Я наблюдаю, как он переминается с ноги на ногу и изо всех сил старается говорить то, что думает. Без ухмылки, галстука и простора своего кабинета он кажется более… смертным. Возможно, более способным на чувства. Более настоящим.
Я вынуждена простить его. В конце концов, я будущий генеральный директор этой компании. У меня есть власть. Требование удержать этот гнев, накопившийся много лет назад — из ситуации, которая преподала мне больше жизненных уроков, чем могу сосчитать, — только делает слабой. Обиды делают вас уязвимыми, готовыми делать что-то по злобе… даже если это не в ваших интересах. Я не слабая.
— Знаешь, чего на самом деле хочу? — говорю я, борясь с ухмылкой.
— Чего же?
— Тако.
— Я все время хочу тако, — соглашается он.
— Я перехвачу что-нибудь по дороге домой или еще где-нибудь, — говорю я, слыша, как мой желудок взывает к пончикам.
— Во сколько ты сегодня заканчиваешь?
— Я могла бы работать до рассвета и все равно ничего не успеть.
На его лице мелькает выражение удовлетворения.
— Что, если мы перенесем всю нашу работу в другое место?
— Куда?
— Ко мне домой.
Фыркнув, качаю головой.
— Да. Это звучит как лучший план, который я когда-либо слышала.
— А что, если я скажу, что приготовлю для нас тако, когда мы приедем? И лимонад из апельсинов.
Я стараюсь не показывать, насколько впечатлена тем, что он помнит мой любимый напиток.
— И я попрошу кого-нибудь купить шоколадных брауни с арахисовым маслом в качестве закуски, — насмехается он. — Подумай об этом, Эмити. У меня есть все необходимое для тебя и большое пространство, плюс стулья намного удобнее, чем эти.
— Ты играешь нечестно, используя тако и брауни в качестве приманки.
Он одаривает меня ухмылкой.
— Итак, что скажешь?
— Что ты — заноза в моей заднице.
— Я хочу, чтобы ты знала: в знак моей зрелости, этим вечером я не произнесу те пошлости, которые вертятся на кончике моего языка.
Похлопав его по плечу, я прохожу мимо него. Я должна сказать ему «нет». Мне нужно работать. Но не могу отказать себе в удовольствии, и в кои-то веки я сдаюсь.
— Хорошо. Но, если не будет шоколадных брауни с арахисовым маслом, я уйду.
* * *
Его дом совсем не такой, как я ожидала.
Входя в фойе пентхауса, встречаю ярко-белые стены и смелые, красочные картины. Здесь интересно, умно и продуманно.
Я смотрю на Карвера.
— Тут красиво.
— Спасибо.
Он ведет меня через прихожую в большую открытую гостиную. Город мерцает у наших ног, создавая потрясающий фон для пейзажа комнаты. Мебель приглушенных тонов расставлена так, чтобы сделать просторную комнату более уютной. И снова по всей комнате расставлены смелые произведения искусства. Облицованная бирюзово-серой плиткой стена в дальнем конце привлекает внимание к кухне.
— Мне нравится, — говорю я, поворачиваясь на целых триста шестьдесят градусов. — Здесь просто потрясающе.
— Должен сказать, эта комната никогда не выглядела лучше, до этого момента. — Он одаривает меня мягкой улыбкой, которая поражает до глубины души, потому что я сразу возвожу стену вокруг своего сердца. Если мое сердце не было целью, значит, он целился неправильно.
Прежде чем успеваю ответить, он направляется на кухню. Следуя за ним, я восхищаюсь тем, как легко его тело двигается в этом пространстве. Он выглядит таким комфортным и в то же время властным. У меня урчит в животе, словно я не ела неделю.
Мы подходим к кухонному островку, и я замечаю разложенные на нем разнообразные блюда. Как и было обещано: тако, апельсиновая газировка, испанский рис, обжаренные бобы и шоколадные брауни с арахисовым маслом ждут, когда мы приступим к их уничтожению.
— Выглядит аппетитно, — говорю я, чувствуя, как пересохло в горле.
— Кроме газировки и брауни, все это привезли из маленькой забегаловки в нескольких кварталах отсюда. Мое любимое место.
— О, так это что-то вроде дешевых тако? — Я смеюсь, садясь на барный стул.
— Это лучшие дешевые тако, которые ты когда-либо пробовала.
Мы наполняем тарелки и едим в тишине. Время от времени встречаемся взглядами и обмениваемся улыбками, смехом или воспоминаниями из нашего детства. Это приятно. Возможно, это самый приятный ужин за последнее время.
— Я не смогу съесть больше ни кусочка, — стону я, кладя руку на живот.
— Признай это.
— Что именно?
— Что это лучшие дешевые тако в мире.
— Думаю, я бы даже сказала, что это лучшие тако в истории, дешевые они или нет, — признаю я. — Жаль, не могу съесть еще один кусочек.
— Ты тоже так делаешь? — он смеется. Карвер собирает наши тарелки и ставит их в раковину. — Думал, я единственный, кто хочет съесть еще кусочек чего-нибудь, просто потому что это так вкусно.
— Нет. Я тоже так делаю. — Я спрыгиваю с табурета и ступаю на пол кухни. — Хочешь, я помогу тебе загрузить это все в посудомоечную машину или что-то в этом роде?
— Ни в коем случае. Я уберу их позже.
— Позже значит завтра, — зеваю я.
— Хочешь сказать…
— Это тебя не побеспокоит?
— С чего бы? — пожимает он плечами. — Посуда никуда не денется. Вполне справедливо. Я не собираюсь умолять тебя помочь мне.
— Я сама не хочу, чтобы ты умолял меня.
Он заставляет себя сглотнуть, когда воздух между нами меняется. Он каким-то образом электризуется, почти потрескивает.
— Кстати говоря, — говорит он низким, сладко-рокочущим голосом, — тебе никогда не пришлось бы меня ни о чем умолять.
— Просто слабо, да?
Его глаза темнеют, губы сжимаются в тонкую раздраженную линию.
— Эмити, не надо.
Слова звучат почти как рычание, его взгляд пронзает меня насквозь. Мой желудок скручивается, когда он делает решительный шаг ко мне.
— Знаю, ты в курсе, что я считаю тебя чертовски сексуальной, — говорит он. — Но я хочу, чтобы ты знала ещё кое-что.
— Что? — шепчу я.
— Ты самая
