают и того, чего не знают…» — написал юный Пушкин. И, наверное, так же задумчиво, потрясенно смотрел на звезды, излучающие таинственный и холодный свет. Звезды не приносят тепла — слишком они далеки. А люди нуждаются в тепле, и потому они боготворят солнце. Да здравствует Солнце!.. Но ведь и к солнцу люди могли бы относиться иначе, если бы оно не посылало им тепло, не дарило жизнь…
Женька на ощупь, с трудом пробирался к той мысли, которая мучила его все эти дни, временами ему казалось, что вот она, эта мысль, дозревает, и он уже ухватился за нее, но в последний момент она ускользала… Он подумал сейчас, что люди тоже могут быть солнцами, солнышками и могут дарить друг другу тепло, как можно больше тепла.
Это удивительно! Он даже тихонько засмеялся, подумав так. И посмотрел на Скрынкина и Олега Васильевича, сидевших друг против друга в каких-то канонически холодных позах.
Трескучие искры, как маленькие спутники, взлетали над костром и, мгновенно обуглившись, падали в ведро, висевшее над пламенем. Шраин большой деревянной ложкой вылавливал их и выплескивал в золу. Шраин был серьезен и молчалив. Он варил тройную уху. А это не простое дело, и он его никому не доверял.
— Экспериментальный ужин, — сделав очередной ход, заметил Олег Васильевич. Шраин молча и снисходительно покосился на него.
Абориген сидел чуть в стороне, наблюдал, как колдует над ведром начальник, и цедил сквозь зубы:
— А соль надо сразу ложить.
— Не ложить, а класть, — въедливо отвечал Шраин.
— А рыбу первой закладки недоваривают… А то развалится, как труха.
— И это знаю.
— А лавровый лист…
Отступать больше некуда, и Шраин делает авантюрный ход, утверждая, что «по его рецепту» лавровый лист и вовсе не обязательно класть… Но все же в последний момент бросил в ведро горсть сухого лавра.
— Шах! — сказал Олег Васильевич. И тут Скрынкин почему-то оторвал взгляд от доски, где черному королю грозила смертельная опасность, и перевел на геофизика.
— Шах, шах… — повторил геофизик.
Женька подумал, что первый пилот двинет сейчас своего коня по прямой… Скрынкин, действительно, взял коня и повел его сначала по прямой, а потом в сторону — буквой «Г». Как и полагается. Они играли упорно, долго. На доске почти не осталось уже фигур, погибли офицеры и ладьи, порубаны были кони, а короли все еще никак не могли примириться. И звезды сияли над ними холодные, равнодушные, недосягаемые… с названиями, которые придумали им люди.
Возможно, те же самые звезды имеют и другие названия? Ведь не исключено, что кто-то и где-то (может, на Марсе или на другой какой планете) открыл их по-своему и дал им свои названия!.. Женька подумал о Тане. Он мог бы придумать ей тысячу разных имен, каждый день новое имя, самые красивые имена… Таня! Таня! Он несколько раз повторил ее имя и ему показалось, что лучшего не придумаешь. Таня… Таня…
Он подошел к Скрынкину и, постояв немного, спросил:
— Алексей Иванович, а когда у вас профилактика?
Он опустился с неба на землю, и вид у него был в этот миг очень земной и заурядный.
— Домой, что ли, захотелось?
— Не то, чтобы захотелось… — вывернулся Женька. — Нужно.
Скрынкин продолжал смотреть на опустевшую доску. Все было ясно, трагедии не предвиделось… Шах королю! Шах другому!
— Нужно, говоришь? Ну, так считай… Задачка: сто часов надо налетать, а налетали семнадцать. Сколько осталось?
— Ничья, — сказал геофизик. — Предлагаю ничью.
— Повременим.
Скрынкин не согласился. И хотя Женька не видел в этой позиции путей к победе, он все равно одобрял решение Скрынкина. Скрынкин не согласился! Может, он найдет свои пути и добьётся победы.
Ход. Еще ход! Шах королю. Шах другому!.. Ход. Еще ход…
Скрынкин не согласился. Не согласился. Молодец, Скрынкин!
2
— Таня, знаешь, Таня, а я у Скрынкина спрашивал насчет профилактики… Вот тебе задачка! 100 часов налетать надо. 17 уже налетали. 100-17 =… Чему равняется сто минус семнадцать? — 83, - говорит Таня, и голос ее звучит сухо, нет
